Значительный кусок жизни, почти десять лет, — между шестнадцатью и двадцатью пятью годами (1905–1914 годы) — он провел совершенно бесцельно. Для молодого человека вел странный образ жизни. Спал до обеда, днем болтался по улицам Вены, вечером отправлялся в оперный театр. Пробовал писать пьесу, рисовал, намеревался сочинять музыку. Ни одно начинание не довел до конца. Стадия подъема быстро сменялась у него глубокой депрессией.
В Вене (а потом и в Мюнхене, куда он вскоре переберется) обитали в ту пору тысячи художников! Прокормиться своим искусством могли только самые знаменитые. А у Гитлера способности к рисованию были более чем скромные. Его рисунки приобрели ценность для коллекционеров лишь после того, как он стал лидером партии.
2 августа 1914 года Адольф Гитлер пришел на мюнхенскую площадь Одеоплатц, чтобы услышать о том, что Германская империя объявила войну России. Началась война, которая станет мировой. Молодой мюнхенский фотограф Генрих Хофман сделал панорамный снимок. Среди других лиц он запечатлел счастливое лицо Гитлера. После войны Хофман увеличил эту часть фотографии и продал ее в десятках тысяч копий, очень неплохо заработав.
Военная форма придала Адольфу Гитлеру ощущение мужественности. Теперь никто не имел права сомневаться в том, что он настоящий мужчина. В его характере, манерах, поведении было слишком много женского и женственного. Форма это скрывала.
Военное прошлое стало опорой, когда фюрер озаботился созданием своего образа, чтобы убедить немцев: именно он — лидер и спаситель Германии. Поначалу он упорно отказывался фотографироваться и ничего не рассказывал о себе в своих выступлениях. А вот после неудачного «пивного путча», попытки совершить государственный переворот в ноябре 1923 года, Гитлер приступил к радикальной переделке своего общественного имиджа и создал полувымышленную альтернативную версию самого себя.
После провала путча Гитлера приговорили к пяти годам тюрьмы. Он отсидел чуть больше года и вышел с триумфом. Не зря он считал «пивной путч» — поражение, превращенное в триумф, — «может быть, самой большой удачей» своей жизни.
В тюрьме Гитлер много гулял, вел исключительно полезный для здоровья образ жизни. Сидевшим вместе с ним соратникам, которые в меру своей грамотности исполняли роль секретарей, он продиктовал первую часть книги «Майн кампф». Первоначальное название — «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости». Но Макс Аманн, который в войну в чине фельдфебеля командовал ефрейтором Гитлером и вслед за ним вступил в нацистскую партию, предложил более простое — «Моя борьба».
18 июля 1925 года «Майн кампф» вышла в свет. До прихода нацистов к власти было продано двести восемьдесят тысяч экземпляров, после 30 января 1933 года, когда нацисты пришли к власти, еще десять миллионов. Книгу вручали новым членам партии, дарили на церемонии венчания каждой супружеской паре.
Сочинения фюрера мало кто читал — книга на редкость скучная и неинтересная. Но почему же многие немцы пошли за Адольфом Гитлером?
Немцы невзлюбили республику
Веймарской послевоенная Германия называется потому, что 31 июля 1919 года в городе Веймаре, где когда–то творили Гете и Шиллер, национальное собрание приняло новую конституцию, вполне демократическую и либеральную. Такой конституции у Германии еще не было.
Но поражение в Первой мировой войне, революция в ноябре 1918 года, хаос и анархия первых послевоенных лет изрядно напугали немцев.
Именно страх, охвативший Германию, стал главной причиной прихода Адольфа Гитлера к власти. Немцы в 1933 году жили не хуже французов или англичан. Немцы не справились со свободой, которую они получили после распада империи! Свобода требовала от них прежде всего самостоятельности во взглядах и решениях. Немцы растерялись, всю вину за неумение наладить жизнь они перекладывали на внешних и внутренних «врагов». Неспособные к самоорганизации, они жаждали возвращения к привычному порядку, когда все решается наверху и надо всего лишь подчиняться приказам и указаниям.
В 1922 году социал–демократическое правительство утвердило государственным гимном песню «Германия, Германия, превыше всего на свете…» Слова написал поэт Гоффман фон Фаллерслебен.
Президент страны Фридрих Эберт высокопарно сказал:
— Этот гимн будет сопровождать нас на трудной дороге к лучшему будущему.
После 1933 года нацисты запретили третий куплет гимна, где речь шла о единстве, справедливости и свободе. Когда после Второй мировой родилась демократическая ФРГ, в 1951 году, третий куплет вернули. А запретили, напротив, первый и второй, где звучат слова «Германия превыше всего»…
Четырнадцать лет Веймарской республики не похожи ни на какую другую эпоху в истории немцев. В сфере культуры это было временем фантастического подъема. Но в тот момент немцы не могли этого оценить. Культурная и научная жизнь Германии между двумя войнами была блистательным успехом. Это эпоха экспрессионизма и экзистенциализма, время Альберта Эйнштейна, Томаса Манна и Бертольта Брехта, додекафонической музыки, дирижерского искусства Отто Клемперера и театрального — Макса Райнхарда.
