РОМАН-ГАЗЕТА2(182) 1959 г3(183) 1959 г
БОРИС ПОЛЕВОЙ
Лет тридцать назад в городе Твери (ныне Калинине) вышла книжка очерков активного рабкора местных газет, технолога с текстильной фабрики «Пролетарка» Бориса Николаевича Полевого. Максим Горький отозвался на эту книжечку дружески-критическим письмом в редакцию тверской комсомольской газеты «Смена». Так начался творческий путь молодого писателя.
Б. Полевой родился в 1908 году в Москве. Детство и юность провел в Калинине. Здесь учился, работал, впервые пробовал свои силы как очеркист. В 1939 году появилась повесть Полевого «Горячий цех». В ней отразились живые наблюдения писателя, накопленные за годы работы в Калинине. Это была книга о людях первых пятилеток, сумевших сделать труд творческим и вдохновенным, поднять его до степени искусства. С начала Отечественной войны Полевой — военный корреспондент «Правды». Его фронтовые очерки и зарисовки многим памятны до сих пор. Это была живая летопись войны, правдивый рассказ очевидца о мужестве советских воинов, поражавших своим героизмом весь мир. Впоследствии из газетных корреспонденции были созданы Полевым известные его книги — «Повесть о настоящем человеке» (1946), сборник рассказов «Мы — советские люди» (1948), роман «Золото» (1949). Почти одновременно с «Золотом» писалась повесть «Вернулся» (1949), а через три года вышел сборник рассказов и очерков о строителях Волго-Дона «Современники». Обе книги посвящены той теме, которую сам Полевой считает главной в своем творчестве, — изображению жизни и трудовых подвигов советского рабочего класса.
После войны Полевому как писателю и журналисту довелось побывать во многих странах. О том, что интересного он там увидел, услышал и узнал, рассказывают его книги-репортажи «Американский дневник» (1956) и «За тридевять земель» (1958).
Новый роман Бориса Полевого «Глубокий тыл» (1958) изображает жизнь и героические подвиги советских людей в тылу и на фронте.
Действие романа развертывается в разгар войны. Советские войска только что очистили город от фашистских захватчиков. Война бушует еще совсем рядом, еще бомбит город гитлеровская авиация, а на территории сожженной, разрушенной и стынущей в снегах ткацкой фабрики уже закипает трудовая жизнь. В нечеловечески-трудных условиях восстанавливаются цеха, начинает поступать первая продукция. Писатель рисует судьбу семьи потомственных русских пролетариев Калининых. Замечательные люди вышли из этой семьи — даровитые народные умельцы, мастера своего дела, отважные воины. Мы входим в круг их интересов и забот, радостей, горестей, сложных семейных и общественных отношений. И через жизнь семьи Калининых нам открывается жизнь прифронтового города, фабрики, жизнь большого и слаженного рабочего коллектива. Живыми красками написан в романе образ Анны Калининой, секретаря парткома ткацкой фабрики. Не легко и не просто складывается ее судьба. Анна переживает большую личную драму, не сразу ей удается овладеть и разнообразными обязанностями руководителя местных коммунистов. Но вместе с Анной мы ощущаем всю необходимость, всю красоту ее работы, вместе с ней проникаемся сознанием, что профессия партийного работника и впрямь «самая интересная профессия».
Герои романа Бориса Полевого—это наши современники.
И сегодня они трудятся с нами в одном строю. Это наши соратники в борьбе за осуществление новых великих планов коммунистического строительства.
В. Галанов
Борис ПолевойГЛУБОКИЙ ТЫЛ
Землякам, рабочим «Пролетарки», среди которых прошли мои детство и юность, — с любовью.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
В середине декабря 1941 года по дороге, что вела на областной город Верхневолжск, усталой походкой, тяжело волоча ноги, обутые в растоптанные валенки, шла женщина, закутанная в темную старушечью шаль. Дорога была одним из тех фронтовых путей, что возникали порою за одну ночь в дни бурных наступлений. Она представляла кратчайшую линию между местом сосредоточения войск и рубежом атаки. Выбравшись из старого заснеженного бора, она бежала через перелесок, сверкающие снегами поля, спускалась в овраги, вновь поднималась наверх и, наконец, уже перед самым городом, будто по клавишам, скакала, пересекая замерзшие гряды неубранных огородов. Кочны капусты, раздавленные колесами и гусеницами, скрипели под ногами пехотинцев.
Выждав минуту, когда вблизи никого не было, женщина наклонилась, подняла сохранившийся вилок, отодрала почерневшие листы и начала грызть белую сердцевину. Мерзлая капуста скрипела на зубах, была безвкусна и голода не утоляла. Грохоча деревянными, наскоро выбеленными известью бортами, обгоняя путницу, бежали грузовики. Сидевшие в них бойцы в новеньких полушубках, в еще не обмявшихся ушанках пребывали в самом благодушном настроении.
— Эй, тетка, чего плетешься? Садись, подкинем! — крикнули с одной из машин.
Кто-то застучал ладонью по крыше кабины. Водитель разом затормозил и, высунувшись из дверцы, тревожно уставился на малокровное, бледное зимнее небо.
