Голод и тьма — страница 9 из 11

1. О пользе репутации

Утром в воскресенье к дону Висенте отправился гонец с письмом, в котором я уведомлял его, что наш сводный отряд направляется из бухты в Мехико по приглашению дона Хуана, и что мы просим разрешения пройти через Санта-Лусию в понедельник утром.

Поезд наш состоял из десятка верховых из местного гарнизона и двух специально подготовленных экипажей с установленными на крышах пулемётными гнёздами, каждое из которых было рассчитано на расчёт из двух человек, и с турелью для тяжёлого пулемёта Браунинг М2. Кроме того, Васины ребята были вооружены автоматами Томпсона, а ребята из гарнизона – карабинами М1; ещё у них были два пулемёта Льюиса, располагавшихся в грузовом отделении второй кареты. У каждого верхового было по заводной лошади.

В восемь часов утра в понедельник прозвучал гудок "Святой Елены" – мол, пора в путь. Я судорожно обнимал Лизу и осыпал её голову поцелуями; затем вспомнил строки из одного из любимых стихотворений моей мамы – "Жди меня" Константина Симонова. Да, поэт был "большевиком" по классификации моих родителей, но для него они делали исключение.

Но я только успел произнести "Жди меня, и я вернусь, только очень жди…", как послышался ещё один гудок, и я оторвался от Лизы, которая побежала вверх по трапу. Минут пять, я стоял на пирсе и смотрел, как она машет мне синим платочком – родителям нравились и советские песни военных лет, в том числе и "Синий платочек". Но Вася напомнил мне, что и нам пора в дорогу, и я заставил себя в последний раз взглянуть на всё уменьшающийся силуэт моей любимой, и повернулся, чтобы занять своё место в экипаже. И мы пошли в Санта-Лусию по суше.

Минут через двадцать я уже стучал в окованные железом ворота дома дона Висенте. Открылось оконце, и из него выглянул хмурый Эусебио, метис-дворецкий. Увидев нас, он заулыбался:

– Дон Алесео, дон Басилио, дон Николас, донья Алехандра! Заходите, я доложу дону Висенте, что вы прибыли. А вы рано, сеньор ожидал вас не ранее десяти…

Сеньор алькальде выглядел несколько заспанно, но успел одеться.

– Садитесь, сеньора и сеньоры, сейчас принесут завтрак.

– Да мы не голодные, дон Висенте.

– Нет уж, раз мои друзья здесь, я не могу иначе. Тем более, я решил послать с вами сеньора де Аламеда с десятком верховых, а они прибудут чуть позже.

– Благодарю вас, дон Висенте! Но, право слово…

– Нет, не спорьте! Вы же ни разу не путешествовали по стране, не считая дорогу до Эль-Нидо, а капитан и его люди не раз и не два ходили в Мехико, да и вам неплохо будет взять с собой кого-нибудь из местных.

За завтраком, дон Висенте рассказал нам про саму дорогу.

– До Мехико чуть менее ста лиг[47], а в день вы сможете пройти не более пятнадцати лиг. Сегодня вам предстоит путь до первого парадора – он носит названия парадора "Эль-Фуэрте" и находится примерно там, где начинается дорога на крепость, которую вы когда-то отбили у бандитов Антонио Пеньи. Назовите свой титул – тогда вам и вашим людям будет доступна отдельная часть парадора, и, кроме того, вам поменяют лошадей. Своих вы сможете забрать, когда будете возвращаться в Санта-Лусию. После него, парадоры будут находиться примерно в пятнадцати лигах друг от друга – следовательно, каждое утро вам нужно будет выезжать не позднее девяти утра. Вот только сегодня вы можете уехать и в двенадцать, и всё равно успеете засветло.

Когда я предложил оплатить сопровождение, дон Висенте сказал мне:

– Не обижайте меня, дон Алесео. Перед вами я и так в неоплатном долгу. Да и капитан де Аламеда сказал, что сделает это с удовольствием, тем более, он и дон Басилио успели подружиться.

Потом пришли донья Пилар и дочери дона Висенте, и разговор перешёл на другие темы. А в десять часов, как и было обещано, прибыл дон Аламеда с десятком конных. Они выглядели намного наряднее наших ребят – красные мундиры, посеребренные мушкеты, сёдла и сбруя, шитые золотом… Но выглядел дон Аламеда достаточно серьёзно, и я заметил, что они с Васей сразу уединились за угловым столом.

В половину одиннадцатого, мы с доном Висенте обнялись, я поцеловал ручки его дамам, а донья Пилар перекрестила меня и сказала:

– Да пребудет с вами Господь, дон Алесео! Небезопасная это дорога, но я верю, что Он не даст вас в обиду. И мою подругу, донью Лису, тоже.

