парфюмер оказался в долговой кабале, выбраться из которой так и не смог. Справедливый суд отнял у него дом, обратил в рабство и передал кредитору. Законы Вавилона в отдельных местах не так уж и суровы. Срок рабства за долги не мог превышать трех лет. И вывозить за границу таких рабов тоже нельзя. Но, как говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно. После окончания законного срока бедолагу заставляли брать новый долг, но уже фиктивно, и он оставался рабом пожизненно. В общем, была бы задница, а хитрый винт найдется. И даже то, что его продали за границу, пойди еще докажи. Господин взял раба с собой для услуг в дороге, а там его укусил скорпион. Или сразил кровавый понос. Или злые духи унесли его душу за Медную стену. Или с ним случилась еще какая-нибудь хрень, несовместимая с жизнью. Важно не это. Важно то, что суровость месопотамских законов можно обойти, если применить некоторую толику фантазии. А с фантазией у ребят, дающих в долг игрокам большие суммы, во все времена был полный порядок.
Парфюмер оказался человеком грамотным, а потому по прошествии трех лет попробовал возмутиться и потребовал освобождения. Но ему показали оставшуюся сумму долга и вместо свободы выдали хорошую порцию палок. Когда он отказался работать и попытался обратиться к судье, то добавили еще палок и отправили убирать ячмень. В качестве перевоспитания. Естественно, никто человека с такой квалификацией гнобить на поле не собирался, планировали всего лишь привезти в чувство. Там-то его и выкупили за неимоверные деньги агенты Кулли, полностью сломанного и опустошенного.
Кстати, Кулли в последнее время так и фонтанировал необычными идеями, чего я, откровенно говоря, за ним раньше не замечал. Он всегда был парнем разворотливым и отчаянным, но как женился, совсем удержу не знает. Вот что домашние борщи с людьми делают. Он попросил у меня участок земли под сад. Хочет развести здесь фисташку. Терпентинное масло, которое из нее делают, с руками отрывают в Египте. Они с его помощью свои мумии бальзамируют. В общем, я ему землю дал, но с учетом того, что он и на мою долю сад разведет. Я тоже хочу быть в тренде и торговать здешним скипидаром. Ах да! Задумался я что-то, а мой химик все еще лежит передо мной, раскинув руки крестом.
— Ничтожному дозволено встать! — важно заявил мой глашатай, который недоуменно выпучил на меня глаза. Он увидел жест, который означал, что ему нужно исчезнуть. Царь будет говорить с рабом! В его картине мира небо только что упало на землю, а мне вот деваться некуда. Я не могу через другого человека объяснить то, в чем сам разбираюсь слабо.
— Я буду говорить с тобой сам, без своих слуг, — сказал я, и вавилонянин едва не упал в обморок. — То, что ты узнаешь, никто больше узнать не должен. Если сделаешь то, что я хочу, получишь новую жизнь. Получишь свободу, жалование серебром, дом и жену с богатым приданым. Можешь даже новое имя себе взять, если захочешь. Ты не будешь знать отказа ни в чем, кроме одного: ты больше никогда не возьмешь в руки кости.
Низенький щуплый вавилонянин оказался обладателем жидкой бороденки и несоразмерно крупного носа. Он посмотрел на меня внимательно и спросил:
— Величайшему нужен составитель ядов? Он хочет травить своих врагов?
— Ядов? — задумался я. — А ты сумеешь их изготовить?
— Сумею, господин, — склонился Син. — Это не слишком сложно. Некоторые травы ядовиты, некоторые камни, если их мелко растереть, ядовиты тоже. И даже пораженное гнилью зерно может дать нужное сырье. Я готовил такое зелье пару раз. Хозяин приказал.
— Подумаю над этим, — кивнул я. — А пока взгляни вот сюда.
— Что это, господин? — осторожно спросил Син, изумленно разглядывая медный кувшин с длинным носиком, переходящим в змеевик.
— Это называется аламбик, — вздохнул я. — Или что-то похожее на него. Вот сюда кладут исходное сырье и нагревают. Выше, в куполе, собираются пары, которые потом идут в змеевик, погруженный в холодную воду. Из змеевика вытекает готовый продукт.
— Это… Это просто невероятно! Я всегда делал это в глиняном горшке с тростниковой трубкой! — вавилонянин смотрел на меня выпученными глазами. — Я никогда не видел ничего подобного! Даже у жрецов-пашишу, изготавливающих масла для священных обрядов, нет такого оборудования.Господин сведущ в изготовлении тончайших ароматов?
— Господин сведущ в массовых убийствах, совершенных с особой жестокостью, — вздохнул я. — И он хочет сделать их еще более массовыми и еще более жестокими. Тебе нужно испытать этот перегонный куб. Для начала попробуй изготовить свои масла, а то царица уже велела оборвать все розы в саду. Я не уверен, что это именно то, что нужно. Если тебе понадобится изменить конструкцию, только дай знать служителю Священной истины. Он немой, но аккадский язык понимает. Больше ты пока не общаешься ни с кем. Если узнаю, что ты открыл свой рот или решил снова сыграть в кости, я отправлю тебя в медную шахту, и ты уже никогда не выйдешь из нее.
— А что я буду перегонять потом, величайший? — осторожно спросил лабанту. — Я уже понял, что яды вам пока не нужны, ароматы тоже. Так для чего я вам понадобился?