— Отбой воздушной тревоги, — пояснили из кузова. — Вот мирное население подобрать надо… Тетка, давай сюда!
С помощью крепких рук женщина забралась в кузов.
— А ты, однако, грузна!
Женщина ничего не ответила. Она уселась в уголке спиной к кабине и продолжала обгладывать кочерыжку, прикрывая рот концом платка. Бойцам, у которых обмундирование еще пахло нафталином интендантских складов, было странно видеть, как на морозе грызут стылую капусту.
— Эй, ребя, пошарь по карманам, у кого что найдется пожевать…
Но часть была в наступлении, вещевые мешки находились в обозе. Кус пожелтелого, вывалянного в махорке сала, искрошившийся сухарь да три сереньких кусочка сахара — это все, что удалось отыскать.
— Спасибо, — тихо сказала женщина, и где-то меж складок шали блеснули ее глаза.
Был один из тихих, ясных зимних дней, когда при безветрии мороз обжигающе крепок, когда все кругом: каждая грань отполированного косого сугроба, каждая ветка на дереве, каждая былинка, торчащая из-под снега, — все, густо посоленное инеем, сверкает и искрится. Тени кажутся синими. Снег скрипит под колесом, как картофельная мука. И все-таки, несмотря на мороз, на пышность инея, нет-нет да почувствуешь на щеке совсем еще робкое прикосновение солнечного луча. В такой день даже озабоченный, занятой человек вдруг остановится, вдохнет полной грудью свежий морозный воздух и улыбнется, осененный неясным предчувствием еще далекой весны.
Но ни женщина, тихо сидевшая в уголке кузова военной машины, ни бойцы, сгрудившиеся у бортов, ни все те, кто спешил по этой, только что возникшей, утоптанной гусеницами, утрамбованной колесами и подошвами дороге, не видели, не ощущали этой красоты. Мысли их были там, где с рассвета грохотала артиллерия, раскатывались разрывы авиационных бомб, где с высоты машины уже можно было разглядеть вдали черные трубы и контуры зданий города Верхневолжска. В дальней его части что-то горело. Волнистыми клубами дым валил вверх, пачкая светлое холодное небо, и на этом фоне город, хорошо освещенный едва еще поднявшимся солнцем, выглядел трагически-зловеще.
— Тетка, ты оттуда? — интересовались бойцы, возбужденно прислушиваясь к выстрелам, звучавшим все отчетливее.
Женщина утвердительно кивнула головой. Клубящиеся дымы будто гипнотизировали ее. Она не отрывала от них глаз.
— Ну, и ничего городишко ваш, Верхневолжск? Воевать-то за него стоит?
— Не городишко, город. Хороший город. Красивый… был.
— Да, видать, ему досталось… Ребя, смотри, смотри, вон справа какой домина — насквозь просвечивает… Мать честная, одни стены!.
— А труба-то, труба, будто обгрызли ее! Снарядом, что ли?.. Гражданка, а что это он поджег?
— Не знаю… Там комбинат текстильный… «Большевичка».
— Это — чьи ситцы знаменитые?
— Не только ситцы… Он, он и горит. Вот беда-то!
— Не горюй, обожди. Сейчас мы дадим фрицу духу.
Клубы дыма становились все темнее, все гуще. Не отрывая от них глаз, женщина тихо вздохнула:
— Опоздали. На границе надо было духу-то давать.
Пожилой боец, большой, усатый, прочно стоявший в машине на широка расставленных ногах да еще ухитрявшийся при этом, несмотря на тряску, держать в кулаке цигарку, единственный среди всех своих товарищей хранивший на лице тяжелый зимний фронтовой загар, хмуро посмотрел на женщину.
— Опоздали… То легко в машине гутарить, — произнес он на сочном певучем диалекте, что звучит в городах Донбасса. — Опоздали там или не опоздали, а как весь что ни на есть фашизм, матери его черт, да разом, да сзади, да исподтишка тебя по затылку трахнет, не сразу в себя придешь… Какие Гитлер державы за неделю с ног валил… Опоздали!
Он докурил цигарку до самых пальцев, концы которых уже пожелтели, прислюнил, достал из кармана кисет и последние оставшиеся табачные крошки ссыпал обратно. Машину крепко встряхнуло. Все присели, иные даже попадали на дно кузова. Усатый боец, продолжая стоять, снисходительно усмехаясь, смотрел на поднимавшихся ребят.
— Сочки… Пальбу-то настоящую, чай, только на охоте и слыхали.
Машина обгоняла пехотинцев, что цепочкой тянулись по обочинам, придерживая рукой винтовки, опережала артиллерийские упряжки, влекомые заиндевелыми конями, над крупами которых, как над прорубью, курился парок. С трудом вытаскивая валенки из снега, обочиной бежали телефонисты, оставлявшие на сверкающем насте едва заметную нитку провода. Натруженно тарахтя мотором, ломил по целине гусеничный трактор. Он тащил сколоченные из бревен сани, на которых вырисовывался под брезентом ворох какого-то военного добра… Несмотря на мороз, с раскрасневшихся лиц бежал пот — казалось, все, кто спешил в этот студеный день к городу, только что вышли из бани.