— Я не защищаю его записки! — кипятилась мама. — Я просто напоминаю вам, что не он один принимал в этом участие. Вы должны понимать, что Джулиана, естественно, спровоцировали.
— Послушайте, — директор Дженсен вытянул перед собой руку, как регулировщик движения, — никто и не сомневается, что у записок есть предыстория.
— Их записки ранили мои чувства! — Мой голос звучал так, будто я вот-вот расплачусь, но я был и не против.
— Не сомневаюсь, что их записки ранили твои чувства, Джулиан, — ответил директор Дженсен. — И ты тоже пытался ранить их чувства. В этом-то и проблема: каждый пытается задеть другого, и потом все выходит из-под контроля.
— Именно так! — сказала мама, точнее, выкрикнула.
— Но факт в том, — продолжал директор Дженсен, подняв палец, — что есть предел, Джулиан. Есть черта. Ты в своих записках ее преступил. Они абсолютно неприемлемы. Если бы Ави прочел их, как, думаешь, он бы себя чувствовал?
Он так буравил меня глазами, что я хотел исчезнуть под диваном.
— То есть он их не читал? — спросил я.
— Нет. Слава богу, вчера о них сообщили мистеру Попкинсу, и он открыл шкафчик и перехватил записки до того, как Ави их увидел.
Я кивнул и опустил голову. Признаться, я был рад, что Ави их не прочел. Думаю, я знал, что имел в виду директор Дженсен, когда говорил про «преступить черту». Но потом я подумал: «Так если это не Ави меня заложил, то кто же?»
Мы все тихо посидели минуту или две. Было ужасно неловко.
Вердикт
— Ну хорошо. — Папа потер ладонью лицо. — Разумеется, теперь мы осознаем серьезность ситуации и… сделаем с этим что-нибудь.
Я еще ни разу не видел, чтоб папе было так неудобно. Прости, пап!
— У нас есть рекомендации, — ответил директор Дженсен. — Разумеется, мы хотим помочь всем, кто оказался вовлечен…
— Спасибо за понимание. — Мама взяла сумочку и встала с дивана.
— Но есть и последствия! — сказал мистер Попкинс, глядя на маму.
— Прошу прощения?
— Как я говорил в самом начале, — вмешался директор Дженсен, — мы придерживаемся очень строгой политики в том, что касается травли.
— Ну да, мы заметили, какая она строгая, когда вы не исключили Джека Тота за то, что он ударил Джулиана, — парировала мама. Вот так, мистер Попкинс!
— Вы что, серьезно? Это совершенно другая история! — отмахнулся мистер Попкинс.
— О, неужели? — ответила мама. — Бить, да к тому же в лицо — по-вашему, не травля?
— Ну хватит, хватит. — Папа поднял руку, не давая мистеру Попкинсу ответить. — Перейдем уже к делу. Какие именно рекомендации, Хэл?
Директор Дженсен посмотрел на него.
— Джулиана исключают на две недели, — сказал он.
— Что?! — вскричала мама, глядя на папу. Но папа глядел на Дженсена.
— Кроме того, — продолжал директор Дженсен, — мы рекомендуем психотерапию. Медсестра Молли даст вам имена нескольких психологов, с которыми, на наш взгляд, Джулиану следует поработать…
— Это возмутительно! — гневно перебила мама.
— Погодите, — опешил я. — То есть мне нельзя ходить в школу?
— Две недели, — ответил мистер Попкинс. — С настоящего момента.
— А поездка на турбазу? — спросил я.
— Ты туда не едешь, — сказал он холодно.
— Нет!!! — Вот сейчас я и правда чуть не плакал. — Я так хотел в эту поездку!
— Мне жаль, Джулиан, — вздохнул директор Дженсен.
— Какой абсурд! — Казалось, мама сейчас набросится на директора Дженсена. — Вам не кажется, что вы преувеличиваете? Тот мальчик даже не читал записок!
— Дело не в этом! — ответил мистер Попкинс.
— Я скажу вам, что думаю, — сказала мама. — Весь этот ужас случился потому, что вы зачислили в школу мальчика, который вообще-то в нее не поступил. Чтобы принять его, вы нарушили правила. И только у меня хватило смелости произнести все это вслух, а теперь вы мстите за это моему ребенку!
— Мелисса, — директор Дженсен еще надеялся ее успокоить.
— Наши дети не доросли до того, чтобы сталкиваться с подобными вещами… деформации лица, уродство, — продолжала мама. — Вы должны понимать это! Джулиану из-за этого мальчика снятся кошмары. Вы знали это? У Джулиана проблемы с тревожностью.
— Мама! — Я стиснул зубы.
— Необходимо было спросить мнения у совета попечителей и вместе решить, подходит школа Бичера для такого ребенка или нет. Вот и все, что я думаю! Наша школа просто для этого не предназначена. Для этого есть другие школы, но не наша!
— Если хотите, можете в это верить, — ответил мистер Попкинс, не глядя на нее.
Мама закатила глаза и пробормотала:
— Настоящая охота на ведьм! — Она так разъярилась, что от нее, казалось, шел пар.
Я понятия не имел, о чем это она. Ведьмы? Что еще за ведьмы?
— Хорошо, Хэл, ты сказал, что у тебя есть рекомендации, — обернулся папа к директору Дженсену. Еще немного, и папа взорвется. — Это все? Исключение на две недели и работа с психотерапевтом?
— Еще мы хотели бы, чтобы Джулиан написал Августу Пулману письмо с извинениями, — сказал мистер Попкинс.
