ать доброжелательную помощь в максимально возможной степени». Поэтому и решил в преддверии смерти сделать все, что в его силах, для того чтобы помочь людям излечиться от заблуждений, распространяющихся как чума, которыми люди заражают друг друга подобно овцам. Его помощь обращена ко всем людям, единство с которыми он чувствовал во времени и пространстве: к будущим поколениям, к путешественникам из других стран, ведь, «в то время как в различных частях земли разным людям даны разные страны, мир, во всем его охвате, предоставляет всем людям одну страну, всю землю, один дом: мир».
Целью Диогена было увековечивание эпикурейской доктрины, он не претендовал на оригинальность, да оригинальность и не поощрялась в эпикурейской школе. Однако из труда Диогена мы можем узнать многое как о несохранившихся трудах Эпикура, так и о развитии эпикурейства, которое все же происходило, а возможно, и о собственных идеях Диогена (к сожалению, мы не можем с достоверностью распознать, где мы имеем дело с эпикурейской традицией, а где собственно с Диогеном).
Так, например, Диоген обращается к анализу высказываний, которые использует для полемики с оппонентами, то есть к тому, что называлось в то время диалектикой, которую Эпикур считал совершенно излишней. Стоик Зенон, отождествляя блаженство с добродетелью, создает языковую ловушку, в которую люди попадаются «как птицы в клетку». Их ошибка в том, что они отождествляют средство (добродетель) с целью (блаженством). Однако между добродетелями (средствами) и блаженством (целью) существуют сложные причинно-следственные связи. Диоген выделяет три типа таких связей: причина предшествует следствию (например, прижигание приносит боль, но спасает жизнь больному, таким образом, боль является причиной последующего удовольствия); причина совпадает со следствием (люди испытывают удовольствие во время еды или совершения полового акта, а не после) и причина следует за следствием (человек совершает подвиг, ожидая похвалы в будущем, возможно, даже после смерти). Только во втором случае можно говорить о совпадении причины и следствия. Согласно Диогену, добродетели важны, но они являются средством достижения блаженной жизни, а целью является удовольствие. Мы не должны стремиться избегать любого страдания и не должны бросаться за всем, что нам кажется удовольствием, и в этом поведение эпикурейца может быть столь же добродетельно, как стоика, но эпикуреец делает это во имя большего блага как цели.
Интересен также последовательный историко-философский экскурс. Эпикур не занимался историей философии, для него взгляды других философов – предмет пристрастной полемики. В отличие от Эпикура Лукреций дает систематическое изложение взглядов различных философов, разумеется, в критических целях. Диоген представляет довольно оригинальный очерк истории философии, полемизируя с философами, отрицающими пользу или возможность изучения природы, к которым он причисляет сократиков, скептиков, утверждавших непостижимость природы, киренаиков и, как ни странно, Аристотеля, который, якобы, полагал, что вещи меняются слишком быстро, чтобы мы успели получить о них точное и устойчивее знание. Почему Диоген приписал Аристотелю такие взгляды, неясно; исследователи Диогена выдвигают гипотезы, что либо Диоген пользовался текстом, в котором излагалось учение последователя Пиррона Аркиселая, в котором его имя было сокращено (АРК), что можно прочитать как начало имени Аристотеля (АРΙΣ), или использовал аргументацию Колота либо какого-либо другого эпикурейца, знакомого с ранними, платоническими сочинениями Аристотеля, которые не сохранились.
С древними натурфилософами Диоген спорит относительно первоэлементов, отвергая огонь Гераклита, воду Фалеса, воздух Анаксимена и Диогена Аполлонийского, элементы Эмпедокла, гомеомерии Анаксагора, стоические материю и божественные силы. Двоякое отношение у Диогена было к Демокриту, который, с одной стороны, разрабатывает правильное учение об атомах и пустоте как первоэлементах, с другой – «совершает ошибку, недостойную его самого», указывая, что истинной реальностью обладают только элементы, не видимые нами, а все видимое представляет собой акцидентальное явление, эпифеномен. Диоген укоряет его: «Следуя твоему мнению, Демокрит, мы не сможем даже жить, не говоря уже о том, чтобы открыть истину, поскольку мы не сможем защитить себя ни от огня, ни от убийства, ни от какого-либо другого насилия». Также Диоген, верный эпикурейскому деизму, полемизирует с теорией сновидений Демокрита, полагавшего, что во сне с нами могут беседовать боги.
Как и другие эпикурейцы, Диоген обращается к анализу смутного маргинального опыта, который редко становится предметом философской рефлексии в других школах. Например, как объяснить отражения в зеркалах? Или сновидения, зарождающиеся в спящем сознании (если не считать их божественными посланиями, как это делали большинство греков, даже Демокрит?). Согласно Диогену, эти аномальные явления оказываются хорошо объяснимыми гипотезой истечений и, таким образом, служат подтверждением этой гипотезы.