И наш караван отправился в путь – через сокало, через верхние ворота, с тех приснопамятных времён изрядно перестроенные и превратившиеся в небольшую крепость, и далее по смутно знакомой дороге, на которую мы когда-то вышли из горного леса… До парадора "Эль-Фуэрте" – именно так назывался постоялый двор рядом со старой бандитской крепостью – мы дошли часам к трём дня и расположились там на ночлег – ведь до следующего парадора идти было слишком долго.

Мы с Васей, капитаном де Аламеда, и кое-кем из наших ребят съездили в Эль-Фуэрте. Старая бандитская крепость мало изменилась, хоть там теперь и находился небольшой гарнизон. Вася обратил внимание капитана, что кусты и деревья не были вырублены вокруг форта, а патрулирование практически не велось, да и тактика в случае нападения бандитов продумана не была. Капитан передал это коменданту форта; тот, впрочем, не выказал особого рвения, и я подумал, что нужно будет поднять эту тему в Мехико.

Ночлег оказался не очень – хоть мы и ночевали в секции для почётных гостей, кровати представляли из себя топчаны, покрытые тонким соломенным матрасом, одеяла были тонкими, и я подумал, что "в гостях" в Эль-Нидо было удобнее, чем здесь. Кроме того, в Эль-Нидо не было клопов. Один из Васиных ребят взял с собой мазь от насекомых, но здешние кровососы её не просто не испугались – я сам был свидетелем, как какой-то клоп запустил свой хоботок в пролившуюся каплю репеллента.

Второй день ознаменовался проездом мимо поворота на Эль-Нидо, которому, увы, так и не довелось стать нашим. Вскоре после этого, после пыльного и скучного городка Чильпансинго, дорога пошла по совсем уж диким местам; только время от времени попадались индейские деревни, которые, наверное, выглядели примерно так же, как и сто лет назад; единственным отличием были церкви, построенные в некой смеси испанской и индейской архитектуры. Кое-где попадались усадьбы местных помещиков. Парадоры, как правило, находились рядом с последними, и когда я говорил, кто я, нам выделялись самые лучшие комнаты, иногда даже без насекомых, а также без вопросов меняли лошадей. Но, естественно, за всё приходилось платить; хорошо ещё, что серебра у меня с собой было много – я на всякий случай взял с собой часть казны "Золотого Кабана".

На четвёртый день пути, километрах в десяти после выезда из парадора, мы проехали очередную индейскую деревню. Далее дорога поднималась по безлюдному, лесистому склону. Вася сказал мрачно:

– Не нравится мне это…

И приказал пулемётчикам на крышах смотреть в оба. Я подумал, что зря он перестрахуется, но, когда мы выехали из леса, мы увидели дюжины две конных, преграждавших дорогу метрах в ста.

Капитан де Аламеда поменялся в лице и сказал:

– Вряд ли это вся банда. Полагаю, нас сейчас как раз обходят. Думаю, их не менее пятидесяти, наверное, даже больше.

Вася же улыбнулся:

– Не бойтесь, капитан, хуже было бы, если бы они напали на нас в лесу.

Тем временем, наши ребята начали неторопливо занимать позиции вокруг каравана. Тем временем, от группы отделился некий метис – остальные, кстати, выглядели как чистокровные индейцы – и поскакал к нам. Он насмешливо закричал:

– Эй, приятели, есть разговор.

Я сказал:

– Я поеду.

– Дон Алесео!

– Не бойтесь, капитан. Вася, оставайся здесь, а я возьму с собой троих.

Двое конных "идальго" с автоматами и один с карабином по моему сигналу подвели мне коня, и мы вчетвером поскакали поближе к метису.

– И что у тебя за разговор, амиго?

То посмотрел на нас и вдруг переменился в лице.

– Русские?

– Как видишь.

– Простите за недоразумение, конечно же, вы можете следовать в полной безопасности. Счастливого пути, и да хранит вас Бог!

И он повернул коня и поскакал обратно, после чего вся кодла помчалась прочь через поля. Высунувшийся было из леса бандит, увидев, как улепётывают его товарищи, что-то крикнул и юркнул обратно под спасительную сень деревьев.

– Да, дон Алесео, похоже, бандиты наслышаны о вас, – еле вымолвил капитан де Аламеда. – Донья Алехандра, вы, я надеюсь, не испугались?

– Испугалась немного. Но я верила, что мои спутники – и вы, капитан – сможете меня защитить.