— Ты будешь перегонять для меня нефть, — ответил я и ушел, оставив мастера, создающего благородные запахи, в состоянии обморока. Мне даже на секунду показалось, что он снова захотел вернуться на ячменное поле. Или броситься на нож. Мастер пока колебался…
Глава 5
В то же самое время. Где-то у берегов южной Италии.
— Отранто… наверное… — пробурчал что-то непонятное писец Корос, когда корабль ткнулся носом в песчаный берег. Никакого Отранто пока что нет и в помине, лишь небольшая деревушка мессапов царит над здешней бухтой. Был этот будущий Отранто самой ближней точкой, если нужно плыть из Эпира в Италию. Если выйти с рассветом и пойти точно на запад, то попадешь туда еще до заката. Этим путем купцы ходят уже столетия. Они везут сюда расписные чаши и кувшины, а обратно тащат кожи и зерно, которое эта земля дает в немыслимом изобилии. Если повернуть на север, то можно вдоль берега обойти море и вернуться обратно в Эпир. Это знали издревле. А вот если повернуть на юг, то там будет лежать гигантский остров, населенный сиканами, а за Сциллой и Харибдой(1) и вовсе раскинутся неизвестные данайцам воды, откуда приходят свирепые шарданы.
— Нам на север, — решительно сказал Одиссей. — Два дня плыть.
Бирема с пятью десятками гребцов, двумя кормчими и десятком матросов медленно ползла вдоль берега, по очертаниям на карте напоминающего какую-то уродливую ногу. Одиссей вглядывался вдаль до боли в глазах, прикидывая, остановиться на ночлег или все же пройти дальше. Он своей не раз продырявленной шкурой чуял недобрые взгляды из кустов и скал, да такие, что волосы поднимались дыбом, не суля от такой встречи ничего хорошего. Народец в Италии бедный и пуганый, ведь враг лезет со всех сторон: и с севера, по суше, и с моря. Потому-то сикулы, окопавшиеся на самом юге этой земли, строят лодки и плывут целыми родами куда глаза глядят. Нет больше мочи жить здесь.
— А тут добрые земли, — одобрительно произнес Перимед, кормчий Одиссея, разминая в пальцах комок смоченной слюной грязи.
Они шли вдоль берега, который в карте царя Энея назывался Апулией, и вошли в глубокий залив, с трех сторон окруженный сушей. Тут-то они и разбили лагерь, решив осмотреться. Место здесь было удобнейшим из всех встреченных. И Диомед, который сбежал в Италию, по слухам, обитал где-то неподалеку, в землях давнов.
— Поймайте мне какого-нибудь рыбака, — приказал Одиссей, и такового ему приволокли на следующее утро, вытащив из хижины на берегу.
Мужик лет двадцати с небольшим зло вращал глазами и плевался, поливая руганью проклятых людоловов, от которых житья не стало. Он никак не мог понять, почему не тронули жену и детей, но от этого его правый глаз полыхал негодованием не менее яростным, чем могли бы полыхать оба.Глаз левый превратился в едва заметную щель и наливался многообещающей опухолью. Он явно свидетельствовал о том, что рыбак дорого продал свою свободу.
— Угомонись, — бросил Одиссей, когда рыбак то ли устал, то ли исчерпал запас ругательств. Царь мог объясниться на языках людей запада, ведь от Итаки до Италии — день-другой пути, если плыть на северо-запад.
— Проводник нужен, — продолжил царь. — Пойдешь с нами. Если покажешь здешние воды, дам хороший железный нож.
— Чего сразу не сказали? — удивился рыбак. — Зачем драться полезли, детей напугали, жену…
— Чтобы ты не сбежал, — развел руками Одиссей. — Ты бы ведь сбежал?
— Ну да, — почесал лохматый затылок рыбак. — У нас тут частенько людей ловят, но железные ножи как-то не спешат раздавать.
— Времена меняются. Славь Морского бога, человек, и Энея, сына его, — с непроницаемым лицом сказал Одиссей, который с большим удовольствием подпалил бы этому червю пятки, а нож и его бабу оставил себе. Но приказ ванакса был однозначен: с местными не ссориться.
— Тебе чего тут нужно-то? — зыркнул из-под бровей рыбак.
— Хочу, чтобы ты по здешним водам нас провел и царя Диомеда помог найти, — ответил Одиссей.
— А когда найдешь, убьешь эту сволочь? — с немалой надеждой во взоре спросил рыбак. — Житья от его людей нет. То и дело рыбу забирают. Подати какие-то требует, а мы тут отродясь никаких податей не платили. Мы, певкеты, вольный народ.
— Посмотрим, — хмыкнул Одиссей. — Может, и убью. Так что, добром пойдешь с нами или тебе брюхо вспороть и в воду бросить?
— Поклянись своими богами, что отпустишь потом и расплатишься честь по чести? — прищурился рыбак.
— Клянусь Поседао, богом моря, — ответил Одиссей. — Когда проведешь через здешние воды и поможешь найти Диомеда, отпущу и дам хороший железный нож.
— А если мы твоего Диомеда быстро найдем? — прищурился рыбак.
— Тогда я сразу расплачусь и отпущу тебя, — кивнул Одиссей.
— Клянешься? — спросил рыбак.
— Клянусь!
— Тогда давай нож, — протянул руку рыбак. — И я пошел домой.