На обзорном экране одинокий зеленоватый алмаз с идеально отполированной поверхностью плыл по орбите вокруг угасающего белого карлика, по солнечной системе, где не было других планет. Хрустальный флакончик с ополаскивателем для рта в окружении дешевого мыла на грязной полочке в ванной. Фаиз прав. Единственный вопрос, который важен – почему, но все, кто знал, мертвы. Ей остался лишь один ответ – ответ профессора Эрлиха.
«Сокол» построили по заказу Высокого консула Дуарте специально для Элви и только ради одной миссии: посетить сеть врат «мертвых систем» и посмотреть, нет ли там следов безымянного врага, уничтожившего цивилизацию создателей протомолекулы, или следов тех странных нематериальных снарядов, которые он – или оно, если это местоимение больше подходит для антецедента вне измерения и пространства, – оставил после себя.
В трех таких системах «Сокол» уже побывал. И каждый раз это было чудо. Элви не нравилось выражение «мертвая система». Мертвыми системы называли потому, что в них не было пригодных для жизни планет. Элви же эта классификация коробила, казалась упрощенной. Да, жизнь – жизнь в человеческом понимании – на вращающемся вокруг белого карлика алмазе размером с Юпитер невозможна. Однако же естественным природным процессом подобный артефакт тоже не объяснишь. Его кто-то создал. Масштаб инженерии потрясал во всех смыслах слова. Чудо вдохновляло и в той же степени пугало. Говорить, что система мертва, потому лишь, что там не растут растения – значит, позволить страху одержать победу над чудом.
– Они тут все подчистили, – сказал Фаиз. Он просматривал полученные через телескоп и радар снимки звездной системы. – На расстоянии светового года от звезды не встретишь даже пояса комет. Похоже, они каждый кусочек вещества этой солнечной системы преобразовали в углерод, а затем сжали в долбаный алмаз.
– Обычно алмазы дарят, когда делают предложение, – сказала Джен. – Наверно, кому-то очень не хотелось получить отказ.
Тревон вскинул голову от консоли и несколько секунд моргал на Джен. Из-за своего непрошибаемого буквализма он вообще не воспринимал юмор, и Элви не раз наблюдала, как легкая ироничность Джен вводила его в настоящий ступор.
– Не думаю, что... – начал Тревон, но Элви перебила:
– Займемся делом, народ. Нужно выяснить все об этой системе, прежде чем запустим катализатор и начнем тут все крушить.
– Принято, босс, – сказал Фаиз и подмигнул ей, но так, чтобы никто не видел.
Остальная команда – лучшие ученые и техники империи, которых отобрал и поставил под ее командование лично высокий консул, повернулись обратно к дисплеям. В научных вопросах миссии ее приказы имели полную силу имперского закона. Никто в команде никогда не спорил.
Вот только, конечно, не все входили в ее команду, и не все попадало в категорию «научных вопросов».
– Сама доложишь ему, что у нас намечается пробуксовка, – спросил Фаиз, – или это сделать мне?
Она снова с тоской взглянула на экран. Наверняка в алмазе есть структуры. Как выцветшие чернила в рукописном тексте, которые могут указать путь дальше, привести к еще одной загадке, еще одному откровению, еще одной необъяснимой странности. Не хотелось никому ни о чем докладывать. Хотелось просто искать.
– Я сама, – сказала Элви и направилась к лифту.
* * *
Адмирал Мехмет Сагаль человеком был огромным, словно гора, с угольно-черными глазами на плоском, как тарелка, лице. Будучи военным начальником миссии, он большей частью предоставлял ученым полную свободу действий. Но в случаях, когда ситуация требовала взять командование на себя, он бывал неумолим и непреклонен, как та самая гора. И совещания в его спартанском кабинете всегда воспринимались как наказание, словно вызовы к школьному директору за списанную контрольную. Элви злило, что она выступает в роли просительницы перед военным руководством. Но в Лаконианской Империи именно военные всегда занимали вершины власти.
– Доктор Окойе, – сказал адмирал Сагаль. Он почесал переносицу толстыми, как сосиски, пальцами и посмотрел на нее с той смесью нежности и снисходительного раздражения, с какой, бывало, она глядела на своих детей, поймав за какой-нибудь шалостью. – Как вы знаете, мы сильно отстаем от графика. Я приказываю…
– Эта система невероятна, Мет, – прервала она. Использовать прозвище было, пожалуй, немного чересчур, но он стерпел. – Слишком невероятна, чтобы из-за спешки просто пройти мимо. Нам нужно время, чтобы обследовать артефакт, прежде чем вы расчехлите катализатор и начнете все взрывать!
– Майор Окойе, – Сагаль обратился к ней по званию, ненавязчиво указывая ее место в цепи командной иерархии. – Как только ваша команда закончит сбор первичных данных, мы, как нам и было приказано, запустим катализатор и выясним, представляет ли эта система военную ценность.
– Адмирал, – Элви, понимая, что напор не сработает, раз он в таком настроении, перешла на спокойный, уважительный тон. – Дайте мне немного времени. Мы еще нагоним отставание. Дуарте для того и дал мне самый быстроходный корабль в истории человечества, чтобы я больше времени тратила на науку и меньше на дорогу. Вот об этом я сейчас и прошу.