На шестой день, мы заночевали в первом настоящем городе к северу от Санта Лусии – прекрасном и богатом Таско, с его каменными и богато украшенными домами и церквями. Капитан де Аламеда поехал к начальнику охраны дороги, взяв меня с собой. Тот сначала заявил:

– Капитан, вы в своём уме? Если вам что-то нужно, обратитесь к кому-нибудь из моих заместителей.

Я посмотрел на него пристальным взглядом:

– Вы только что оскорбили человека, который хотел переговорить с вами по поводу вашего пренебрежения своими обязанностями.

– И кто вы такой? – тон его стал не столь уверенным.

– Алесео, принц Николаевский и Радонежский, барон Ульфсё, друг Католических Королей, по пути в Мехико по приглашению его превосходительства дона Хуана де Мендосы, маркиза де Монтескларос, вице-короля Новой Испании.

Начальник побледнел так, что я начал опасаться, как бы он не грохнулся в обморок.

– Дон Алесео, простите меня! А то тут столько сынков каких-то грандов проезжают и всё время требуют именно меня…

– Сеньор, вчера, примерно в сутках пути, на нас собиралась напасть банда. И лишь узнав, что мы русские, они отказались от своих намерений.

– Это, наверное, была банда Фалько – так себя именует их главарь. Метис, а все его люди – индейцы.

– Именно так. Но почему он до сих пор орудует в тех местах?

– Дон Алесео, прошу вас, мы много раз пытались его поймать, но у него сеть информантов по индейским деревням…

– И почему в Эль-Фуэрте не вырубают деревья и кусты вокруг крепости, служба несётся спустя рукава, так, что они вряд ли смогут отбить нападение даже самой захудалой банды?

– Я этого не знал, ваше сиятельство!

– А должны были.

– Я разберусь, обещаю! Прошу вас, только не жалуйтесь на меня вице-королю!

В местном парадоре нам сообщили, что сам сеньор алькальде приглашает нас остановиться у него. Приняли нас как самых дорогих гостей, и на следующее утро, во время завтрака, сам мэр подошёл ко мне и сказал:

– Дон Алесео, до вас здесь недавно останавливались дон Хуан и дон Исидро, который рассказал мне, что вы собираете индейские поделки. Примите вот эти в знак нашего уважения и благодарности за всё, что вы сделали для нашей колонии.

Это были фигурки из серебра с бирюзой – весьма искусной работы. Я вспомнил – Таско был знаменит своим серебром и в наши дни. Я решил пожертвовать получасом и зашёл в лавку, которую мне рекомендовал лично мэр, и купил целую кучу ювелирки – для супруги, для дочери, для Сары с Машей, для Лены, для Мэри, и просто на запас – они были недорогие, чуть дороже просто серебра…

Седьмую ночь мы провели в городке Куэрнавака. Я ожидал увидеть ещё одно Чильпансинго, но город оказался более похожим на Флоренцию – прекрасный дворец-крепость Кортеса, так похожий на флорентинский Барджелло, церкви, дома-дворцы – и всё это на краю прекрасного ущелья, под сенью двух вулканов-пятитысячников, тех самых Попокапетеля и Истаксиуатля, которых мне некогда не довелось увидеть из столицы в далёком двадцатом веке.

А на следующий день мы въехали в Мехико. В отличие от моего визита в двадцатом веке, смога не было, и вид на вулканы был даже лучше, чем из Куэрнаваки. Но вот сам город, как оказалось, недавно пережил наводнение, и был не в лучшем состоянии – многие дома были полуразрушены, а на улицах до сих пор лежал строительный мусор, принесённый потоками воды. Но центр успели восстановить, и он был весьма красив – центральная площадь города, так же, как и в Санта Лусии, именовавшаяся сóкало, но превосходившая тамошний сокало во много раз, была окружена церквями и дворцами, а самым красивым зданием был огромный городской собор. Рядом находился величественный дворец вице-короля в стиле барокко.

Как оказалось, дон Висенте заранее послал гонцов, и дон Хуан уже знал о нашем приезде. Когда мы подъехали к воротам, нас встретили с поклонами и провели в один из флигелей, который был передан в полное наше распоряжение. Самого дона Хуана на месте не было, но, по словам Лопе, его дворецкого, "Его превосходительство обещал прибыть к вечеру. А вас он ожидал только завтра."

Подумав, я спросил у Лопе, где можно узнать о домах, выставленных на продажу – ведь мне не хотелось, чтобы наша миссия располагалась в самом дворце.

– Сеньор Диас де Авила вернулся в Испанию, не успев продать свой дом. Он в сотне метров от дворца, не очень большой, но с большим садом.

