Но это же и ужасало.
Прием был роскошным, но не помпезным. Если вся Лакония соответствовала образу Дуарте, то здесь наблюдалась странная нотка личной сдержанности его души. Каким бы грандиозным ни был сам город, или всеобъемлющими его амбиции, во дворцовом комплексе консула отсутствовала вычурность. Его дом не был даже особенно изысканным. Чёткие архитектурные линии и нейтральная палитра создавали в бальном зале ощущение элегантности, не слишком заботящейся о чужом мнении. Диваны и стулья расставлены там, где при необходимости их можно было передвинуть. Молодые люди в военной форме разносили бокалы с вином и пряный чай. Дуарте заставлял окружение излучать уверенность, даже больше, чем силу. И этот трюк был хорош, потому что работал даже после того, как Холден осознал его механику.
Взяв бокал вина с подноса официантки, Холден пробирался сквозь движущуюся толпу. Некоторых он узнавал сразу. Вон Керри Фиск из Ассоциации Миров за длинным столом в окружении губернаторов полдюжины колоний, и каждый их них старается первым засмеяться над её шутками. А вот Торн Чао, главное лицо популярной новостной ленты системы Бара Гаон. Эмиль-Мишель Ли в струящемся зелёном платье, которое было её фирменной маркой везде, кроме фильмов. И на каждое лицо, которое Холден знал по имени, приходилась ещё дюжина, выглядевших смутно знакомыми.
Он двигался сквозь призрачную социальную дымку вежливых улыбок и фальшивых приветственных кивков. Он был здесь, потому что Дуарте хотел, чтобы его здесь видели, но круг людей, желавших заслужить благосклонность консула, не слишком сильно пересекался с кругом тех, кто опасался вызвать его недовольство, общаясь с государственным пленником.
И всё же такие были.
– Недостаточно я пьяна для всего этого.
Камина Драммер, – президент Транспортного Союза, – стояла, облокотившись на стойку и обхватив руками стакан. Вблизи её лицо казалось старше. Теперь, без камеры, экрана и миллиарда километров между ними, морщины вокруг её глаз и в уголках рта проступили отчётливей. Она подвинулась, освобождая место, и он принял приглашение.
– Даже не знаю, как надо напиться, чтобы было достаточно, – ответил он. – В стельку? До бычки? До пьяных слёз?
– Да ты даже не поддатый.
– Я нет. В последнее время вообще избегаю алкоголя.
– Сохраняешь ясный ум?
– Ага. И берегу от расстройства желудок.
Драммер улыбнулась, потом засмеялась.
– Вывели почётного заключенного на люди. Гляжу, ты им уже не особо и полезен. Что, выжали из тебя все соки?
В её интонации звучала подколка между двумя старыми коллегами, что вышли в тираж, и жили в политической тени. И нечто большее. Способ спросить, пришлось ли ему сдать подполье Медины. Решились ли они сломать Холдена. Драммер понимала так же хорошо, как и он сам, что слушать их могли даже здесь.
– Помог, чем сумел, с проблемой инопланетной угрозы. В любом случае, все их вопросы, и мои ответы – вчерашний день. Дуарте думает, что я ему тут полезен, и вот он я.
– Как часть всего этого цирка с ослами.
– С конями, – поправил Холден. И увидев её реакцию, пояснил, – Называется "цирк с конями".
– Ну ещё бы, – согласилась она.
– А вы как? Как продвигается демонтаж Транспортного Союза?
Глаза Драммер прояснились, а улыбка стала шире. Она ответила идеально поставленным для новостных лент голосом – чётким, тёплым и лживым, как резной жёлудь:
– Я безмерно удовлетворена плавным переходом к более полному контролю со стороны властей Лаконии и Ассоциации Миров. Наша цель – поддержать и оптимизировать старые практики, которые работали хорошо, и интегрировать новые процедуры, которые помогут вырубить омертвевшую древесину. Это позволит сохранить и приумножить эффективность торговли, не ставя под угрозу безопасность, которая требуется для великой судьбы человечества.
– Так плохо?
– Наверное зря я так. Может быть и хуже. Пока я послушный маленький солдат, и нужна Дуарте, чтобы вытащить на свет Сабу, я хотя бы не отправлюсь в загон.
Шум голосов усилился, толпа заволновалась. Внимание всех в бальном зале притянуло к главному входу, как железные опилки к магниту. Холдену не нужно было смотреть, чтобы понять, что прибыл Уинстон Дуарте. Но он всё равно посмотрел.
На Дуарте была почти такая же форма, как и на нём. На лице то приветливое спокойствие, которое он, казалось, носил повсюду. Тем не менее, его охранники отличались от приставленных к Холдену. Два здоровенных телохранителя с оружием в руках и мерцанием в глазах, выдающим имплантированные технологии. Кортазар держался чуть в стороне с видом подростка, которого отвлекли от игры для семейного ужина. А настоящий подросток – дочь Дуарте, Тереза, – тенью двигалась за отцом.
Кэрри Фиск, бросив свою губернаторскую свиту, поспешила к консулу для рукопожатия. Они перекинулись парой фраз, прежде чем Фиск повернулась к Терезе, чтобы пожать руку и ей. За Фиск начинала скапливаться небольшая толпа людей, с деланной ненавязчивостью пытавшихся протолкаться поближе для встречи с великим человеком.
– Жуткий он, этот сукин сын, да? – спросила Драммер.
