Москвич рассмеялся.
Товарищ Андрей тоже хохотнул и замолк. Нехорошо замолк.
«Да идите вы!..» — Москвич сорвался со своего места.
За спиной хлопнула дверь.
Через неделю с ним говорили на закрытом бюро райкома.
Сказка про дедушку обрастала плотью. Нежной номенклатурной плотью, наращенной в спецбуфетах, распределителях и нарзанных ваннах. Плотью, которой стало Слово гипсового человечка, пылившегося на кумачовой тумбе.
«Мы тщательно проверяли вашу кандидатуру…»
«Требуются именно молодые, свежие силы! Выносливость, инициатива…»
«Учитывая международную обстановку…»
«Объясните ему, что у нас сейчас комиссия, что такое „комиссия“ — он же понимает!»
«Нам требуется именно представитель интеллигенции. Это вообще основная задача интеллигенции!»
«Может, вы слушаете „голоса“?»
«Нет, Рустам Давлатмурадович, мы проверяли. Отличник, активист. Спортом интересуется. Да вы сами на него посмотрите, он же наш!»
С него взяли подписку о неразглашении. И дали две недели подумать.
Он вернулся после бюро раньше. Достал ключ из-под половика. Дома никого не было. Стряс с себя пальто, сбросил сапоги с носками, ступая сварившимися ступнями по линолеуму. Зима была теплой, но каждое утро бабушка вставала на пути, ловя его в пальто.
Запела Пугачева. Отец?
Его музыка… Давно ее не врубал. С тех пор как «Аллочка» приезжала сюда и пела в «Юбилейном», они сидели на верхотуре. Отец взял его с собой вместо матери, в последний момент швырнула в лицо билет. Отца по блату провели к «Аллочке» — победоносно вернулся с автографом. «Вы говорите, в жизни — все просто!» — пел, слегка подделывая голос. А потом у отца пошло-поехало со здоровьем, отовсюду стали падать и рассыпаться таблетки, и Пугачева в квартире замолчала.
Москвич зашел в гостиную.
Перед зеркалом стоял отец в лохматом рыжем парике и открывал рот.
Заметив сына в зеркале, повернулся.
В этом парике он был жутко похож на Пугачеву.
«Это для капустника… Репетирую, вот, капустник новогодний…»
Через недели две отца не стало.
За несколько дней, когда уже все стало ясно, мать прорвало. Через закрытую дверь он слышал, как она говорила: «Симулянт проклятый!» Бабушка стыдила ее, сестры прятались за диваном, Москвич уходил колотить мячом в стену. Мать не подпускала его к отцу, цедя «предатель» каждый раз, когда он приоткрывал к нему дверь. «Как ты можешь, он же умирает!» — не выдержал. «А я шестнадцать лет умираю!».
Все-таки он прорвался к отцу, в ее отсутствие. Бабушка гремела шприцами, утешала зятя: «Дура она. Весь свой ум на красный диплом истратила, а ты себе еще, может, другое найдешь…» «Найду… скоро». — Кивал отец.
Протянул Москвичу конверт: завещание. Москвич кивнул. И быстро спрятал — в коридоре уже вернулась мать. Заглянула, с нехорошо молодившей ее стрижкой.
Потом сидела на кухне возле плиты и глядела на кипящий чайник. По щекам ползла тушь. «Мам, зачем ты так?» — «Чтобы он при жизни понял, как меня мучил! Ты же ничего не знаешь, тебе бы только мячик об стенку…»
На похоронах ее не было.
Москвич сам справился. Все сделал, как завещал отец.
Достал из-под отцовского матраса сплющенный рыжий парик и прозрачную робу.
Расчесал парик, поплевал на робу, поелозил утюгом.
Нарядил во все это отца, и, сосчитав бороздки на диске, поставил нужное.
«Не отрекаются, любя…»
«Ты что это, а? С ума сошел?» — Выкатилась на него из коридора бабушка, вытирая об халат масляные руки.
«Ты так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то…»
«Пугачева! Пугачева!» — кричали соседские дети, узбечата, когда выносили гроб.
Песня гремела на весь двор.
«Где? Где?» — Высовывались из окон люди. Кто-то, не разобравшись, начал хлопать.
«Где Пугачева?»
«Безобразие… До чего докатилась, уже она на похоронах поет!..»
«Да запись это, фонограмма…»
«Стойте! — К гробу продиралась мать. — Стойте, сволочи…»
«Явилась», — сказала бабушка.
Мать добралась до гроба.
Сорвала с отца рыжий парик.
Нацепила его на себя:
«Я — Пугачева! Я! Я — Пугачева! Понятно?!»
«За это можно все-е-е отдать! И до того я в это ве-ерю…»
«Я — Пу-га-чева!»
Ее увели.
На поминках просила его сыграть для гостей «Андижанскую польку».
«Ну давай, блум-блум, лакатум! Ну, ради отца! Ты ж его любил? Он его любил… Блум-блум, лакатум!»
Она сидела в рыжем парике и тыкала вилкой в маленький, все убегавший от нее соленый огурец.
Ленин! Партия! Ком-со-мол!
Ленин! Партия! Ком-со-мол!
Началась самая яркая полоса его жизни. Группка ребят, таких же легких, лобастых, с развитыми шейными мышцами. Победители математических олимпиад; чемпионы по гребле, летом и зимой гонявшие свою маленькую флотилию по Анхору; любители авторской песни, утащившие раз Москвича в Чимган и напоившие до потери невинности с одной певуньей под треск остывавшего костра. Он ходил, оглушенный своей взрослостью.