Дом оказался на заглядение – трёхэтажный, неплохо обставленный, построенный на фундаментах ацтекского жилища. А в саду прежний владелец оставил ацтекскую баню, которая была очень похожа на ту, которую я помнил по Эль Нидо. Как мне сказала служанка, сеньор был ацтеком по матери, которая приучила его к телесной чистоте. Кстати, слуги – садовник, повариха и две их дочери, четырнадцати и шестнадцати лет, служившие горничными – продавались вместе с домом. А продавал его кузен сеньора Диаса де Авила, сеньор Диас Гонсалес, живший на соседней улице. Он согласился на довольно-таки смешные деньги за дом и людей – с условием, что они будут выплачены золотом. Серебра в Мексике было столько, что, если ранее за один фунт золота давали три фунта серебра, то теперь неофициальный курс превышал один к двадцати. Так что здание посольства в тот же день стало нашим со всей мебелью "и прочей обстановкой", включая и слуг. Я заехал и объявил им, что они теперь свободные, на что Ампаро – так звали повариху, начала умолять меня не выгонять их. Именно это, как я потом узнал, и означала вольная.

Пришлось сделать так – я предложил всем четырём жалование, чтобы они остались в новоявленном посольстве, и Ампаро с радостью согласилась. На первом этаже мы решили устроить дежурку и комнаты для приёмов, там же уже находилась и кухня. На втором ранее была спальня хозяина и его жены, а также детей, её мы сделали резиденцией посла и его супруги. А на третьем этаже, где ранее находились кабинет и гардеробная, мы устроили жилые помещения охраны и радиоточку. У слуг же был отдельный флигель. Единственным минусом был "туалет типа сортир" на улице, но это было обычной историей не только в Новой Испании.

Нам повезло, что крыша была относительно плоской, и на неё был отдельный выход. Ребята укрепили там солнечные батареи для зарядки рации и антенну, и мы практически сразу сумели связаться с бухтой Святого Марка, несмотря на горы между Мехико и Санта-Лусией. Впрочем, новостей было мало – "Святая Елена" вчера была в Алексееве, сегодня уже во Владимире, а завтра будет в Форт-Россе. Нам передали привет от Володи, Лены, и, конечно, Лизы, а также Мэри и Джона. Я же передал краткий рапорт о нашей поездке.

Когда мы вернулись во дворец, нам сообщили, что дон Хуан прибыл и ждёт нас к ужину. "Нас" означало меня и Васю, для остальных, как мне сказали, организовали обед вместе с местным двором.

– Рад вас видеть, дон Алесео. Как доехали?

– Да так, без особых приключений.

– А нам рассказали о том, как бандиты вас испугались. Неплохо бы, чтобы такие караваны с вашим участиям ходили по нашим дорогам почаще.

Тогда я рассказал о своём предложении. Тот задумался.

– Знаете, я думаю, идея хорошая. Про цену договоримся так – один реаль за человека и восемь реалей за телегу или карету. Лошадей, увы, придётся вам брать своих – у нас на станциях они только для официального пользования. Но с вами будут путешествовать наши купцы – под вашей защитой. И платить за это они будут не вам, а нам. Лично для вас в сопровождении десяти или менее повозок проезд всегда будет бесплатным.

– Хорошо, дон Хуан, – сказал я с облегчением; это было в несколько раз дешевле, чем обычные тарифы. – Но количество купцов должно строго регламентироваться, ведь мы должны будем обеспечить охрану и им.

– Пусть об этом договорятся ваши и наши люди, дон Алесео. А ещё мы вам разрешим пользоваться военными причалами в Веракрусе, а также дозволим вам и вашим людям ночевать в крепостях здесь и в Веракрусе – пока вы ждёте караван. А какие у вас сейчас планы?

– Мы вернёмся в бухту Святого Марка. Можем отконвоировать небольшой купеческий караван в Санта-Лусию. Где-нибудь через месяц или полтора из бухты Святого Марка выйдет большой военный караван через Мехико в Веракрус. Вскоре после этого в Веракрус зайдёт наш корабль и заберёт их. Осенью следующего года начнут прибывать люди и грузы для переброски в бухту Святого Марка. С первым из них, вероятно, прибуду и я, так что мы увидимся, наверное, не позже сентября.

– Дай-то Господи, дон Алесео. Я всегда буду рад вас видеть. А пока вы здесь, у нас в Мехико появился самый настоящий театр, и завтра состоится премьера "Сумасшедших валенсианцев" великого Феликса Лопе де Вега и Карпио. Мы с доньей Аной будем очень рады, если вы составите нам компанию. А послезавтра у нас во дворце бал. Я знаю, что ваша очаровательная супруга не с вами, но у меня в гостях племянница, Клара де Мендоса. Не могли ли вы побыть её кавалером на этом балу? Вам я могу доверить её честь, а вот местным повесам – вряд ли. А на вашу она покушаться не будет, у неё очень хорошее воспитание, да и девушка славная. Вы с ней познакомитесь завтра на обеде, и она будет нас сопровождать в театр.