Истечения, проникая в наши чувства и разум, как бы застревают в самых мелких порах. И когда чувства оказываются «как бы парализованы и погасшими во сне», разум все еще остается бодрствующим, но в силу того, что он не может опираться на показания чувств для постоянной проверки истинности представляемого им, формируются ложные и путаные представления, порождающие сновидения. Оказывается, что природа сновидения и мысли одна и та же, различие лишь в том, что мыслимые образы опираются на данные бодрствующих чувств и являются истинными, а в случае сновидения не получают чувственного подтверждения и оказываются ложными. Вместе с тем сновидения нельзя назвать «пустыми иллюзиями ума», как это делали стоики, что, по крайней мере, является неточным выражением, поскольку слово «пустое» обычно понимается как не имеющее тело, но сновидения обладают пусть очень тонкой, но материей. Будучи материальными, они в состоянии порождать вполне материальные эффекты; например, увидев во сне, что мы поражены мечом или стоим на краю пропасти, мы вскакиваем, охваченные страхом, а занимаясь во сне любовью, мы получаем вполне реальное удовольствие. Но образы, являющиеся в сновидениях, не разумны и не болтают с нами, как утверждал Демокрит. Таким образом, и стоики, и Демокрит сбились с пути, но в противоположных направлениях: стоики лишают сновидение силы, которой оно обладает, в то время как Демокрит наделяет его силой, которой у него нет.
Эпикурейское учение выделяется оригинальным представлением о богах, не вмешивающихся в человеческую жизнь. Это представление становится основанием для упрека их в атеизме. Диоген критикует прежде всего традиционный аргумент в пользу участия в нашей жизни богов, согласно которому люди не могли сами изобрести сложные техники, которые используют в своей деятельности, такие как ткачество, архитектура или использование огня. Во многочисленных архаических мифах рассказывается о божественных культурных героях, которые дарят людям топоры и другие блага цивилизации. Эти устройства казались людям поистине божественными и не могущими быть результатом просто человеческой находчивости. Однако, согласно Диогену из Эноанды, все искусства являются «порождением потребностей и опыта в сочетании со временем». Так, люди укрывают свое тело растениями и шкурами животных, затем изобретают такие примитивные процессы, как валяние, а со временем придумывают кручение нити и начинают ткать ткани.
Еще один важный инструмент цивилизации – язык, появление которого сложно объяснить иначе, чем божественным даром. Но Диоген отрицает как божественность языка, так и его намеренное изобретение: «А что касается вокальных звуков – я имею в виду слова и фразы, из которых рожденные на земле люди произвели первые высказывания, – давайте не будем представлять Гермеса как учителя, как некоторые утверждают, что он был (поскольку это совершенная чушь), и давайте не будем верить тем философам, которые говорят, что это было преднамеренное изобретение и учение, что имена были присвоены вещам, чтобы люди могли иметь отличительные обозначения для них, чтобы облегчить их общение друг с другом. Абсурд, даже более абсурдный, чем любой абсурд, а также совершенно невозможный, считать, что какой-то один человек мог бы собрать такие огромные массы людей (ведь в то время еще не было королей, и более того, не было ни какой-либо вокальной речи, ни письменного языка, и таким образом совершенно невозможно было издать указ, без чего собрание такого множества людей не состоялось бы), а собрав их, взял бы жезл и стал учить их как школьный учитель, прикасаясь к каждому предмету и говоря: «Пусть это будет называться «камень», это «дерево», «человек», «собака», «бык» или «осел»». Принцип «опыт + время» верен и для создания психического инструментария.
Вместе с тем Диоген подчеркивал благочестивость эпикурейцев и отвергал обвинения в атеизме. Его стратегия защиты заключалась в том, чтобы перевести обвинение на тех людей, которых можно в большей степени счесть атеистами. Например, Диагора из Мелоса (V в. до н. э.), который впервые указал на «ошибку выжившего» как источник заблуждения в том, что боги помогают людям, ведь от погибших в кораблекрушениях мы не видим подношений, или Протагор, который утверждал, что не знает, существуют ли боги, что, по мнению Диогена, любившего лингвистический анализ, равносильно атеистическому утверждению «знаю, что богов не существует», поскольку Протагор не уравновесил свое суждение другим, «не знаю, что богов не существует», что позволило бы утвердить агностическую позицию.
Эпикурейцы, напротив, почитают богов и отвергают лишь расхожие человеческие представления, оказываясь на самом деле даже более благочестивыми. Люди мыслят богов такими, как они представлены у Гомера, – хромыми, вороватыми, пораженными копьем, и создают их неуместные изваяния с луками и стрелами или в сопровождении охраняющих их зверей, злящихся и мстящих, как Немезида. Согласно Диогену, «мы должны делать статуи богов доброжелательными и улыбающимися, чтобы мы могли улыбаться им в ответ, а не бояться их» и благоговейно почитать их. Напротив, обвинять их в наших несчастьях и обременять обязательствами по отношению к нам, как это делают часто люди, считающие себя верующими, нечестиво.