Любого человека. Кроме Кевина.
— Ты заходишь или как? — спросил Джош. Он уже удовлетворил свой интерес к величию природы и сидел в их маленькой палатке, читая комиксы. Палатка постепенно наполнялась комарами и мотыльками, кружившими вокруг фонарика. Мидас, стоявший у самого входа, оставил его открытым.
Кевин не мог повернуться к горе спиной: его преследовало ощущение, что гора смотрит на него. Легкий ветер шелестел листвой, и мальчик представил себе, что, если бы гора была живой и могла дышать, она бы производила именно такие звуки.
«Посади свое воображение на привязь, — сказал у него в голове голос мамы, — прежде чем оно тебя куда-нибудь утащит».
Мечтатель вышел из оцепенения и полез в палатку.
— Только послушай! — сказал Джош, переворачивая страницу журнала комиксов. — Стероидного Мстителя засосало в черную дыру, он попал на сорок лет назад и случайно убил своего отца.
— Не может быть, — сказал Кевин. — Тогда он бы не родился.
— В том-то и штука! Теперь он может родиться только в том случае, если сам станет своим отцом.
— Жестоко! То есть ему придется жениться на собственной матери.
Джош пожал плечами:
— А нечего шутить с пространством и временем!
Кевин застегнул сетку от комаров. Размышляя о событиях прошедшего дня, мальчик поймал себя на мысли, что тоже хочет, чтобы его затянуло в черную дыру и выбросило в какой-нибудь совсем другой вселенной. Он забрался в спальный мешок и уставился в потолок, гадая, видит ли его гора сквозь тонкий синий винил.
Мечтатель лежал на спине, и его мозг жгла идея, которой вскоре понадобилось вырваться наружу через его рот:
— Я залезу на гору, — сказал Кевин, еще не понимая, что не шутит.
— Мечтай! — сказал Джош, возвращаясь к своим комиксам.
На этом бы и остановиться, но мысль грызла не хуже боли в глазу и губах. Не хуже насмешек однокашников, до сих пор звучавших в голове.
— Прямо сейчас и залезу, — сказал Кевин, — и плевать, что меня накажут. К восходу я буду там — стоять на вершине и махать вам всем рукой. Я даже покажу Бертраму средний палец.
Джош направил свой фонарик другу в лицо, и тот зажмурился.
— Ты что, серьезно?
— Если хочешь, присоединяйся! — отозвался мальчик.
Джош задержал луч фонарика на лице Кевина еще на секунду и выключил его, когда друг так и не рассмеялся. В темноте палатка казалась гораздо меньше, а их слова — гораздо весомее.
— Ты думаешь, история мистера Киркпатрика была правдой?
— Не знаю. Но проверить можно только одним способом — оказаться там на рассвете. На границе дня и тени.
Джош обдумывал это целую вечность:
— Почему ты этого хочешь? — спросил он наконец.
Кевин пожал плечами:
— Потому что могу, — сказал он. Но это было не так. — Потому что никто не думает, что у нас хватит пороху, — добавил он. Но это была только часть правды. Здесь было что-то гораздо большее. Оно имело отношение к тому, как гора смотрела на него, словно не хотела оставлять в покое. Ее темный склон обладал тяготением, которое прямо-таки тащило мальчика к себе.
— Если эта гора владеет какой-то магией, пусть именно я ее обнаружу.
Двое друзей, полностью одетые, сидели в темной палатке и слушали голоса других детей, укладывавшихся спать. Потом они слушали учителей, сидевших у костра и жаловавшихся на директора, как дети жалуются на учителей. Наконец все голоса затихли — осталось только пение сверчков и шелест листьев.
Мальчики пустились в путь где-то около полуночи. Жажда приключений заставила их вмиг преодолеть четверть мили леса, отделяющего их от подножия Божьего Гномона.
— Нам придется обойти кругом, — сказал Кевин. — По восточному склону лезть куда легче.
— Ты ненормальный, — вздохнул Джош. — Кто-то должен сунуть руку тебе в ухо и отвесить хороший шлепок твоему креветочному мозгу.
К подножию утеса слетел холодный ветер, и мальчик поднял голову. Кевин увидел в глазах друга растущее беспокойство. Тот не был склонен волноваться, но в тех редких случаях, когда находилось что-то, стоящее его волнения, он сходил с ума от беспокойства.
— Люди умирают, пытаясь покорять горы, — сказал Джош. — Медведи откусывают им головы, падальщики выклевывают им глаза. Имей это в виду.
— Я не сдамся.
Мальчик застегнул последние несколько сантиметров молнии на куртке, борясь за самые крохотные частички тепла:
— Тебе страшно, Кевин?
— В жизни не было страшнее, — с улыбкой отозвался тот. Кевин Мидас никогда не думал, что бояться может быть так прекрасно.
3. На границе дня и тени
Как может сказать вам каждый, кто занимался скалолазанием, большая часть самых важных уроков усваивается в первый раз. Среди уроков, извлеченных сегодня Кевином и Джошем, было пять самых важных:
1. Горы имеют свойство быть ощутимо выше, чем кажется на первый взгляд.
2. Слухи о твердости гранита ни капельки не преувеличены.
3. Если на склоне горы растут деревья, он вовсе не обязан быть пологим.