Так, подумал я. Жене я больше не изменяю, и до сих пор раскаиваюсь в том, что не всегда блюл свою честь – и впредь буду образцом верности. Но на эту просьбу отвечать отказом нельзя – я здесь не как частное лицо, а как дипломат, точнее, даже министр. Так что придётся подчиниться – но вот с этой Кларой придётся держать ухо востро… И, кроме того, надо бы представить ему нового посла, хоть он с ним немного и знаком.

– Дон Хуан, со мной прибыл барон Николас Корф с супругой Александрой – помните их? Барон будет представлять Русскую Америку в Мехико.

– Дон Алесео, а где они сейчас?

– Мы успели купить дом для нашей миссии, и они сейчас там.

– Пусть они завтра тоже придут на обед. И я, и донья Ана будем очень рады их видеть.

2. Пришёл из ставки приказ к отправке…

Когда-то давно, Володя привёз мне в подарок в Германию несколько кассет с русскими фильмами. Пришлось искать видеомагнитофон, который читал бы SECAM, но оно того стоило – я погрузился в совершенно новый мир. "Ирония судьбы", "Обыкновенное чудо", "Место встречи изменить нельзя", "Горячий снег", "Бриллиантовая рука" – всё настолько сильно отличалось от знакомого мне с детства Голливуда… А ещё мне очень понравились мультфильмы – "Простоквашино", "Винни-Пух", "Чебурашка"… И, конечно, обе серии "Бременских музыкантов".

Особенно запомнилась сцена бала: "Горели хрустальные люстры, столы ломились от яств…" В бальном зале вице-королевского дворца хрустальных люстр не было – они существовали лишь в Русской Америке, да и то из закромов "Святой Елены". В нашей же истории их изобрели лишь в восемнадцатом веке, да и люстры появились примерно в середине семнадцатого.

Зал был освещён тысячами свечей в подсвечниках, приделанных к стенам и стоящих на столах. Когда свеча сгорала более чем наполовину, откуда ни возьмись появлялись слуги-индейцы, заменяли их на новые, и столь же бесшумно исчезали. Другие разносили закуски и вино, приносили всё новые блюда то с говядиной, то со свининой, то с бараниной, то с рыбой – гарниром служили тушёные овощи, а также единственное напоминание о том, что мы находились в Мексике, тонкие кукурузные лепёшки. А между переменами блюд, кавалеры вели дам на танец.

С Кларой и её дуэньей мы познакомились на вчерашнем обеде у дона Хуана, данного в честь министра иностранных дел Русской Америки дона Алесео, друга их католических величеств, принца де Николаевка, Николаев и Радонеж, барона Ульфсё, кавалера ордена Алькантара – сиречь вашего покорного слуги, а также нового посла Русской Америки в Мехико, дона Николаса, барона де Корфа, и его прелестной супруги, Александры, баронессы де Корф, а по совместительству сестры моей прабабушки (хоть она и была моложе меня). С испанской стороны присутствовали помощник вице-короля граф Исидро де Медина и Альтамирано с супругой Исабель, его заместитель дон Родриго де Льяно с супругой доньей Алисией, и Клара де Мендоса с дуэньей доньей Флор.

Клара оказалась чудо как хороша – кожа цвета слоновой кости, бездонные карие глаза, правильные черты лица за исключением чуть курносого носика, который, впрочем, делал её ещё неотразимее. Волосы же её, струившиеся по её плечам, были густые, чёрные, как смоль, и чуть волнистые – вероятно, без крови мавров там не обошлось, хотя ни один испанский дворянин в этом не признается. На ней было надето чёрное платье с белыми кружевными манжетами и круглыми наплечниками. Между ними располагалась белая манишка с кружевами, вырезанная так, что был виден самый верх её бюста – грудь у неё, судя по платью, была большой. Юбка же платья была широкой, с подолом до пола, так что ног её видно не было, согласно местным правилам приличия.

Донья Флор де Лесо, её дуэнья, была женщиной лет, наверное, сорока, с несколько пухлой фигурой и чопорным лицом, на котором ещё были видны следы былой привлекательности. Одета она была весьма строго, в чёрное платье и белый чепец, и сначала посмотрела на меня весьма неприветливо. А каждый раз, когда Клара украдкой бросала на меня взгляды, лицо доньи Флор становилось всё мрачнее. Но когда объявили мой титул и она узнала, что я не просто непонятный чужеземец, а целый принц, да ещё и друг католических королей и кавалер ордена Алькантара, она посмотрела на меня несколько более приязненно, хотя, когда донья Ана выразила сожаление, что моей супруги с нами не было, донья Флор вновь погрустнела.

