Лукреций единство души и тела обосновывает тем, что они вместе рождаются и гибнут, вместе проходят через различные этапы развития – младенец одинаково слаб и душой, и телом, у стариков одинаково заплетаются ноги и разум. Телесное заболевание вызывает расстройство души и наоборот. Вино одинаково туманит тело и дух.
Такое атомистическое понимание устройства души устраняет еще один источник страхов – смерть и угрозу загробных наказаний. Смерть – это отделение материальной души от тела. Следовательно, с одной стороны, атомы души неуничтожимы (и могут сложиться таким же образом вновь за бесконечное время), а с другой – после распадения тела и души нас не ждут какие-либо мучения в Аиде. Смерти не нужно бояться: пока мы есть, ее нет, когда она приходит, нас нет. Кроме того, мы уже были мертвы до нашего рождения и переживаем нечто близкое смерти во сне. Также такая позиция приучает к терпеливому перенесению боли (а Эпикур был очень больным человеком). Боль – это определенное состояние атомов, и нас больше страшит ожидание боли. Боль небольшая – переносима, а при непереносимой мы теряем сознание.
Метеорология: изгнание богов с небес
Наука о небесных явлениях составляет особую часть физики Эпикура. Создается впечатление, что метеорологические процессы интересуют его куда больше, чем земная физика, или же он полагает, что разумный человек при помощи собственного опыта может сам разобраться с явлениями поднебесного мира. При этом Эпикур формулирует принцип многообразия объяснений: любое метеорологическое явление можно объяснить множеством различных, порой взаимоисключающих, причин. Единственное требование заключается в том, что эти интерпретации не должны противоречить «тому, что происходит у нас на земле». Тем самым Эпикур выдвигает принцип единства занебесных и поднебесных законов, которые большинством философов разделялись, и только после наблюдений Тихо Браге и Иоганна Кеплера за эллиптической орбитой Марса и замедлением его движения в афелии этот принцип становится общепринятым. Однако в отличие от нововременных астрономов, стремящихся найти те данные, которые подтверждают одну и опровергают другую гипотезу, Эпикур перечисляет различные объяснения, данные прежними натурфилософами и изобретенные им самим, через «или», как совершенно равноправные. Так, «Величина солнца и других светил для нас такова, какова кажется <…>; сама же по себе она или больше видимой, или немного меньше, или равна ей»; все эти предположения не противоречат тем наблюдениям, которые может сделать любой пастух, идущий к костру, свет которого визуально мало меняется от приближения.
Почему Эпикур вводит принцип многообразия? Отчасти потому, что на то или иное явление может воздействовать множество факторов; так, град может приобретать округлую форму и потому, что капля воды замерзает равномерно, и потому, что неравномерности устраняются при трении градин друг о друга. Но главная причина в другом – «…наука о небесных явлениях, отдельно ли взятая или в связи с другими, не служит никакой иной цели, кроме как безмятежности духа и твердой уверенности»[9]. То есть главная цель метеорологии не построение научной картины какого-либо явления, а «бестревожное житье», которое невозможно, если люди тревожатся относительно гнева богов или ждут от них милости. А наши представления о богах в первую очередь порождаются наблюдением за небом, в котором блуждают оторвавшиеся от своих источников «метеорологические симулякры», как выразился Лукреций, принимаемые нами за богов. Наблюдая за явлениями земными, мы, как правило, воспринимаем оболочки, отлетающие от вещей, в единстве с самими вещами, и для богов остается мало места. Поэтому и предлагает Эпикур проверять? опыт наблюдения за небом нашим земным опытом.
Принимая в качестве верной только одну гипотезу из ряда столь же правдоподобных, мы рискуем соскользнуть в баснословие, то есть мифологический взгляд на мир. Ведь у древних греков не было возможностей научно обосновать именно эту гипотезу, поэтому основание приходится искать в божественном произволе. Напротив, даже если по мере совершенствования технологий наблюдения за небом окажется, что ни одна из предлагаемых гипотез не верна, это не опровергнет главный постулат Эпикура: «никакая божественная природа не посажена надзирать» над тем, что происходит на земле или на небе. Ведь если возможно простое объяснение явления, то нам нет нужды допускать неких божественных духов. Скажем, человек может, глядя на часы, помыслить механическое устройство, которое объясняет движение стрелок, и таким образом делает вывод, исходя из принципа простоты, что там нет придуманных Эдуардом Успенским маленьких «гарантийных человечков», которые двигали бы стрелки. Но, открыв часы, мы обнаруживаем, что они электронные. Получается, что этот человек ошибся относительно конкретного устройства этих часов (впрочем, Эпикур приводит открытый список возможных объяснений, «механические или…», так что для исправления ошибки ему нужно будет только добавить слово «электронные»), но он оказался прав, исключив «гарантийных человечков». А ведь именно в этом и состояла цель исследования.
