Юзин от души хохотал.
— Точно, любит красивости дамочка.
Для встречи с Грошевым было выбрано заросшее бузиной и черемухой стрельбище. Лето вступило в свои права и здесь, в затишке, жарило во всю. Андрей стянул с себя рубашку, залез в тень угрюмого бетонного щита, испещренного пулевыми шрамами. Юзин последовал его примеру и, воспользовавшись вынужденной передышкой, заснул. С трехдневной щетиной на обветренном лице и слипшимися от пота волосами, Леонтий Петрович выглядел неважно: непрестанная беготня изнуряла.
Неторопливо оглядывая защитные насыпи стрельбища, тропинку, по которой они пришли и на которой должен был вот-вот появиться Грошев, Андрей думал, что внешне спокойное стрельбище дышит угрозой, а бетонный щит, похожий на ладонь великана, кажется ловушкой, готовой каждую секунду прихлопнуть жертву. Даже звук метался меж насыпей в панике, бесконечно резонируя.
— По-моему, не Грошев!
Догадка подтвердилась. На шлаковый пятачок перед бетонным щитом выскочил мотоцикл, — на нем был Митрохин. Миша заглушил мотор и направился к ним.
— Компривет боевому подполью! Прошу прощения за небольшую задержку: давал кругаля, согласно грошевским директивам.
— То, что ты давал кругаля, хорошо. Но мотоциклет свой нужно было оставить метрах в четырехстах отсюда. Где сам? — хмуро спросил Юзин.
— Уехал совещаться в отдел. Как всегда, самое неотложное и срочное совершается в кабинете у Ватагина.
— Балабол ты, Миша! Уймись и выкладывай все, что просил передать Грошев.
Миша уселся рядом с Андреем.
— Передаю дословно: для первого этапа работали энергично. Конкретная цель задания еще не просматривается, но из двух десятков установленных вами связей одна-две могут привести к Доктору. В этом аспекте имеет смысл ваш план по Блотину. Допускаем, что вас тщательнейшим образом проверяют. Дальнейшие действия соизмерять с обстановкой, соотносить риск с возможным результатом. Впереди — наиболее трудоемкая и ответственная часть задания: осуществление непосредственного контакта с бандгруппой. В заключение товарищ Грошев выразил уверенность, что вы до конца сохраните боеспособность и окажетесь на высоте поставленных перед вами задач.
— Что сделано по нашим ориентировкам?
Митрохин детально рассказал о действиях оперативной группы по информации напарников. Пожаловался, что свидетели, запуганные бандитами, отказываются разоблачать преступников. Рассказал Михаил об удачно развивающемся сотрудничестве с Дондерой, о хваткости, которую проявил польский коллега при задержании «рено»: после невыполненного приказа «стой» жолнежи из польской комендатуры открыли огонь по скатам грузовика и захватили всех сборщиков оружия, в том числе и «лейтенанта».
— Учтите, сборщики оружия — только часть банды. Возглавляет ее Ястреб. Банда хозяйничает под Августово с сорок второго года. «Лейтенант» заявил, что они придерживались программы движения НСЗ — Народове Силы Збройне. Мы располагаем неопровержимыми данными, что это движение было инспирировано фашистской контрразведкой и использовалось ею для борьбы с польскими патриотами. Эти бандиты собираются совершить рейд в наш район! Сволочи из сволочей, скажу я вам! Семьями вырезают! Дондера получил на их счет ясную инструкцию: «В случае обнаружения — ликвидировать».
— Примем к сведению, — заверил Юзин и перехватил инициативу беседы. — Хороший контакт с ребятами из польской госбезопасности идет на пользу дела, однако меня тревожит оперативная активность Дондеры в нашей зоне. Не получилось бы накладок.
— Исключено. Все свои мероприятия в треугольнике Кирхдорф — Граумен — Словики Дондера и Грошев координируют.
— Я вижу, у вас уже крепкая дружба с Дондерой, — заметил Черняк.
— А как же иначе? Тадеуш умеет взять быка за рога. Правда, и у него забот много, решать приходится не только контрразведывательные задачи. В Польше размежевание политических сил, не все способны увидеть перспективу социализма. Кое-кто предпочитает ориентироваться на «правительство» в Лондоне. Отсюда разгул правого террора, ожесточеннейшая борьба... У Рады Народовой много трудностей...
— Спасибо за урок политграмоты, — перебил его Черняк, — но мы имеем некоторое представление о польских проблемах.
— С кем же делиться скудными познаниями? — Митрохин подошел к мотоциклу, отвязал тючок. — Примите провиант и расскажите о себе. Мягки ли ваши постели?
— Самочувствием, как видишь, не обижены, но спим мало. Привычка.
— Наслышаны, наслышаны. Подозрительный вы народец, с тройным дном. Как тебе, Андрей, в этой ипостаси?
— Как и раньше — тесновато, Миша. Многими номерами меньше, чем надо.
Шутливую пикировку прервал Юзин:
— Как в городе?
— В основном, спокойно, — посерьезнел Миша. — Правда, докучают шептуны, распространяющие чудовищные слухи. Вымыслы бродят один другого нелепее. Опровергаем. Что еще? Ждем подтверждения личности Борисова. Этот младший лейтенант эпикуреец: сорит деньгами, крутит с репатриантками, смотрит на мир, как на сладкий пирог. Оперативного интереса, по-моему, не представляет. По-прежнему пытаемся нащупать пути к Доктору. Подбираемся к комиссионеру Квачу, Ягеллону Ягеллоновичу, который все еще не ясен. Изучаем Шеффера. Пока известно, что Шеффер сотрудничал в нацистских журналах — творил, так сказать, на тему «Взаимоотношение полов и селекция арийцев». Увы, это все. У меня еще одна нагрузка — Каркачева. Документально доказал ей, что музейные ценности уничтожены — не верит. «Хочу убедиться сама...»
