— Арбелан Жасани, — подчеркнуто вежливо сказал Майя, — мы не можем задать подобный вопрос нашей матери, и это печалит нас. Но в память о нем мы спрашиваем вас: что вы хотите делать?
Она рассматривала его, ее лицо было совершенно бесстрастно. Потом она серьезно склонила голову.
— Если вы не возражаете, Ваше Высочество, мы хотели бы остаться в Унтеленейсе. После стольких лет отсутствия у нас не осталось другого дома, а возвращаться в Сеторею мы не хотим.
— Тогда добро пожаловать в Унтеленейс.
— Мы благодарим вас, Ваше Высочество, — сказала она.
— Не могли бы вы?.. — Он замолчал, чувствуя, как его лицо заливает краска.
— Все, что в наших силах, Ваше Высочество. Вы знаете, вам достаточно только приказать.
— Нет, не так, — сказал он. — Это вовсе не… это не приказ.
Ее брови поползли вверх. Когда Осмин Дашенин показалось, что он не сможет услышать ее, она назвала Майю мямлей. Одного взгляда на Телимежа было достаточно, чтобы понять: это не в первый раз. Майя впился ногтями в ладони, заставил себя выровнять дыхание и произнес:
— Мне было бы приятно, если бы вы согласились ужинать с нами. Один раз в неделю, например?
Она была явно поражена, а поразить леди возраста Арбелан Жасани было немалым подвигом.
— В этом нет ничего неприличного, — поспешно заверил он. — Как вы сами сказали, вы вдова и принадлежите Дому Драхада…
— Ваше Высочество, — сказала она, и в ее голосе прозвучало нечто, чему он не мог подыскать названия, — для нас это и радость и честь.
Это было утешением, небольшим, но все же утешением: в один из семи вечеров ему не нужно будет смотреть в холодные бледные лица и встречаться с пронзительными взглядами придворных. А Арбелан Жасани, благодарная ему за помощь, не станет разность слухи о его неловком молчании и неуклюжих попытках поддержать разговор. Приняв его приглашение, она легко и властно приняла на себя все сложности ведения светской беседы, изящно обходя подводные камни и предупреждая заминки, так что Майя невольно спрашивал себя, какой она была во времена своего правления, пока ее тело и ее муж не предали ее. Хотя обе стороны соблюдали молчаливый уговор не говорить о своих отношениях с Варенечибелом, она рассказывала Майе истории времен своей молодости и описывала нравы двора при отце Варенечибела, Императоре Варевесене. Эти рассказы, казалось, неизбежно приводили ее к рассуждениям о современном дворе, его маленьких войнах и коварных предательствах. Он понимал, какой ценный дар она предлагает ему, и внимательно слушал, неделю за неделей, пытаясь любым способом компенсировать свое невежество, единственное наследство отца.
Он заново оценил значение сплетен Сетериса, улавливал ньюансы и различия, иногда небольшие, иногда подавляющие, между официальными коммюнике двора и письмами Сетериса, полученными от Хесеро. Никогда не полагайся на сплетни, не раз внушал ему Сетерис, но и не игнорируй их. Таким образом, наряду с уроками Арбелан Жасани и лорда Беренара, Майя усваивал крохи информации о своей семье, которые приносили ему эдочареи, нохэчареи и Цевет: каждый в собственной интерпретации событий.
Именно Арбелан Жасани сообщила ему о неутихающем недовольстве Шевеан; именно Цевет заметил, что некоторые придворные в последнее время проявляют несвойственную им заинтересованность в законодательстве о наследовании; и именно Немер робко и неохотно сказал, что люди начинают поговаривать, что на трон должен был взойти Идра, сын Немолиса.
Майе оставалось только устало удивляться. Ни для кого в Унтеленейсе, а возможно и во всем Этувераце не было тайной, что Варенечибел предпочел бы увидеть своим преемником именно внука. Если бы Идра успел достигнуть совершеннолетия до смерти деда, он мог бы выступить против мямли дяди и почти наверняка победил бы.
Но Идре было всего четырнадцать; он не мог стать самостоятельным игроком в махинациях придворных, всего лишь пешкой. Тем не менее, в глазах всего народа он оставался единственным наследником Императора, вот почему инстинктивное желание Майи излечить высокомерие Шевеан по методу отца — пусть она демонстрирует свое недовольство в Исварое, или в Эдономее или в Сеторее — было невыполнимо. Да, он мог бы отослать ее, но тогда дети Шевеан должны были поехать с ней, и значит, он поступил бы с Идрой именно так, как поступил с Майей Варенечибел. Оторвать Идру от матери было бы слишком жестоко. А девочки, что делать с маленькими сестрами Идры в таком случае? Нет, это было невозможно. Эдрехазивар не хотел становиться Варенечибелом.
Майя страдал от несчастной уверенности, что никакие его слова и поступки в отношении Шевеан не будут иметь ни малейшего значения. Но он помнил, что Идра, казалось, не выразил возмущения на коронации, и потому решил вызвал своего наследника в сад Алсетмерета, переняв обычай всех Императоров прогуливаться в течение получаса каждый день, независимо от погоды. Даже под снегом или ледяным дождем он выходил на галерею, отделявшую сад от остальной части дворца.