Напомнить Сагалю, что у нее прямая линия с высоким консулом и что тот настолько ценит ее работу, что даже выделил ей отдельный корабль – уже далеко не так ненавязчиво.
Сагаль не шелохнулся.
– У вас двадцать четыре часа на сбор данных, – сказал он и сложил руки на обширном животе, словно Будда. – И ни минутой больше. Сообщите команде.
* * *
– Вот из-за такой косности мышления при лаконианском правлении стало невозможно заниматься нормальной наукой, – жаловалась Элви. – Лучше бы я заведовала кафедрой биологии где-нибудь в университете. Я слишком стара, чтобы бодро брать под козырек.
– Согласен, – сказал Фаиз. – И все-таки мы здесь.
Они с Фаизом вернулись в каюту, чтобы принять душ и по-быстрому перекусить, прежде чем Сагаль и его штурмовики достанут живой образец протомолекулы и наверняка погубят артефакт возрастом в миллиарды лет, просто из желания посмотреть, не выйдет ли из «бум» чего-нибудь полезного.
– Раз из него нельзя сделать отличную бомбу, кого волнует, что он будет уничтожен!
С этими словами она резко развернулась к Фаизу, и тот отскочил на полшага назад. До нее дошло, что она все еще держит в руке обеденную тарелку.
– Я не собираюсь швырять ее, – сказала она. – Я не швыряюсь вещами.
– Швыряешься, – ответил он. Он тоже постарел. Некогда черные волосы почти полностью поседели, а от уголков глаз разбегались смешливые морщинки. Она не против. Ей нравилось, что смеялся он чаще, чем хмурился. Он и сейчас улыбался. – Раньше очень даже швырялась.
– Да я никогда… – начала она, удивляясь про себя, неужели он и вправду испугался, что она в сердцах метнет в него тарелкой, или же он просто дразнил ее, желая немного развеселить. Несмотря на десятилетия совместной жизни, порой трудно было угадать, что происходит в его голове.
– Бермуды, сразу после того, как Рикки оставил дом и отправился в университет, а мы взяли первый за годы отпуск, ты…
– Там был таракан. По моей тарелке полз таракан!
– Ты мне тогда чуть голову не снесла.
– Ну, – сказала она. – Это я от испуга.
И засмеялась. Фаиз довольно ухмылялся, словно выиграл приз. Ну конечно, он того и хотел – рассмешить ее. Она поставила тарелку.
– Слушай, я понимаю, отдавать честь и выполнять приказы – не совсем то, на что мы рассчитывали, получая дипломы, – сказал Фаиз. – Но такова новая реальность, пока Лакония у власти. Так что...
Она, конечно, сама виновата, что угодила в Научный Директорат. Лакония, в общем-то, в дела людей не вмешивалась. Планеты сами избирали правителей и представителей в Ассоциацию Миров. Учреждали собственные законы, если те, конечно, не противоречили законам империи. И, в отличие от большинства диктатур в истории, Лакония, казалось, не стремилась ограничивать высшее образование. Университеты галактики функционировали почти так же, как до захвата. Если не лучше.
Но Элви совершила ошибку, став ведущим экспертом человечества по протомолекуле, по создавшей ее исчезнувшей цивилизации и катастрофе, приведшей ту цивилизацию к гибели. Еще когда Элви была совсем юной, ее отправили на Илос в составе первой научной экспедиции по изучению биологии чужого мира. До Илоса ее специальность – экзобиолог – была исключительно теоретической, она занималась тогда в основном глубоководными бактериями, и всем казалось, что что-то похожее может обитать подо льдами Европы.
Бактерий на Европе так и не нашли, но когда открылась сеть врат, а с ней более тринадцати сотен новых, доступных для изучения биомов, экзобиология внезапно стала реальностью. На Илос Элви отправилась, думая, что едет изучать аналоги ящериц, а вместо того лицом к лицу столкнулась с артефактами галактической войны, более древней, чем человеческая раса. Она была одержима стремлением понять. Ну, еще бы. Дом размером с галактику, полный комнат, в которых полно удивительных вещей, а хозяева тысячи лет как мертвы. Всю свою профессиональную жизнь посвятила она тому, чтобы разобраться в них. Вот почему, когда Уинстон Дуарте предложил ей возглавить команду по исследованию именно этой загадки и выделил на то бездонный грант, она не смогла сказать «нет».
Тогда она видела лишь ту Лаконию, которую преподносили всем ленты новостей. Невероятно могущественная, непобедимая в сражениях, не склонная к этническим чисткам или геноциду. Искренне действовавшая, как казалось, в лучших интересах человечества. То, что они вкладывали деньги в науку, не вызывало сомнений. Да, собственно, вариантов там было не много. Когда король говорит «Служи мне», не особо скажешь «нет».
Сомнения пришли позже, когда ее приняли в армию, и она узнала причину ошеломительного технологического преимущества Лаконии.
Когда она познакомилась с катализаторами.
– Пора возвращаться, – сказал Фаиз, убрав со стола последние тарелки. – Часики тикают.