4. Фонарик совершенно бесполезен, если у вас нет штабеля батареек. Все это складывалось в самый важный урок: 5. Никогда, никогда не пытайтесь залезть на гору среди ночи. Но ничто из этого не могло остановить двух друзей.
Им потребовалось больше часа, чтобы обогнуть гору и найти место, откуда можно было начать восхождение. Еще через час фонарики отбрасывали на землю лишь едва различимые бурые пятна и совсем не помогали находить дорогу.
К середине ночи, когда у них остался только лунный свет, мальчики начали оступаться. На их ногах, невзирая на джинсы, появлялись царапины и синяки, а подошвы «Найков» трескались и лысели быстрее, чем мистер Киркпатрик.
А еще друзей не покидало чувство, что они здесь не одни.
Поскольку ничто, кроме звуков ночного леса и монотонного стука собственных ноющих подошв, не занимало его внимания, богатое воображение Кевина начало изобретать всевозможные ночные ужасы, какие только водятся в горах. Слева был йети, справа — горные львы, а сверху шуршали крыльями летучие мыши. Естественно, вампиры. Причем непременно большие, такие, что могут нависнуть над вами и выпить всю кровь за несколько секунд, как пираньи способны мгновенно умять лошадь. «И падальщики выклюют нам глаза», — подумал мальчик.
Кевин знал, что Джош думает примерно о том же, но никто из них не произносил этого вслух. Если не обсуждать своих страхов и продолжать путь, все будет в порядке. Чем дольше друзья шли, тем сложнее было повернуть назад — за спиной раздавалось слишком много страшных звуков.
Спустя, казалось, вечность деревья начали редеть и наконец сменились колючими кустами и зазубренными камнями. Луна, как тыква, висела на горизонте, а на противоположном краю неба несмело обозначился рассвет. Было около половины шестого, когда мальчики отважились передохнуть на плоском гранитном плато.
Кевин взглянул на вершину горы, выбивая песок и камешки из своих безнадежно испорченных кроссовок. Было еще далеко.
— Я даже не знаю, кто глупее, — сказал Джош. — Ты, потому что додумался до этой дурацкой затеи, или я, потому что пошел с тобой.
Друг прислонился к холодному камню, пытаясь восстановить дыхание:
— Мы почти добрались, — сказал он. Восход меж тем не терял времени. Кевин уже видел нечеткую красную полоску там, где взойдет солнце.
— Ты знаешь, я подумал, — сказал Джош, — может быть… если на восходе здесь что-то произойдет, вдруг нам не нужно этого видеть?
— Мне казалось, ты в это не поверил.
— Я и не верю. Но все же…
Кевин представил себе, что может случиться. Их волосы поседеют. Они навеки ослепнут. Без чего-то шесть утра, после бессонной ночи, можно было поверить почти во что угодно.
— Не-а, — протянул мальчик. — К тому же, если бы нам нельзя было здесь находиться, что-нибудь уже остановило бы нас.
— Ты хочешь сказать, убило бы, — поправил Джош.
Тут они снова это услышали, четче, чем раньше: мерный топот ног и тяжелое дыхание — как животное, огромное четвероногое животное. Друзья замерли и вгляделись вниз, в темноту.
Прежде, чем они что-либо увидели, Кевин почуял тошнотворно-сладкую вонь гниющих фруктов. Он немедленно определил животное по его запаху:
— Это Бертрам!
В тридцати с чем-то ярдах внизу раздался далекий удивленный голос:
— Кто тут?
Теперь мальчики видели — их было двое. Хэл и Бертрам осмелились вдвоем забраться на гору и теперь смотрели на двух друзей с отвисшими до колен челюстями.
Бертрам сжал кулаки и стиснул свои ослиные зубы:
— Мидас! Если вы с Уилсоном доберетесь до вершины раньше нас, вы покойники!
Кевину этого хватило:
— Пойдем! Шевели задницей! — Мальчик практически потащил друга вверх по склону. Это был их поход, и лучше было умереть, чем позволить хулиганам себя обойти.
Вершину, прежде столь далекую, теперь, казалось, можно было потрогать рукой. Гора кончалась острым пиком, похожим на ведьминскую шляпу, но самая верхушка была плоской и, похоже, достаточно широкой, чтобы кто-то мог на нее встать.
«Этим кем-то буду я!» — думал Кевин, снова и снова поднимая свои гудящие ноги, забираясь все выше и выше.
Кусты, за которые можно было цепляться, кончились, остались только острые камни. Бертрам вопил: «Трупное мясо, вот вы кто!»
Мидасу было наплевать. Его бил озноб, а кончики пальцев начинали чесаться. Он и вправду залез на гору! Усталость и страх вдруг куда-то пропали. Осталось только желание коснуться вершины Гномона. Он наклонялся, чтобы помочь другу, а тот подсаживал его, если впереди было не за что ухватиться. Мальчики были идеальной командой, и теперь нетерпение переполняло каждого из них. Кевин еле отстоял свое право идти первым.
— Если мы это сделаем, — сказал друг, — сразу войдем в легенды. Всю жизнь в героях будем ходить.
Хулиганы сокращали дистанцию, вися у Джоша на хвосте, крича и переругиваясь: каждый винил другого в том, что они шли слишком медленно.