Идра был пунктуален; даже если его мать, как опасался Майя, и настаивала на совместном визите, инструкции были однозначны, и Идра пришел один. Мальчик был безупречно одет и причесан, его волосы были стянуты в тугой узел, как подобает ребенку, но в то же время между густых прядей тепло поблескивали зерна янтаря, давая понять, что это ребенок правящего Дома. Как и у Майи, у Идры были серые глаза, бледные и ясные, как родниковая вода, и он встретил взгляд Императора с неуклонной прямотой.
День был не самый приятный, но солнечные лучи временами пробивались из-за туч, и ветер жалил кожу не так жестоко, как в предыдущие дни. Майя предложил:
— Кузен, вы прогуляетесь вместе с нами?
— С удовольствием, кузен, — ответил Идра, принимая выбранные Майей уровень доверительности.
Они молча шли по широкой извилистой тропе в сторону от Алсетмерета, а затем Майя, решив отказаться от осторожной и дипломатической подготовки, заявил прямо:
— Вы наш наследник.
— Да, кузен, — согласился Идра.
Майя заметил его настороженный косой взгляд и поморщился. Но с этим ничего нельзя было поделать. Он не мог требовать от Идры полного и безоговорочного доверия.
— Должно быть, вам известно, что мы находимся не в самых лучших отношениях с вашей матерью.
— Да, кузен.
— Мы сожалеем об этом. Если бы это было в нашей власти, мы постарались бы уладить это недоразумение.
Задумчивая тишина в ответ. Затем Идра сказал:
— Мы вам верим, кузен.
— Да? Хорошо. Тогда, возможно, вы так же поверите нам, когда мы скажем, что не испытываем к вам никакой вражды.
— Да, кузен.
Они еще долго молчали, следуя прихотливым изгибам дорожки. Майя болезненно осознавал, что Идра, всего на четыре года моложе его самого, в некоторых отношениях был намного старше. Ему было чуждо смущение заики-Императора, который никогда не учился танцевать, выбирать драгоценности и говорить ни к чему не обязывающие пустяки за ужином из пяти блюд. Он сожалел, что не может открыться Идре и спросить его совета. Но если они и не были врагами, все же не успели стать союзниками, и Майя не мог попросить Идру сделать выбор между Императором и матерью.
Нет, вообще-то мог, но не хотел; не хотел, чтобы Идра разрывался между любовью к матери и преданностью ее врагу.
Тем не менее, он должен был сказать что-то, достучаться до сердца мальчика. Через два года принц Унтеленейса достигнет совершеннолетия, и если Майя не родит наследника… От этой мысли он вздрогнул, как лошадь под хлыстом возницы. Идра будет фактом его политической жизни до тех пор, пока у него не останется не только политической жизни, а никакой жизни вообще. Майя внезапно спросил:
— Вы сильно горюете по отцу, кузен?
— Да, — ответил Идра. — Очень.
И Майя, собиравшийся сказать что-то о справедливости и сочувствии, неожиданно услышал собственный голос:
— Мы не скорбим по нашему.
— Вы когда-нибудь встречались с ним? — Спросил Идра.
Майя вырос среди ужаса и презрения, среди слухов о дикарях-гоблинах, под гнетом жестоких слов Варенечибела о его «неестественном» ребенке. Но в голосе Идры не звучало ничего, кроме любопытства, и Майя, решившись искоса взглянуть в его лицо, встретил взгляд ясных глаз, полных настороженной симпатии.
— Всего один раз, — сказал Майя. — Когда нам было восемь. На похоронах нашей матери. Он… он не был заинтересован в нас.
«Проклятый щенок похож на свою мать».
— Наш отец как-то говорил с нами о дедушке, — заметил Идра, его голос все еще звучал спокойно и размеренно. — Когда нам исполнилось тринадцать, и мы ожидали представления ко двору.
Пять лет назад Майя ожидал, что это случится и с ним. Он кивнул, чтобы Идра продолжал.
— Он сказал, что больше всех прочих вещей Варенечибел ненавидел делать ошибки и ненавидел, когда эти ошибки видны окружающим. Вот почему Арбелан Драхаран отослали в Сеторею, вместо того, чтобы просто вернуть родственникам, и вот почему вас… мы помнил, как он выразился: «Убрали с глаз подальше в Эдономею». Если бы наш отец остался жив, он не оставил бы вас там.
— Мы рады узнать об этом, — сказал Майя.
Он почувствовал, как боль в его душе смешивается с благодарностью.
— Наш дед был очень добр к нам. Но мы не настолько наивны, чтобы не видеть, что к другим он относился иначе. Он не заботился о наших сестрах, как о нас. Он не думал о них совсем.
— И вы сочли это недостойным его?
— Они были для него такими же внуками, как мы. Но он сказал нашему отцу: хорошо, что они не родились сыновьями. Слишком много сыновей… — Он замолчал, широко распахнув глаза.
— Нарушают преемственность власти, — закончил Майя. — Нам тоже так говорили.
— Варенечибел?
— Нет, наш опекун Сетерис.
— Он не имел права говорить вам такие вещи, — заявил Идра с тем же пылом, с каким отстаивал права своих сестер на равноценную любовь дедушки.
— Кузен Сетерис, по крайней мере, был честен с нами, — ответил Майя и перевел разговор на детство Идры при дворе.