репление двухметрового дыхательного шланга, грузов, наличие основного и запасного фонарей, инструментов, надежность ходового и декомпрессионного концов, клапан избыточного давления компенсатора плавучести, проверял уровень кислорода в запасном кислородном баллоне, а так же сверял маркировки баллонов с «ходовой», «донной» и декомпрессионной газовыми смесями.
Все свои действия каждый проговаривал вслух. Занимала последняя проверка примерно тридцать минут, и напоминала Игорю предстартовую перекличку космонавтов с центром управления полетами. Никто никуда не торопился. Глубина, как любил повторять Катран, – девушка обидчивая. Второго шанса женихам не дает. И все возможные неисправности должны быть устранены еще на берегу. Малейшая ошибка на глубине – и ты покойник. Впрочем, технический дайвер и так потенциальный покойник. Вопрос лишь во времени и количестве погружений. Катран, личный рекорд которого составлял сто сорок два метра – считал себя уже покойником в кубе. В этом году он мечтал покорить отметку в сто пятьдесят метров и тщательно тренировался. Шайтан-озеро Катран выбрал потому, что другого водоема с такой глубиной в радиусе двух тысяч километров просто не было. Ни в какие магические кристаллы он не верил, естественно. Он верил только в одну магическую силу, которой обладает глубина. Для сверхглубоких погружений в свободной воде Катран разработал собственную схему – трехступенчатую. До определенной глубины они должны были погружаться втроем. Потом – вдвоем. А самые тяжелые метры Катран должен был пройти в одиночку. Хотя все наставления по дайвингу категорически запрещают одиночные погружения, но Катран придерживался иного мнения. Он считал так: если одиночное техническое погружение – это смерть в одиночку, то погружение с напарником – это смерть в коллективе…
Когда Катран и два Славы синхронно уходили в зеленоватую муть, поблескивая фонарями, Борис Андреевич трижды крестился и трижды тихо повторял: «Господи, сохрани и помилуй!» После этого он нервно плевал через левое плечо и стучал по единственной деревянной части плота – скамейке. Игорь подозревал, что Борис Андреевич специально ее там поставил, чтобы можно было стучать по дереву. Во время погружений бывший подводник отвечал за связь. А большую часть времени он просто сидел в оцепенении и ждал возвращения всей команды с глубины. Расслаблялся Борис Андреевич только после того, как видел всплывающий декомпрессионный маркерный буй. Значит, все шло, как положено, ничего непредвиденного не случилось, и скоро все окажутся наверху – у плота.
После погружения – отдых, плотный ужин и «разбор полетов». Все трое тщательно переносили данные из дайверских компьютеров в персональные журналы: сколько времени каждый провел на определенной глубине, и какая была температура воды. За дисциплиной и режимом дня Катран следил тщательно. О спиртном, даже о пиве, никто не заикался. Игорь с Тимофеевым в эту жесткую схему явно не вписывались. Но Тимофеева это нисколько не беспокоило. Его больше беспокоили комары. Его и процесс погружений не интересовал – только результат. Поскольку ночью он спал плохо, то после завтрака сразу затаскивал свой туристический коврик под ближайший куст, и целый день спал, лишь изредка перемещаясь вслед за тенью.
Игорю комары тоже досаждали. Но днем, как Тимофеев, он спать не мог, поэтому полусонный бродил по лагерю и пытался занять себя хоть чем-то. У него уже давно не было столько свободного времени. Купание в озере, о котором он мечтал в городе, уже не прельщало. Дно северной части было глинистым и илистым. Как только заходишь в воду, сразу проваливаешься в грязь по колено. В общем, никакого удовольствия такое купание не доставляло. Правда, Игорю, в отличие от Тимофеева, нравилось наблюдать за погружениями. Один раз он даже напросился на плот, де провел несколько томительных часов ожидания под палящими лучами солнца на пару с неразговорчивым Борисом Андреевичем. Повторить такой эксперимент Игорь не решился…
Лагерь оживал только по вечерам, когда Катран с братьями отдыхали после погружения. Борис Андреевич запускал компрессор и набивал опустевшие баллоны газовыми смесями – нитроксом и тримиксом. Катран предпочитал одиночество и медитацию на берегу озера. В свое личное пространство он допускал в это время только Тимофеева. Когда тот оказывался в поле зрения грозного командира, Катран расплывался в улыбке и махал ему рукой:
– Двигай сюда, рыжий. Разговор есть…
Славики, как только начинало темнеть, разжигали маленький костерок. К ним тут же подсаживался Игорь. В первый вечер на его вопросы они отвечали неохотно, предпочитая отшучиваться. Серьезно они отнеслись только к вопросу о том, где можно пройти курс обучения дайвингу.
– Зачем так спросил? – подозрительно поинтересовался Вячеслав.
– Тоже хочу это… с аквалангом, – пояснил Игорь. – Интересно же…
– Да уж, куда как интересно, – буркнул Станислав. – Со здоровьем у тебя что? Сотрясения мозга были? Внутренние органы не беспокоят? Куришь много?
– Курю не много. Внутренности не беспокоят. – Игорь задумался. – Я кроме насморка и не болел-то ничем…
– А мы сейчас проверим, – вмешался в разговор Вячеслав. – Проведем два простых теста. Встань так, чтобы ноги были на одной линии, а пятку прижми к носку. Руки вытяни вперед, пальцы разведи, глаза закрой.