Их отбирали со всего города. По одному с района.
Даже по одному с двух, если не могли найти кандидатуру. Или если кандидатура артачилась, не в силах переломить буржуазные предрассудки.
Раз в неделю их собирали в Партшколе рядом с метро Горького. Вначале теория, зажигался диапроектор, в темноте поблескивали очки кандидата каких-то наук, молодого, с интеллигентной картавостью.
«Итак, учение о трех источниках и трех составных частях марксизма представляет собой диалектическое единство внешнего и внутреннего. Внешнее вы можете прочесть в любом учебнике. Уже прочли? Переходим к внутреннему. К материальной стороне. К объекту».
Смысл слова объект они уже знали.
Кто-то прыснул. На него зашикали. «Я чихнул, говорю…»
Диапроектор высвечивал на экране серо-красную картинку. Внутреннее строение объекта. Красное — мышцы. Серое — кость.
«Тремя составными частями, согласно Внутреннему учению, являются Большая, Средняя и Малая мышцы…»
Ленин! Партия! Ком-со-мол!
После лекции они оставались поиграть в футбол или обсуждали нашумевший фильм Быкова «Чучело». Или новую книжку Лутошкина по лидерству. Особый автобусик развозил юных гениев по домам. Иногда они ехали к кому-нибудь, всей оравой, заполняя хрущевки или узбекские дворы с овчаркой и клеткой с беданой на винограднике.
К себе Москвич обычно не звал. Мать приносила работу на дом, сидела ночью с чертежами, утром, сонная, вертела сковородку с подгоравшими гренками. Сестры взрослели и грубили. Москвич стоял почти каждую ночь под душем. «Ты чем там… занимаешься?» — ломилась в дверь мать. Он откладывал зеркальце, в которое рассматривал свой размягченный горячими струями объект, и выключал воду.
— По-моему, это гадость, — сказала Принцесса.
— Точно, — откликнулся из темноты Тельман.
— А вы об этом не знали — не слышали? — спросил Москвич.
Костер почти не горел, слабо перемигивались угли. Глаз пригляделся к темноте, проступили звезды и силуэт машины.
— Я думал, это в переносном, — Тельман наклонился к остаткам огня
и подул. — В переносном смысле.
Расположил несколько веточек на тлеющих углях, вроде икебаны.
Подул еще раз. Икебана загорелась.
— Рассказывайте уже…
— Скорее бы утро, — сказала Принцесса и зажала уши.
Посидев так немного, разжала, опустила ладони, наклонилась:
— А что было дальше?
Было слышно, как в ней скрипнуло что-то металлическое.
Огонь поднялся, стало видно схему, которую чертил на песке Москвич.
Тремя составными частями, согласно Внутреннему учению, являются Большая, Средняя и Малая мышцы Объекта.
Большая ягодичная мышца (gluteus maximus) — наиболее крупная из трех ягодичных мышц. Имеет ромбовидную, уплощенную форму. Это одна из наиболее мощных мышц человеческого тела. Она разгибает и поворачивает бедро, выпрямляет и фиксирует туловище.
Прямохождение человека, его эволюция от высших приматов, развитие производственных сил общества — все это было бы невозможно без Большой мышцы. В строении Объекта Большая мышца символизирует Пролетариат. Большая мышца играет главную роль в сидении человека, что также важно, поскольку эволюция самого человека шла от прямохождения к прямосидению (прямозаседанию). В некоторых пособиях можно встретить ее обозначение как «Ленинской мышцы», однако на сегодняшний день это не является общепринятым. Взаимодействие языка с Объектом происходит преимущественно с Большой мышцей, что символизирует соединение инструмента речи — того, чем человек отличается от животного мира, — с другим важнейшим инструментом эволюции, Большой мышцей.
Средняя ягодичная мышца (gluteus medius) расположена под большой ягодичной. Участвует в отведении бедра, при фиксированном положении бедра отводит в сторону таз. Выпрямляет согнутое вперед туловище, при стоянии наклоняет туловище в свою сторону. Символизирует трудовое крестьянство. При определенной тренировке, можно обеспечить взаимодействие языка и с этой мышцей, не упуская, однако, взаимодействия с Большой ягодичной мышцей, как наиболее важной в построении коммунистического общества. Излишнее взаимодействие языка со Средней мышцей зачастую приводит к явлениям правого уклона, идеализации мелкобуржуазной психологии на селе, преуменьшению успехов колхозного строительства.
Малая ягодичная мышца (gluteus minimus), самая маленькая, однако глубокая из трех. Она также участвует в отведении бедра и выпрямлении туловища и символизирует интеллигенцию.
Взаимодействие языка с ней невозможно; утверждения ревизионистов о возможности бесконтактного массажа этой мышцы противоречат материалистическому учению об обществе и основаны на неправомерном преувеличении роли интеллигенции…
И было у великого шаха Ануширвана три сына.
Один — умный, другой — сильный, третий — дурак.
Состарился Ануширван.
Стал думать, кому бы из сыновей власть передать.
Позвал для совета мудрецов.
Говорит им: так и так, три сына. Один — умный, другой — сильный, третий — сами видите. Мы уже немолоды, телом некрепки, вот думаем, кому из них власть передать?