Узнав, что мы не знаем испанских бальных танцев – на балах в Испании я больше сидел, чем танцевал – донья Флор неожиданно загорелась желанием меня кое-чему научить и показала мне сарабанду, павону, парадетас, тарентелу, а Коля с Сашей старательно повторяли наши шаги. С Кларой её дуэнья мне танцевать не позволяла – говорила, мол, согласно приличиям, это можно будет только на балу. Не знаю, какая муха меня укусила, но я решил показать ей медленный вальс, и напел индейцам-музыкантам мелодию вальса Синатры Moon River. Сначала донья Флор сочла этот танец недопустимой вольностью – в испанских танцах мужчина и женщина друг до друга не дотрагивались и танцевали вокруг своего партнёра, а тут я не просто прикасался с ней, но и вёл её по танцполу, не только держа её правую руку своей левой, но и положив правую руку ей на спину. Но не успела гневная отповедь сорваться с её губ, как я, показав ей, как двигаться, повёл её по кругу, краем глаза заметив, как на пол вышли и Коля с Сашей.

Когда смолкла музыка, донья Ана решительно подошла ко мне и потребовала:

– Дон Алесео, прошу вас, научите и нас с доном Хуаном!

В углу стоял клавесин, и Саша заиграла вальс "Осенний сон"; его немедленно подхватили музыканты, и пары сначала неуверенно, а потом и всё искусней, начали повторять наши движения. А затем донья Флор, решившись, позволила Кларе разок станцевать со мной. Но это было всё – донья Ана подошла ко мне с улыбкой и сказала:

– Благодарю вас, дон Алесео! Но танцевать это на публике, увы, лучше не надо – Святая Церковь не одобрит, они даже сарабанду хотели запретить. Зато танцевальные обеды в узком кругу устраивать можно; ведь дон Николас и донья Алехандра, я надеюсь, согласятся и далее учить нас вашим танцам?

– Конечно, донья Ана! – сделала реверанс Сашенька. А я про себя подумал, что это – ещё один кирпичик в фундамент нашей дружбы.

И вот теперь, на балу, я, украдкой посматривая на других кавалеров, старательно выписывал па сарабанды. Утешало одно – даже со всеми свечами, на танцполе царил полумрак, и я если и опозорился, то более или менее тайно. А Клара смотрит на меня всё тем же лучистым взглядом, и у меня даже закралась мысль, "эх, не был бы я женат…" Но мысль сию я погнал от себя поганой метлой.

Когда бал закончился, я проводил Клару под пристальным взглядом доньи Флор до входа в ту часть дворца, где располагались её покои и поцеловал руку сначала доньи Флор, а потом и самой девушки. Дуэнья на прощанье мне – о чудо! – улыбнулась и сказала:

– Дон Алесео, мы с Кларой – ударение было сделано на "мы" – всегда будем рады вас видеть.

На следующее утро, я вновь отправился в посольство. Накануне бала я послал достаточно подробный отчёт в Росс, в котором были описаны наши договорённости с доном Хуаном, а также вопрос о назначении нового посла и о новом контингенте для охраны миссии. Ведь в первый же вечер Сашенька мне сказала:

– Всё бы хорошо, да вот дети-то у нас там остались, да и во время беременности мне лучше быть поближе к нашим врачам. Да и детей сюда везти не слишком-то хочется – антисанитария. Лёша, пришли уж нам поскорее замену, ладно?

Вот только кандидатов на эту должность было не так уж просто найти. Первым препятствием было дворянское достоинство; конечно, у нас было достаточно дворян из "москвичей" и не только. Да и все, кто прибыл в Россию на "Победе", получили дворянство согласно указу Годунова. И, наконец, мы вполне могли причислить кого-либо к дворянскому сословию, пока он за границей – в самой Русской Америке титулов не было.

Но посол должен уметь вести себя в обществе. Кроме того, ему нужно знать испанский язык. В-третьих, желательно, чтобы он был женат, но бездетен. Саша права – в Мехико у нас попросту нет медицинского оборудования, да и из врачей лишь один фельдшер, да и то военный. Так что роды могут кончиться печально, да и инфекций здесь ходит немало, и детская смертность достаточно велика.

Неженатый посол, с другой стороны, подпадёт под пристальное внимание десятков потенциальных невест, а хорошо ли, если женой посла станет испанка, не принесшая присяги Русской Америке? А бездетные у нас лишь незамужние девушки и те, кто страдает бесплодием.