— Леонтий Петрович, о Красном, — сказал Андрей.
— Вот-вот, напомнил. Донимает нас один чокнутый малый, ты видел его, наверное, — весь в красном. Висит на пятках — надоел. Разузнайте, что у него за душой и, если чисто — найдите ему работенку. Пусть займется делом... — Юзин медленно поднялся, отряхнул землю со штанин. — Передавай привет Грошеву, надеюсь, свидимся с ним в следующий раз. Прощай!
Миша легко взлетел на мотоцикл.
— Всех удач!...
В Кирхдорф возвратились под вечер. Попасть на базу могли раньше, с попуткой, но фургон Голейши промчался мимо. Прибыв «домой», поели без аппетита тушенки. Духота донимала, смаривала, и Черняк сдался первым — лег спать. Вдруг отчаянно забухали в дверь. Грохнулся на пол стул — это резко вскочил Юзин. Засовывая парабеллум под ремень, рванулся к Юзину Черняк, но капитан молча указал ему на пустующую комнату, окно которой было заколочено досками.
— Кому не спится? — крикнул по-литовски Юзин.
— Откройте, ради бога! Это я — Борусевич! Я один!
— Сосед?
В распахнутую дверь ввалился Борусевич. В дрожащем свете керосиновой лампы его лицо казалось перекошенным.
— В моем доме чужие! Вы слышите? Чужие! — он с испугу перемешивал немецкие и польские слова.
— Наверное, бродяги, — спокойно сказал Юзин. — Зачем паниковать?
— Я... ходил за травой для кроликов... Возвращаюсь, а там, в окне... как фонариком посветили...
— Что тебе от нас надо? — Юзин не проявлял желания помочь ему.
Черняк, страховавший Юзина, заметил, как в полосе света, падавшей за дверь, появился Красный. Так близко Андрей видел его впервые. Не верилось, что этот человек ловок и быстр: жесты его были угловаты и скованны. Красный переступил порог, неожиданно подскочил к Борусевичу:
— Снюхался, свинья? Мало тебе лесных? Хочешь урвать и с этих? Когда ты подавишься?!
— Уходи прочь! — шарахнулся от него Борусевич.
— Эй, ты! В темноте! Выходи, я вижу тебя!
Черняк ступил вперед. Не ожидавший этого Красный как-то поник, сжался, словно весь запас сил был им израсходован, вяло провел ладонью по лбу.
— Хочу спросить, как вы попали к подонкам? Зачем пришли в поселок? — Красный бочком подобрался к Андрею и вдруг рванул его за рубашку. Посыпались пуговицы, затрещала материя, и Красный увидел парабеллум, торчавший из-за брючного ремня. — Малышам одни игрушки, взрослым — другие...
Он выбежал из дома и запрыгал, как бы затанцевал перед порогом.
— Вы волки! Ненавижу вас! Проклятая стая! Вы ждете часа, чтобы испепелить все живое! Проклятая стая!
Черняк застыл, всматриваясь в Красного: в лучах лампы его одежда багровела, как сплошной ожог.
— Сумасшедший, — глянул в его сторону с опаской Борусевич. — Никто не знает его прошлого. Поговаривают, что он работал в крематории. У топки.
Красный закружился, будто потерял ориентировку, затем побежал прочь от дома, издавая бессмысленные возгласы.
— Теперь будет, как оглашенный, кричать до утра, — обмяк Борусевич, и тут его озарило: — Как я не догадался? Он, этот ненормальный, был у меня!
Бормоча извинения Борусевич пошел к своему дому.
— Не люблю делать скороспелые выводы, но кажется мне, — задумчиво сказал Черняк, — что Борусевич занимается не только земледелием. Юродивые порой вещают истины...
4
Первый визит Андрея к Фомичу окончился ничем: хозяин отсутствовал, а его супруга, тусклолицая, изможденная, жалась к стенке унылого, как ночлежка, дома. Эта Герта разительно отличалась от прежней — работящей, повелительной, покрикивавшей. Что-то надломилось в ней и отмерло, и она блуждала гостьей по собственному жилью.
Черняк застал Малеева только в третий заход: он вернулся из города и выкладывал на стол покупки — спички, соль, хлеб, какой-то женский наряд из желтого шелка. Герта безучастно смотрела на него из угла. Фомич вздохнул.
— Сникла баба. Испуг ее ломает. Известное дело, понятиев никаких не имеет, ходит, как в шорах. Пилюлями не излечишь.
— Боится русских?
— Всех боится. Блотин вчера был, так у нее после приступ случился — тряслась вся. Думал, помрет.
— Не забывает тебя Блотин.
Малеев крутнул спичечный коробок. Было заметно, что разговор о Блотине неприятен ему.
— А что поделаешь? Тать лесной — сила на его стороне. Приходит, когда надумает. Как откажешь?
Выбритый череп Малеева отграничили рельефно набухшие морщины лба, взгляд застыл.
— Завтра утром снова обещал быть: соль у него кончилась. У меня глаз наметанный: в лесу живут или на островках. Подручный Блотина, молодой — Марек, проговорился, что потерял на островке обойму. Сам знаешь, где они у нас...