— Где?
Двард рассмеялась невеселым смехом гиены.
— Он ушел во Тьму, конечно же. Никто из нас не видел его на Законном Уровне больше месяца.
Разум Кайтен утвердился в уверенности, и она пошла прочь.
Двард крикнула ей вслед:
— Сегодня ты нажила себе злейшего врага, милашка. Еще посмотрим, не уничтожу ли я тебя в Бо-Эме, еще посмотрим.
Эти слова не произвели на нее никакого впечатления.
Она боялась заходить во Тьму. Раньше Тендард рассказывал ей ужасные истории о диких злодеяниях, которые были слишком изощренными, чтобы их могли когда-либо придумать настоящие звери.
— Тьма — не самое чистое место, Кайтен, — говаривал он.
Сейчас он предостерегал ее снова:
— Никто из тех, кто ценит свою человечность, не пойдет во Тьму. Власти Дильвермуна терпят Тьму только потому, что она избавляет от буйно помешанных и их естественных жертв. Тьма избавляет роботов-законников от необходимости ловить и защищать.
— Что может быть хуже, чем промкоридоры?
Тендард покачал головой, печально-негодующе.
— Почему ты никогда не слушаешь меня, Кайтен? Ладно, послушай сейчас. Во Тьме все по-другому. Во Тьме твоя шпуля знает только одну настройку: максимальную интенсивность. Не имеет значения, на что ты ее настроила, она бьет тебе прямо в задний мозг. Не-зверятники даже не смогут просто жить во Тьме. Инфополе остановит их сердце, если на них нет включенной на максимум шпули.
— Я запущу шпулю достаточно глубоко. У меня должно получиться.
Он фыркнул.
— Конечно.
— Хорошо, почему нет?
Он беспокойно заерзал в своем кресле-каталке, и заговорил после долгого молчания:
— О, возможно ты сможешь справиться с этим. Тут есть зависимость от того, чего я не могу оценить. Некоторые из нас более человечны, чем другие, и более человечные могут пройти через Тьму и вернуться. Они сохраняют запас человечности; они могут мыслить как человеческие существа.
Она обдумала услышанное.
— А ты бывал во Тьме?
Его лицо неуловимо изменилось, как будто его внимание развернулось внутрь себя. Она увидела, что воспоминания закрутились по ту сторону его глаз, словно крошечные холорезервуары замерцали и задергались там.
— Один раз, — сказал он. — Давно.
Она подождала, что он, как всегда, разовьет, но на этот раз с его губ не сорвалось ни слова. Глядя на него, она была поражена, заметив нечто непривычное в его лице. «Тендард старый», подумала она. Почему она раньше этого не замечала?
Наконец, она сказала:
— Я ухожу, Тендард. Пойдешь со мной?
Он улыбнулся усталой улыбкой.
— Могу я переубедить тебя?
— Нет.
Он пожал плечами и отвернулся, так, что она не могла видеть его глаза. После долгого молчания, которое она не могла заставить себя сломать, он вздохнул.
— Я пойду с тобой, Кайтен, коль ты не хочешь одуматься. Почему нет?
ТЕНДАРД НАСТОЯЛ на некоторых приготовлениях.
— Во Тьме все совсем по-другому, Кайтен. Ты цивилизованная женщина. Ты можешь, при необходимости, поесть с пола в любом из легальных коридоров Дильвермуна, не боясь заразиться. Сделаешь это во Тьме, и ты наверняка заполучишь полдюжины паразитов, пожирающих тебя изнутри.
Поэтому она согласилась на вакцинацию, на имплантацию наноботов широкого спектра действия, на предложенный синтезатор эндорфина.
Тендард был доволен ее покладистостью.
— Очень мило с твоей стороны потакать мне. Я буду гораздо спокойнее относиться к нашей экспедиции, особенно если… — Его голос прервался.
— Если что, Тендард?
— Если ты не вернешься, дорогая. — Смешливые морщинки вокруг его глаз печально изогнулись. — По крайней мере, теперь у тебя будет преимущество перед другими Бегущими-По-Тьме. Если ты не вернешься — а я вернусь, — я буду думать о тебе, как о живущей другой жизнью. Вновь счастливой. Долгой и здоровой жизнью. Сам бы я не хотел жить во Тьме, но лучше жить во Тьме, чем умереть там. Не так ли?
Тендард и Кайтен прошли, в быстром темпе, через два промкоридора, пока не очутились в длинном узком холле, из которого многочисленные двери вели во Тьму.
— Это самый безопасный вход, который я знаю, — сказал Тендард. — Эти туннели ведут в лабиринт комплекса. Хищники, подстерегающие свежую — и неосторожную — добычу… они предпочитают другие, не столь сложные укрытия.
Кайтен вздрогнула. Дверные проемы казались раскаленными от какого-то незримого света, черного кровавого сияния. Она сосредоточила свой разум на Дженоаро, вызывая приятные воспоминания, чтобы отогнать страх. Она вспомнила его лицо, улыбку. Его голос, до того, как он огрубел. Прикосновение его рук к ее телу, до того, как его руки стали слишком сильными, чтобы оставаться нежными.
Тендард взглянул на нее, тряхнув своей огромной головой.
— Ты можешь передумать, Кайтен. Нет ничего постыдного в том, чтобы проявить хоть каплю здравого смысла, даже сейчас, когда уже поздно.