Но на основе таких аналогий можно выдвигать самые разные гипотезы, например, «повороты в движении Солнца и Луны происходят, быть может, от искривления неба, с необходимостью происходящего время от времени; а быть может, и от сопротивления воздуха, или оттого, что всегда необходимое вещество отчасти уже сожжено, а отчасти еще нетронуто; или же оттого, что с самого начала эти светила получили такое кругообращение, что пошли по спирали». Гром может происходить «от вздувания ветра в полостях туч, как бывает и у нас в сосудах; или от рева огня в них, раздуваемого ветром; или от разрыва и раздвигания туч; или оттого, что тучи, затвердев, как лед, трутся друг о друга и ломаются»[10]. Все эти объяснения не противоречат очевидности и согласованности с видимыми явлениями.
То есть нам не обязательно знать истину о таких вещах, достаточно лишь стремиться, чтобы наши знания не противоречили очевидности. Ведь для Эпикура важно не знание о движении Солнца, а знание о том, что это движение происходит по естественным причинам, а не по воле богов. Таким образом устраняется главная причина наших страхов и надежд.
Боги: блаженные в междумирьях
Однако неверно было бы считать Эпикура абсолютным атеистом. Он признавал существование богов, которые, как и все остальное, состоят из атомов и пустоты, потому теология оказывается у Эпикура частью физики. Боги, которых великое множество, столько, сколько людей (по принципу исономии), обладают совершенными телами, созданными из самих лучших атомов, поэтому они фактически бессмертны, абсолютно счастливы и не нуждаются ни в чем, прислушиваются к мольбам, не требуют ничего от нас и не угрожают наказаниями. Это обосновывается знаменитым аргументом: боги всеблагие, всезнающие и всемогущие. Но с этими свойствами несовместим контакт с нашим несовершенным миром, потому что получается, что боги либо не знают о наших бедствиях, либо не хотят нам помочь, либо не могут этого сделать. Но эта отстраненность богов к лучшему. Если бы боги слышали наши молитвы и исполняли их, то все бы люди погибли, поскольку мы часто желаем ближним зла.
Однако такую позицию, которая во времена Просвещения будет очень распространенной и будет названа «деизмом», некоторые критики, например Цицерон, считали криптоатеизмом. Что это за боги, если они не управляют Вселенной? И не является ли их существование в интермундиях (то есть межмировых пространствах) равнозначным для нас их несуществованию? Цицерон полагал, что на самом деле Эпикур был атеистом, но поскольку неблагочестие могло караться смертью, он, как благоразумный человек, не желал прямо отрицать существование богов и размещал их подальше от человека.
Однако эпикурейские рассуждения о богах можно счесть и весьма благочестивыми – ведь не оказывая физическое воздействие на нас, боги оказывают моральное, гораздо более сильное воздействие: они являются для нас вдохновляющим образцом правильной жизни. Сам же Эпикур воздавал должные почести богам, а его ученик Филодем из Гадары сочинял молитвы.
Этика: стремись к наслаждению
Из эпикуровской физики прямо следует ряд этических постулатов: не следует бояться смерти или богов. Но это лишь негативная терапия, избавляющая человека от тревоги. Эпикур разрабатывает и положительную терапию, наставляя людей в том, что им надлежит делать: избегать боли и стремиться к наслаждению (что одно и то же, так как наслаждение и есть отсутствие боли), причем между этими двумя состояниями нет каких-либо средних.
Наслаждение, основное понятие эпикурейской этики, должно быть совершенно ясным, причем даже для младенцев и животных, которые хорошо умеют отличать удовольствие от страдания. Однако критики Эпикура обращали внимание на то, что по существу это понятие не очень ясно и вызывает множество вопросов: тождественно ли удовольствие отсутствию страдания; что значит, что нет средних состояний, а есть либо наслаждение, либо страдание, ведь очевидно, что между пиршеством и пыткой есть множество других ситуаций? Эпикур негативно оценивает слишком сильное наслаждение, но где четкий критерий «слишком сильного»? Почему богатые люди, имеющие возможность предаваться любым удовольствиям, не свободны от страха богов и смерти? Напротив, распутник или отцеубийца, не боящийся ни богов, ни смерти, вовсе не становится блаженным?
Поэтому эпикурейцы были вынуждены проанализировать это понятие, выделить различные его типы. Наслаждения делятся на естественные и суетные, а естественные, в свою очередь, на необходимые и не необходимые. Счастье приносят только естественные необходимые удовольствия (хлеб для голодного, родниковая вода для жаждущего, немного вина и сыра по праздникам). Не необходимые тоже бывают полезны (например, деньги, ведь самому Эпикуру понадобилось 30 мин., чтобы купить Сад), но их наличие или отсутствие не предопределяют счастье. Что же касается суетных удовольствий (например, обжорство или половые излишества), то они приводят только к разочарованиям и болезням, поэтому их следует избегать. Следовательно, по утверждению самих стоиков, по образу жизни эпикуреец, в сущности, не отличался от стоиков. Другая классификация удовольствий – это «удовольствие движения» (κινητικόν) и «удовольствие состояния», или