Это было время авангарда, который протестовал против существующего порядка, против авторитетов, буржуазной морали и традиций. Авангард свободно экспериментировал, не обращая внимания на то, что до тех пор в искусстве и литературе считалось обязательным с точки зрения формы и содержания.
В Берлине возникла критическая масса таланта, необычная концентрация одаренных индивидуальностей, создававшая редкостную творческую атмосферу. Художники побуждали друг друга к работе, соревновались между собой и влияли один на другого. С высоты прошедших лет модернизм видится одним из самых творческих периодов европейской истории. Мастера модернизма стали классиками, вошли в европейскую традицию, против которой при жизни восставали.
Двадцатые годы — это кинематограф, варьете, автомобильные гонки, джаз и танцевальная лихорадка. Началось повальное увлечение новыми танцами — чарльстон, джимми, фокстрот. В моде спорт, туризм, диета и забота о фигуре. Идеал красоты — спортивные фигуры и холодные глаза.
Темп новой жизни завораживал. Переменился весь духовный и общественный климат. Это была беспокойная, взвихренная, вибрирующая, необузданная и полная жизни эпоха. Рухнули прежние ценности и возникли новые. Молодежь с восторгом осваивала бесконечные возможности ХХ века. Прощай, все старое! Берлин становится одной из культурных столиц мира, на равных соревнуясь с Парижем. Веймарская республика с симпатией относилась ко всему новому в искусстве и жизни.
Но даже самые талантливые берлинцы не понимали, в какое плодотворное время они живут, не ценили республику. Общество раскололось. Одни питали надежды на радикальное переустройство жизни. Другие мрачно за ними наблюдали. Охваченная стремительным ритмом городской жизни интеллигенция не замечала другую сторону реальности — безработицу, инфляцию, нищету.
Инфляция за одну ночь делала богачами ловких спекулянтов, но на одного разбогатевшего приходились сотни и тысячи разоренных. Рядом с веселящейся молодежью — разочарованное и выброшенное на обочину старшее поколение, раненные и искалеченные в Первой мировой, нищие и озлобленные люди, которые не понимают, почему они проиграли войну. Они побеждали в одной битве за другой, а потом внезапно все рухнуло. Значит, их просто предали, думают они. Германию победил внутренний враг, объединившийся с врагом внешним. Они подозрительно наблюдают за всем происходящим.
Демократическая республика, политический либерализм, конституция — все это кажется чужим и чуждым, привезенным из–за границы, навязанным немецкому народу. Чем дальше, тем больше прежняя, утерянная жизнь казалась прекрасной и заманчивой, всего было вдоволь, цены были низкими, и был порядок, столько не воровали!
Провинция была средоточием самой ожесточенной реакции против любых современных веяний. Космополитизм столицы, открытость города противопоставлялись хранящей устои провинции, почве, народным традициям и национальному духу.
Городская, или как тогда говорили, асфальтовая цивилизация воспринималась как болезнь, разрушающая привычный образ жизни, подрывающая органические начала народной жизни. Многие люди испытывали страх перед всем новым, неизведанным, перед обновлением жизни, перед утратой всего привычного.
Почему Гитлеру удалось прийти к власти? Десятилетиями историки, экономисты и психологи пытаются найти ответ на этот вопрос. Была ли победа национальных социалистов неизбежной?
Слишком много немцев не хотели демократии. В первую очередь республику беспощадно ненавидела политическая элита. Общество захлестывала политическая озлобленность и взаимная ненависть. Веймарская система трещала под натиском слева и справа. Главный враг демократии находился, конечно, справа, но и левые своими нападками на молодое демократическое государство немало способствовали его разрушению.
Национально мыслящие круги, опора Гитлера, пинали республику как чуждую народу, как предающую национальные интересы. Левые топтали республику за нереализованность мечты о всеобщем равенстве и братстве. Они относились к республике высокомерно, а то и цинично и глумливо.
Либеральная интеллигенция с восторгом восприняла провозглашение Веймарской республики. Это казалось началом новой эры. Но восторг быстро уступил место разочарованию. То, на что надеялись, не сбылось. И они тоже стали критиковать государство, думая о том, что, может быть, народ еще не созрел для демократии?.. Огромное количество порядочных людей так и не научились любить республику и верить в ее будущее. Она казалась им триумфом посредственности.
«Лишь немногие немцы испытывали уважение или хотя бы относительную симпатию к Веймарской республике, — писал австрийский публицист Манес Шпербер, — ее с беспощадным упорством презирали и ненавидели и крайне правые, и крайне левые. Мелкая буржуазия и бедная часть среднего класса, ненавидя республику, страстно желали ей уничтожения… Вряд ли хоть кто–нибудь ставил ей в заслугу огромные достижения по возрождению обесчещенного, разбитого, обедневшего государства и тот культурный взлет, результаты которого через много лет после войны были признаны всеми».