– Посторожишь?
Нонни энергично закивала. Она соорудила чалму из жёлтого, синего и сиреневого платков, чтобы отпраздновать приближение весны.
До марта оставалось всего несколько недель. Успеем ли мы осуществить задуманное? Или с приходом весны мы все окажемся на улице?
– Я присмотрю за вами, – крикнула нонни, широко расставляя руки.
– Нонни, – сказал Генри, – процедура может показаться вам странной. Вы ведь понимаете, что мы будем делать, да?
– Мистер Уортингтон вселится в вас! – Нонни хлопнула в ладоши. – Чтобы вы могли посмотреть на мир его глазами.
– Ну, в общих чертах так.
– Я готова!
– Хотела бы я чувствовать такую же готовность, – пробормотала я, окидывая взглядом мистера Уортингтона, терпеливо ждущего на краю моей кровати. – Честно говоря, я боюсь, мистер Уортингтон. Вы… вы всегда вызывали у меня…
– Тревогу? – подсказал Генри.
Призрак растянул большими пальцами уголки рта. Видимо, улыбка одними губами потребовала бы слишком много усилий: теперь, когда вокруг шныряли тени, мистер Уортингтон стал почти полностью прозрачным. К счастью, они на него не нападали. Пока. Днём он находился в «Счастливом уголке», а ночью сидел у меня в ногах.
Но так не могло продолжаться вечно.
– Неохотно, – проговорил мистер Уортингтон, не вынимая пальцев изо рта. – Неохотно.
– Да, мы делаем это неохотно, – подтвердила я. – И не разговаривайте, пожалуйста, вам надо беречь силы.
– Готова, Оливия? – Генри протянул мне руку и улыбнулся. – Последний раз?
– Последний раз. Навстречу иному миру.
Мы сели, соприкоснувшись коленками, и переплели пальцы. Потом повернулись к мистеру Уортингтону.
– Мы готовы, – сказала я.
И мистер Уортингтон взлетел над нами, широко раскрыл рот и осторожно, медленно, как смола, стёк внутрь нас.
Когда я очнулась, оказалось, что я лежу под картонной крышей. Я попыталась сесть, но не смогла: живот пронзила острая боль. Сначала я подумала, что нас опять убили.
«Генри! – прошептала я, моргая, чтобы зрение прояснилось. – Где ты?»
«Оливия, я здесь», – прозвучал голос Генри откуда-то из глубины моего мозга.
Я ухватилась за него. «Не замолкай, говори что угодно. Я почти готова».
«Семью семь – сорок девять. О дивный новый мир, где обитают такие люди! Тебя зовут Оливия, и ты не любишь людей».
«Перестань. Тебя же я люблю, разве нет?»
«Ну не знаю. – Генри, похоже, улыбался. – Любишь?»
Я мысленно покраснела. «Проехали. Что ты там говорил про новый мир?»
«Это Шекспир, „Буря“».
«Да ты просто ходячая энциклопедия! А то я не знаю! Где мистер Уортингтон?»
«Посмотрите вниз, – произнёс мягкий добрый голос в моей голове, – и вы увидите мои руки».
Мы опустили глаза. Руки были тонкие и усталые. «Извините, что я долго не мог говорить. – Мистер Уортингтон вздохнул. – А когда-то у меня было много что сказать».
«А где мы?»
«Я не совсем понимаю. Давайте это выясним».
Вместе мы выбрались из картонного домика, проползли мимо кучи сырых газет и оказались на улице в пасмурный зимний день. Напротив нас стоял другой картонный дом, за ним ещё один, и ещё. Рядом возвышалось здание филармонии. Заглянув внутрь, я увидела ряды матрасов на полу и людей, склонившихся над мисками с супом.
Дальше, сквозь моросящий дождь, я разглядела здания, которые казались смутно знакомыми.
«Это центр?» – спросила я.
«Да, наверное. А это, должно быть, Радоствилл. Да. Это он».
«По мне, выглядит не очень радостно», – заметил Генри.
«Да уж, весёлого мало, – ответил мистер Уортингтон. – Так народ с горечью прозвал это место. Городские власти разместили нас здесь».
«А что это? – поинтересовалась я. – И что тут случилось?»
«Это трущобы, – объяснил мистер Уортингтон. – Их ещё много в городе. Тогда случились… неприятности с банками, и нас нужно было куда-то переселить. Кроме Радоствилла, были ещё Солнцевилл, Мирный Парк…»
Я почувствовала, как Генри перебирает в мозгу знания, полученные за годы учёбы. «Вы говорите о Великой депрессии? В тридцатых?»
«В ней не было ничего великого, кроме масштаба, – усмехнулся мистер Уортингтон. Он пробирался в моей голове через трясину воспоминаний. – Я был бизнесменом, – грустно сказал он и, затянув потуже узел рваного галстука, огладил рубашку. – Уважаемым человеком».
«Это всё Экономика, – прошептала я. – Верно?»
Потом что-то врезалось нам в живот.
– Привет, папа! Гляди, я добыла нам еды!
Мы посмотрели вниз и увидели маленькую девочку с тёмными глазами и волосами. Одной рукой она обнимала нас, а в другой держала ведёрко.
– Таби? – Голос у мистера Уортингтона дрогнул, и мы опустились на колени и зарылись лицом в волосы девочки. – Таби, Таби…
– Папа, давай есть, я ужасно голодная! Я несколько часов простояла в очереди. Что с тобой? – Девочка положила ладони нам на лицо и поцеловала нас в нос. – Тебе приснился дурной сон? – И она снова чмокнула нас. – Какой у тебя холодный нос! – Чмок. – Как у северного оленя! – Чмок, чмок.