— С извинениями за что? — спросила мама. — Джулиан сочинил несколько глупых записок. Он наверняка не единственный ребенок на свете, кто сочинял глупые записки.
— Это не просто глупые записки! — ответил мистер Попкинс. — Это модель поведения. — Он начал загибать пальцы. — Джулиан корчил рожи за спиной у Ави. Придумал «игру», в которой если кто-то дотронется до Ави, то ему нужно срочно вымыть руки…
Ну и ну, мистер Попкинс знал даже о «чуме»! И откуда только учителя всё узнают?
— Это и социальная изоляция, — продолжал мистер Попкинс, — и создание враждебной атмосферы.
— И вы уверены, что все это устроил Джулиан? — спросил папа. — Социальная изоляция? Враждебная атмосфера? Вы утверждаете, что Джулиан — единственный ребенок, который вел себя нехорошо? Или вы исключите каждого, кто показывал этому мальчику язык?
Отлично, папа! Еще одно очко в пользу Албансов!
— Неужели вас не беспокоит то, что Джулиан ни капли не раскаивается?
— Ну, с меня довольно, — тихо сказал папа, подняв указательный палец к лицу мистера Попкинса.
А директор Дженсен сказал:
— Пожалуйста, успокойтесь. Разумеется, все это трудно.
— После всего, что мы сделали для этой школы! — Мама качала головой. — После всех денег и времени, что мы сюда вложили, вы вдруг решили, что с нами можно не считаться. Даже совсем немного.
Папа кивнул. Он все еще недобро смотрел на мистера Попкинса, но потом перевел взгляд на директора Дженсена.
— Мелисса права. Я думаю, мы не заслужили такого обращения, Хэл. Ты мог бы предупредить нас по-дружески. А вместо этого ты вызываешь нас, как провинившихся детей… — Он встал. — Мы заслужили лучшего.
— Мне жаль, что вы восприняли всё именно так. — Директор Дженсен тоже поднялся со стула.
— Совет попечителей услышит об этом, — сказала мама.
— Не сомневаюсь, — директор Дженсен скрестил руки на груди.
Из взрослых сидеть остался только мистер Попкинс.
— Смысл временного исключения не в наказании, — тихо произнес он. — Мы пытаемся помочь Джулиану. Он не может полностью осознать последствия своих действий, если вы продолжите его оправдывать. Мы хотим, чтобы он испытал сочувствие…
— Вы знаете, с меня хватит! — Мама выставила ладонь перед лицом мистера Попкинса. — Мне не нужны советы, как воспитывать детей. Тем более от того, у кого своих детей нет. Вы не представляете, каково это — видеть собственного ребенка в панической атаке каждый раз, как он закрывает глаза, чтобы заснуть, ясно вам? Вы не представляете! — Ее голос дрогнул. Казалось, она вот-вот заплачет. Мама посмотрела на директора Дженсена. — Эта история глубоко травмировала Джулиана, Хэл. Может, говорить так и не политически корректно, но это правда, и я просто пытаюсь делать то, что, по моему мнению, лучше всего для моего сына! Вот и все. Понимаешь?
— Да, Мелисса, — мягко ответил директор Дженсен.
Мама кивнула. Подбородок у нее дрожал.
— Мы закончили? Можем идти?
— Конечно, — сказал он.
— Идем, Джулиан, — позвала она и вышла из кабинета.
Я встал. Признаюсь, я не совсем понимал, что происходит.
— Что, и это все? — спросил я. — А мои вещи? Все мои вещи в шкафчике.
— Мисс Рубин соберет их и привезет тебе на этой неделе, — ответил директор Дженсен. Он посмотрел на папу. — Мне действительно очень жаль, что дошло до такого, Жюль. — Он протянул руку для рукопожатия.
Папа опустил взгляд на руку, но не пожал ее. Потом посмотрел в глаза директору Дженсену.
— Я хочу от тебя только одной вещи, Хэл, — сказал он тихо. — Хочу, чтобы это — все это — осталось между нами. Ясно? Я не хочу, чтобы это вышло за пределы твоего кабинета. Не хочу, чтобы Джулиан превратился в злодея из социальной рекламы против травли. Понятно, Хэл? Не хочу, чтоб вы делали из него отрицательный пример. Я не готов стоять и смотреть, как школа втаптывает репутацию моей семьи в грязь.
Да, кстати, если я вдруг не упоминал об этом раньше: мой папа — адвокат.
Директор Дженсен и мистер Попкинс обменялись взглядами.
— Мы ни из кого не собираемся делать примеры, — ответил директор Дженсен. — Временное исключение — действительно приемлемый ответ на неприемлемое поведение.
— Да что ты говоришь! — усмехнулся папа, глядя на часы. — Это чудовищная гиперреакция.
Директор Дженсен посмотрел на папу, а потом на меня.
— Джулиан. — Он глядел мне прямо в глаза. — Можно задать тебе прямой вопрос?
Я посмотрел на папу, тот кивнул. Я пожал плечами.
— Ты хоть немного раскаиваешься в том, что сделал?
Я подумал секунду. Все взрослые глядели на меня, будто ждали, что я произнесу какие-то волшебные слова, которые все исправят.
— Да, — ответил я. — Мне правда жаль, что я написал последние три записки.
Директор Дженсен кивнул.
— А еще за что-нибудь тебе стыдно? — спросил он.
Я снова посмотрел на папу. Я не идиот. Я знал, что от меня хотят. Но я не собирался этого говорить. Просто опустил голову.