Холден хмыкнул. Он не знал, какую именно жуть она имеет ввиду. Например то, насколько все вокруг готовы ему кланяться. Уже этого было достаточно. Но, возможно, она заметила и то, что видел он сам: неестественное подрагивание глаз, отблеск перламутровой тени под кожей. Холден наблюдал протомолекулу в действии, побольше, чем кто-либо, кто не бывал в лаборатории Кортазара. И потому, вероятно, побочные эффекты лечения Дуарте для него были более очевидны.
Холден поймал себя на том, что не может оторвать взгляд. Больше того, пялились все, и он поддался этому магнетизму всеобщего внимания. Чтобы отвернуться к Драммер, потребовалось приложить ощутимые усилия. И надо признать, это было сложнее, чем он думал.
Он хотел спросить, слышно ли что-нибудь о подполье, кажется ли правление Дуарте там, в огромной пустоте между мирами таким же неизбежным, как здесь, в его доме.
– О подполье слышно что-нибудь? – спросил он.
– Всегда где-то есть какие-то недовольные, – ответила она, балансируя на краю безобидного и осмысленного.
– А ты как? Как поживает славный капитан Джеймс Холден? Ходит на вечеринки? Размахивает кулачками в бессильной ярости?
– Нет. Только плетёт заговоры и ждёт удобного момента для удара, – ответил Холден. И они усмехнулись, как будто оба всего лишь шутили.
Переведено: Kee
Глава 1: Элви
Вселенная куда страннее, чем думаешь.
Это была любимая фраза одного из профессоров Элви времен ее обучения в аспирантуре. Профессор Эрлих, старый сварливый немец с длинной седой бородой, неизменно напоминавший Элви садового гнома, твердил это всякий раз, стоило кому-нибудь выказать удивление результатами лабораторных испытаний. В те годы Элви считала клише прописных истин пошлостью. Ну разумеется, Вселенная полна сюрпризов.
Профессор Эрлих наверняка уже мертв. Он практически исчерпал возможности антивозрастных технологий еще в то время, когда Элви было немногим за двадцать. А теперь ее дочь старше, чем она тогда. Но будь он жив, Элви непременно послала бы ему самые искрение извинения.
Вселенная не просто страннее, чем ты думаешь, она куда страннее, чем ты даже можешь вообразить. Каждое новое чудо, поразительное само по себе, закладывало фундамент для последующего, более удивительного открытия. Вселенная постоянно меняла определение – что считать странным. Открытие, которое все сочли находкой инопланетной жизни, когда впервые обнаружили протомолекулу на Фебе, потрясло человечество до самого основания, но все же оно взволновало не так сильно, как осознание того, что протомолекула по сути не столько пришелец, сколько инструмент пришельцев. Этакая версия гаечного ключа, но такого, который может превратить астероидную станцию Эрос в космический корабль, захватить Венеру, создать Кольцо Врат и открыть путь в тринадцать сотен миров за ним.
Вселенная страннее, чем думаешь. Вы чертовски правы, профессор.
– Что это? – спросил ее муж Фаиз.
Они были на мостике «Сокола», ее корабля. Корабля, который вручила ей Лаконианская Империя. На переднем экране медленно росло супер четкое изображение чего-то, что все называли Объектом. Крупное планетарное тело размером чуть больше Юпитера, почти прозрачное, похожее громадный хрустальный шар нежного зеленоватого оттенка. Единственная структура в звездной системе Ардо.
– Пассивная спектрометрия показывает сплошной углерод, – сказал, не отрывая взгляда от рабочего монитора, по которому бежали потоки данных, Тревон Бэрриш. Он был их командным специалистом по материалам и самым педантичным человеком из всех, кого встречала в жизни Элви. Естественно, на вопрос Фаиза он ответил буквально. Она же понимала, муж спрашивал не о том. Он спрашивал: «Почему оно такое?»
– Углерод сложен плотной решеткой, – заметила Джен Лайвли, командный физик. – Это...
Она не договорила, и Элви закончила за нее:
– Алмаз.
Когда ей было семь лет, умерла ее двоюродная бабушка, с которой она никогда не виделась, и Элви Окойе вместе с матерью вернулась в Нигерию. Пока мать занималась устройством похорон, Элви бродила по дому. Это стало своего рода игрой – разглядывая оставленные умершей женщиной вещи воссоздавать ее образ. На полке возле постели снимок темнокожего молодого человека с бледными глазами. Кто он ей – муж, брат, сын? В крошечной ванной среди разбросанных пакетиков дешевого мыла и чистящих средств – красивый хрустальный флакончик с загадочной зеленой жидкостью. Духи? Яд? Когда ничего не знаешь о человеке, все предметы, оставшиеся после него, кажутся фантастическими и притягательными.
Много лет спустя она как-то полоскала рот, запах пробудил воспоминания, и она поняла, что зеленая жидкость в том флакончике была ополаскивателем для рта. Одна загадка решена, но сразу появились новые вопросы. Почему бабушка перелила ополаскиватель в такую красивую бутылочку, а не оставила как есть, в контейнере для вторичной переработки? Откуда взяла она эту бутылочку? Использовала ли раствор по назначению, в качестве ополаскивателя для рта, или у той жидкости были иные, недоступные пониманию Элви, функции? Покойная женщина уже не расскажет, и теперь это навсегда останется тайной. Некоторые вещи понять можно только в контексте.