Но одна кандидатура у меня была. В соседнем с Колей кубрике на Москве лежал раненый в руку штабс-капитан царской армии Андрей, барон Оргис-Рутенберг. Первая его жена умерла от тифа во время Гражданской войны, а сына он каким-то чудом сумел забрать с собой в Приморье; Ване уже восемнадцать лет, и он служит на "Мивоке".

А Андрей вновь женился он во Владивостоке в двадцатом году, но второй его брак так и остался бездетным, хотя, как мне по секрету поведала Саша, это не потому, что они не стараются. Андрей – полиглот, хорошо знает испанский и французский, обладает весьма элегантными манерами, и умеет вести переговоры. Три года назад я сватал его к себе в министерство, но он отказался, сказав, что он боевой офицер, и бумажки перекладывать – не его. Но добавил тогда, что если Родина скажет "надо", тогда он согласится без раздумий. И сейчас, как мне показалось, был именно такой момент.

Депеши передавались морзянкой – только так можно было быть уверенным в точности текста. На каждой промежуточной станции их записывали, затем вновь передавали дальше. Станций было три – бухта святого Марка, остров Годунова, и Росс, так что весь процесс передачи сообщения занял около полутора часов. А ответ был получен вчера вечером, пока мы веселились на балу.

В тексте содержались две новости. Хорошая заключалась в том, что Совет весьма высоко оценил наши труды, и что Андрей согласился стать новым послом. Колю и Сашу попросили подождать их прибытия и ввести в курс дела, а также познакомить с нужными людьми в Мехико. Так что Новый Год они проведут ещё в Мехико, а потом смогут вернуться в бухту и далее в Росс.

Вторая новость была несколько иного характера. Члены Совета обсудили операцию по освобождению Бермуды и решили, что негоже было затягивать с её началом. Посему "Победа" покинет Росс не сразу после Нового года, как мы планировали первоначально, а уже в воскресенье, третьего декабря, и она же привезёт Андрея в бухту святого Марка. Это, конечно, "хорошо-то хорошо, да ничё хорошего", как поётся в известной песне. Уже было тридцатое ноября, и это означало, что в Росс я в этом году уже никак не попаду, да и покинуть Мехико придётся уже в эту субботу, второго декабря.

Был предложен вариант, что Лиза прибудет с "Победой" в бухту, а потом вернётся в Росс с попутным кораблём. Но, подумав, я попросил этого не делать – даже на "Победе" было не слишком удобно, это вам не "Святая Елена". А возвращаться на паруснике для беременной женщины, да ещё по зимнему бурному океану, удовольствие вообще ниже среднего. И я с великим сожалением решил отказаться от этой идеи и попросил передать Лизе, что я её люблю и вернусь, как только смогу.

3. К Антарктике и обратно

– Вась, ни пуха тебе! – и я обнял своего друга и спутника перед тем, как он поднялся на борт "Святого Марка" – именно так теперь именовался "Золотой Кабан", отремонтированный с помощью Стивена Данна. Его уже взял на буксир "Мивок", который выведет его из бухты, после чего тот пойдёт на север, в Росс, и будет там ещё до Нового Года. Завидую ему белой завистью. Впрочем, он хотя бы везёт с собой подарки для родных и друзей, расфасованные в пакеты из разноцветной ткани, вышитые именами тех, кому они предназначались. К моему удивлению, хоть индианки, у которых я их заказал, не знали русского, вышили они всё в точности так, как я им нарисовал.

Сам же я прошёл к другому пирсу, где была пришвартована "Победа". Ваня лично встретил меня и провёл меня в мою каюту, присовокупив, что я теперь руковожу экспедицией, и через час состоится совещание, где меня введут в курс дела. В каюте мало что изменилось – та же неширокая койка, на которой я когда-то (прости Господи) каким-то образом помещался вместе с Эсмеральдой, те же стены болотного цвета, тот же откидной столик, те же книжные стеллажи и металлический шкафчик с таким же комодом… Единственное, чего раньше не было – портрета моей Лизы на одной стене и крупной фотографии, где она была изображена на фоне нашего дома вместе с нашими детьми и почему-то Машей Данн, дочкой Сары. И подпись на фото – "От любящей жены и твоих детей, не забывай нас!" А на столе – мой ноут с внешним диском и альбом с фотографиями, с нашим свадебным фото на последней странице. И моя одежда, обувь, туалетные принадлежности в ящиках комода на вешалках в шкафу и в ящиках комода.