Она помотала своей головой. Она попыталась улыбнуться и похлопала Тендарда по руке.
— Похоже, я безнадежная дура, Тендард.
Он улыбнулся в ответ, но покорность, бывшую в его глазах, она нашла более тревожной, чем дверные проемы.
— Тогда ладно. Прикрути свою шпулю, дорогая — так ты будешь меньше страдать от дезориентации, когда мы выйдем. Примерно 70 процентов от максимума, этого будет достаточно.
Тендард подстроил свою собственную шпулю. Он как будто переплавился в новую форму, с потрескавшейся, серой кожей и крошечными, мудрыми глазами.
Кайтен была уверена, что он прокачал себя более чем на 70 процентов, но сама она была не настолько смелой.
Она сделала глубокий вдох и постаралась вглядеться в очертания собственного разума, чтобы сохранить его в безупречном виде. Это было странное усилие; оно заставило ее внезапно почувствовать себя дрейфующей в море, более таинственном, чем она могла предположить. Она покачала головой. Бесполезно.
— Давай начнем.
Когда ее рука опустилась, она оказалась погруженной в свой задний мозг глубже, чем когда-либо. В ее разуме не было ничего, кроме цели. Она рысью понеслась к ближайшему туннелю, который больше не казался таким угрожающим. Напротив, он неудержимо звал ее; он пел ей об освобождении от человеческих забот. Она чувствовала, что Тендард идет за ней по пятам, тем не менее, и она по-прежнему могла находить утешение в его огромном, дружелюбном присутствии.
Это была последняя чисто человеческая мысль, до того, как она погрузилась во Тьму.
Львица бежала по коридору, освещенному тусклыми красными светильниками, ощущая Серенгети, которого здесь не было. Ее душил неестественный запах ржавеющего металла. Озон пощипывал ей нос, и ни один из запахов не был ей по вкусу. Но здесь была какая-то добыча, она знала, и хотя она не была голодна, это внушало ей спокойствие и уверенность.
Старый слон-самец, пошатываясь, преследовал ее сзади, и она метнулась в сторону, опасаясь его огромных ног. Но потом она смутно вспомнила, что он был кем-то вроде союзника, как бы невероятно это не казалось. И, вернувшись вновь к охоте, ее мозг вызвал в памяти картинку: человек, мужчина с длинным узким лицом и нежными глазами, которого она ненавидела и желала. Воспоминание было связано с запаховым маркером — коварным, трупным зловонием гиен, которых она презирала. Она зарычала и побежала быстрее, так что слон начал отставать. Слон окликнул ее, издавая бессмысленные звуки; она проигнорировала его. Его тонкий, трубный призыв зазвучал на грани отчаяния.
К тому времени, когда она добралась до первого большого узла, она едва могла слышать его, а стук его ног по стальному полу замедлился. Она выкинула его из сознания и сосредоточилась на том лице, которое вызывало у нее столько противоречивых эмоций. Охотилась ли она за мужчиной с узким лицом? Она не могла решить. Она улеглась в глубокой тени под заброшенной грузовой рампой, дрожа от нерешительности и разочарования.
В тот самый момент, когда старый слон появился позади нее, пыхтя и хватаясь за грудь, из соседнего туннеля выскочили гиеновые собаки.
Гиеновые собаки были меньшими по размеру, более проворными и лучше организованными собратьями гиен. Даже львы боялись их, когда собаки охотились в большом количестве. Это была небольшая стая, состоявшая из полудюжины тощих существ. У них выпирали ребра, кожа была покрыта пятнами от болезней, а альфа-самец хромал. Львица расслабилась. Если они нападут на нее, она убьет столько, сколько ей будет угодно. Пока же она ничего не предпринимала; вентиляторы дули на нее, и они не знали о ее присутствии.
Они заметили старого слона и затявкали с воодушевлением. Когда они увидели, что он один, они с лаем помчались к нему через зал, щелкая зубами и подпрыгивая от волнения.
В обычных обстоятельствах, в стаде себе подобных, старый слон был бы в безопасности. Но он был один, он был стар и не был таким большим, как настоящий слон, а собаки не были такими маленькими, как настоящие собаки. Немного урезанная версия этих реалий промелькнула в сознании львицы, и она поняла, что старый слон умрет. Если она немного подождет, то сможет отогнать собак от туши и пообедать в свое удовольствие.
Пока львица обдумывала эту мысль, ее охватило беспокойство, и ее разум наполнился гулом противоречивых импульсов. Что-то было не так, происходило что-то плохое. Она издала тихий звук отчаяния, когда собаки набросились на старого самца.
Он отчаянно защищался, крутился, топал ногами, отмахивался от собак, но был слишком медлителен. Ручейки крови потекли по его израненным ногам. Львица видела, что это лишь вопрос времени, когда одна из собак прокусит слону сухожилие достаточно глубоко, чтобы подкосить его, и тогда все будет кончено.
Собаки на мгновение отступили, просто чтобы насладиться вкусом предстоящего убийства, и старый слон посмотрел на львицу.
Она увидела какой-то горестный посыл в этих крошечных, умных глазках и хотя не смогла его прочесть, это послание извлекло наружу последнюю частицу человечности, какая у нее оставалась.