– Да, – проговорил мистер Уортингтон, и, когда он попытался улыбнуться, я почувствовала ком в горле. – Боюсь, что да, я видел кошмар.
– Ну, я принесла супу, так что пора перекусить, – заявила Таби и потащила нас за руку. – Садитесь, я за вами поухаживаю, мусье.
– Месье, – поправил её мистер Уортингтон.
Таби засмеялась, и смех перешёл в сильный влажный кашель.
«Генри, это его дочь», – прошептала я.
«Я знаю. Её зовут Табита».
«Сокращённо – Таби».
Вместе с мистером Уортингтоном мы начинали вспоминать. События далёкого прошлого пролетали сквозь наше сознание, как листья, уносимые ветром.
Она родилась в апреле.
Её мама заболела. Лидия.
Таби любит кошек.
Потом образы Таби и Радоствилла тоже куда-то унеслись, и настал другой день, с грозой.
Мы сидели в картонном домике, Таби лежала у нас на руках и кашляла. Каждый раз её тело содрогалось, как от электрического разряда.
– Помогите кто-нибудь! – вскрикнул мистер Уортингтон.
Я снова ощутила острую, кинжальную боль в животе и догадалась, что это голод. Задыхаясь, я согнулась пополам. «Генри, я теряю сознание».
«Нет-нет, ты не упадёшь в обморок», – ответил Генри, но его голос звучал не лучше моего.
– Кто-нибудь! Пожалуйста! – Мистер Уортингтон разорвал картонную дверь и с Таби на руках вышел под дождь. Люди равнодушно смотрели на нас из своих хибар. Никто не бросился помогать. Кашляла не только Таби.
Всё опять завертелось. Когда мы пришли в сознание, то плелись по целой улице из картонных хижин, держа в руках два ломтя хлеба, завёрнутых в грязную бумагу.
«Это поможет Таби, – оживлённо сказал мистер Уортингтон. – Она поест и скоро пойдёт на поправку».
Я едва могла открыть глаза. В животе воронкой завивалась мучительная пустота. Это был не только мой голод, но и голод Генри, и голод мистера Уортингтона, который старался его не замечать. Он и сам страдал из-за отсутствия пищи, но этот хлеб надо было отдать Таби. Всё и всегда только для Таби.
«Мистер Уортингтон, – прошептала я. – Мы дальше так не сможем».
«Вот увидите – скоро всё наладится».
Но когда мы дошли до своей лачуги, она оказалась пуста.
– Таби! – закричал несчастный отец, раскапывая мусор.
В поисках девочки мы обежали весь Радоствилл.
– Таби, где ты? Таби! – кричали мы.
– Они тут всё подчистили, – прохрипела скрюченная женщина с жёлтыми глазами и провисшими веками. – Полицейские. Приехали с тачками и забрали тела. Нужно увезти гниль, сказали они.
– Но Таби не тело. Она поправится! – Мистер Уортингтон затряс старуху, хотя мы с Генри пытались его удержать. – Я принёс ей хлеба. Я помогу ей! Таби! – Мы снова стали с отчаянием рыться в мусоре. – Таби, я уже иду, милая! Я тебя не брошу!
Перед глазами всё перевернулось и завертелось. Когда кружение закончилось, мы лежали на полу в картонной хижине среди стопок газет.
– Её больше нет, – снова и снова повторял мистер Уортингтон. – Таби, моя бедная милая Таби!
Он протянул руку к кукле, прислонённой к куче мусора в углу. Она напомнила мне Магду, куклу Джоан. Над ней висел прикреплённый к стенке кнопками крест, сделанный из веточек.
У меня появились рвотные позывы, но в желудке было абсолютно пусто.
«Генри, сделай так, чтобы это прекратилось». Я схватилась за живот. Это было хуже, чем смерть от ножа или от снаряда. У нас не было еды несколько недель. Пальцы окоченели от холода. Мы пили грязную воду, не мылись, не могли найти работу. Мы не ели, не ели…
«Скоро всё закончится, – шептал Генри, – обещаю тебе».
Я закрыла глаза и слушала его голос. Вот чего мне до смерти хотелось: слушать голос Генри. В самый последний миг перед тем, как всё померкло, я увидела одинокую неуклюжую куклу в углу.
Мы приходили в себя медленно, так же как умирали.
– Браво, браво, брависсимо! – воскликнула нонни, аплодируя нам.
Игорь лениво моргал, устроившись у неё на коленях.
Долгое время я просто лежала, ошеломлённая пережитым.
– Простите, – мистер Уортингтон протянул к нам руку – тёмную, мерцающую, едва заметную полоску. – Простите.
– Это было как на американских горках, Омбралина? – спросила нонни. – Вы носились по воздуху?
Генри отвернулся от меня и сухо ответил:
– Да, нонни, носились по воздуху.
– Его якорь – кукла, – сказала я, потому что это было очевидно. – Нужно найти куклу Таби.
Глава 40Март
Во время наших поисков мы не отпускали мистера Уортингтона от себя. Тени следовали за нами повсюду, каждый день, жадно клацая чёрными челюстями. По ночам сквозь сон я слышала стук когтей по крыше, тихие стоны, грохот на чердаке, где пол прогнил и не выдерживал даже ничтожного веса.
– Потолок упадёт! Una catastrofe![23] – объявила однажды нонни после ужина, пока я пыталась стирать пыль.