– И долго мне так стоять? – поинтересовался Игорь.
– Сколько сможешь, – пояснил Вячеслав.
Простоял Игорь не долго. Почти сразу его начало покачивать, а через полминуты он вообще потерял равновесие.
– Тридцать пять секунд, – подытожил Станислав. – Теперь еще один тест попробуем – «Опыт Тойнби». Закрой рот, зажми рукой нос, сделай глотательное движение. Слышал щелчок в ушах?
– Нет, не слышал, – признался Игорь.
– Попробуем, значит, продувку. Сделай глубокий вдох, закрой рот, зажми посильнее пальцами нос и имитируй выдох. Слышал щелчки?
Игорь опять никаких щелчков не услышал, в чем и признался.
Братья переглянулись.
– Если насморка сейчас нет, то прогноз неутешительный, – подытожил Станислав. – Во-первых, у тебя вестибюлярка никакая. Начнет мутить уже на десяти метрах. Во-вторых, у тебя, похоже, слабая проходимость евстахиевых труб. Я бы, лично, не советовал тебе дайвингом заниматься. После каждого погружения даже на минимальную глубину тебя ждет баротравма среднего уха. Можешь со временем и оглохнуть…
От таких выводов Игорь даже расстроился. Почти всю ночь проворочался с боку на бок. Душила обида. Вроде как неполноценным оказался. Но утром выглянуло солнце, на траву легла роса, кроны ближних сосен причесал легкий ветерок, и обида тихонько ушла. В конце концов, на поверхности тоже неплохо. Человек рождается, чтобы жить в воздушной среде при давлении всего в одну атмосферу. И совершенно незачем испытывать свой организм в условиях сверхвысоких давлений и регулярно проверять его на отказоустойчивость. И с этой мыслью Игорь благополучно провалился в сон…
На пятый день Катран уже в третий раз погружался на дно озера. Оборудование работало как часы. Тем не менее, Борис Андреевич неожиданно заволновался. Ему не понравилось, как Станислав ответил на позывной. Поколебавшись пару секунд, Борис Андреевич вызвал Катрана и прервал погружение. Когда Катран начал выходить, Станислав, который ждал его с запасными баллонами на семидесяти метрах, уже потерял сознание…
Игорь услышал, как взревел двигатель катера, и с недоумением глянул на часы. Команда должна была вернуться на поверхность не раньше, чем через полчаса. Он вылез из палатки и спустился к берегу. Катер буквально разорвал заросли камышей и вылетел на берег. Станислава вынес брат. С другого борта спрыгнул Катран с кислородным баллоном. Катран и Вячеслав стали делать Станиславу искусственное дыхание еще во время подъема. Тем не менее, очнулся он только на плоту. Расширенные зрачки Станислава невидяще смотрели в глубокую синеву неба.
– Дыши, мальчик, дыши, – шептал Катран, прикладывая Станиславу регулятор от баллона с чистым кислородом. – Борис, срочно готовь барокамеру. Вячеслав, неси одеяла и фольгу. И прихвати второй баллон с кислородом для нас.
Катран несколько раз приложился к регулятору, очищая кровь от избыточного азота, и передал регулятор Вячеславу. Они пропустили последние декомпрессионные остановки, но держались бодро. Никакой суеты. Никаких лишних движений. Упаковали Станислава в одеяло, перенести его ближе к машине. Катран бегло просмотрел показания всех компьютеров, нахмурился, выудил из-под штурвала катера спутниковый терминал. На том конце трубку сняли быстро.
– Георгий, у нас ЧП – эвакуация с 70 метров. Слава без сознания. Предполагаю гиперкапнию… Да. Да… Ниже нормы. На три градуса ниже… Не спрашивай, не знаю пока. Даю ему чистый кислород. Будем на месте через два часа. Готовь реанимацию. И барокамеру на всех приготовь. На всякий случай…
Заметив перекошенное лицо Тимофеева, Катран успокаивающе улыбнулся.
– Ничего, Сережа, мы и не из таких ситуаций выкручивались.
– Его спасут?
– Обязательно. Недельку придется, конечно, в санчасти полежать, чтобы врачи понаблюдали. А потом, если захочет, и на Тарханкут с нами поедет.
– А что случилось?
– Пока не знаю, Сережа. Сам удивляюсь…
– А что это за туннель, про который Станислав говорил?
– Туннель? – Катран искренне удивился. – Когда он говорил?
– Только что. Я по губам немного умею читать…
Катран пожал плечами.
– Бредил, видимо. При газовом отравлении слуховые и зрительные галлюцинации – обычное дело. Докладываю: нет на дне никакого туннеля, Сережа. Там есть только холод и жуткая темнота. Даже пальцы вытянутой руки не видны в свете фонаря. А еще на дне есть три метра ила. И больше ничего. Никаких сооружения или построек типа «храм» мной не выявлено. Ты уж поверь. Я все точки успел проверить, которые ты мне отметил на карте. Визуальные наблюдения подтверждаются и показаниями эхолота. Я тебе и сразу мог это сказать, просто расстраивать не хотел раньше времени. Вы уж присмотрите пока за нашим барахлишком, ребятки. А утром Борис вернется и все оборудование увезет.