Всё, как я привык, и даже лучше…Вот только почему мне так хотелось выть волком? Ведь "надо, Федя, надо" – наших ребят на Бермудах нужно спасать, а англичанам показать, что так себя вести нельзя. Причём показать так, чтобы они усвоили урок. И то, что я нескоро увижу семью, не такая уж и большая жертва по сравнению с этими задачами. Но, всё равно, чтобы отвлечься от грустных мыслей, я стал мысленно прокручивать перед собой последние несколько дней.

На ужине перед нашим отправлением вновь была Клара, сопровождаемая неизменной доньей Флор, и она расспрашивала меня всё время про жизнь в Русской Америке, а потом задала вопрос, нельзя ли и ей посмотреть на эти чудеса своими глазами. Я пообещал, что ей покажут бухту святого Марка, а что насчёт Росса, то это не так просто. И присовокупил, что, если получится, то супруга будет рада. Думал, что хоть это её отпугнёт, но она ещё больше загорелась желанием поскорее посетить наши края. Надеюсь, что к следующему моему приезду забудет…

Тогда же мы и попрощались с доном Хуаном, доньей Аной, доном Исидро, и доньей Исабель – ведь уезжали мы рано утром на следующий день, в субботу, второго декабря. На утро, когда ещё алел восход, мы уже погрузились и были готовы отчалить, но в последний момент во дворе появились дон Хуан и донья Ана. Задерживать они нас не стали – вице-король ещё раз обнял меня, а супруга его величественно протянула руку для поцелуя. И мы поехали по дороге на Куэрнаваку.

На сей раз, поездка прошла без эксцессов – то ли и правда сумели навести порядок (во что я не верю), то ли бандиты уже знали, кто мы, и благоразумно избегали встреч. Ближе к вечеру десятого числа мы приехали в Санта-Лусию, где распрощались с капитаном де Аламеда, встретились с доном Висенте, и поехали дальше в бухту. А одиннадцатого утром пришли "Мивок", "Победа" и "Колечицкий".

И начались привычные мне уже будни дальнего океанского похода. На пятый день мы зашли на Кокосовый остров для высадки строительного отряда и персонала для тамошней базы. Выгрузка продолжалась часа полтора, и я отпросился искупаться – песок был белым, вода тёплой, кораллы, разноцветные рыбки… Я надел маску, ласты, и практически сразу же наткнулся на акулу-молот, которая, впрочем, мною не заинтересовалась, но я сам поспешил ретироваться и больно поранил ногу о кораллы при выходе на пляж. Рената – именно она вновь была нашим главврачом – начала было меня ругать, потом махнула рукой со словами:

– Всё лучше, чем по бабам ходить.

В порт Кальяо мы пришли девятнадцатого декабря с утра. Теперь вице-королём здесь был наш старый друг Гаспар де Суньига Асеведо де Веласко, пятый граф Монтерейский, которого мы знали по Мексике, и я решил, что негоже не воспользоваться шансом наладить отношения. И, должен сказать, не прогадал – на этот раз нас – меня, Ваню, и Сашу Сикоева – встретили почётным караулом и отвезли в Лиму, в вице-королевский дворец, находившийся на огромной площади Пласа де Армас, "площадь оружия". Нас уже ждал банкет – "обед, плавно переходящий в ужин", который начался с вручения подарков вице-королю – наручных часов, бобровой шапки и шубы, и соболиной шубы и серебряного ожерелья с яшмой для вице-королевы, доньи Инес. Пришлось заночевать во дворце и уйти лишь на следующий день; впрочем, за это время наши ребята пополнили запасы пресной воды и еды, а также получили несколько видов картофеля, растущего лишь в Перу, и кое-какие другие семена. И, наконец, нам подарили небольшое стадо лам, которое мы договорились забрать на обратном пути; а вот очередную коллекцию индейского золота мы забрали сразу.

Вечером двадцать четвёртого декабря, в канун католического Рождества, мы пришвартовались у пирса Консепсьон, где нашу делегацию в том же составе почётный караул отконвоировал на ночную службу, а затем на сам праздник во дворце капитан-генерала. Им был не наш старый знакомый Киньонес, а Алонсо Гарсия Рамон, зато военным министром всё ещё был Гонсало де Вальдивия, дядя Ваниной жены Марии. Так что встретили нас достаточно дружелюбно, но задержаться не предложили, и утром двадцать пятого мы отправились обратно на "Победу" – отсыпаться. Как бы то ни было, наша короткая остановка пошла на пользу – за вечер и утро "Колечицкий" сумел дозаправить и "Мивок", и "Победу".

Утром двадцать девятого декабря мы почувствовали близость Антарктики – сильный юго-западный ветер, пятиметровые волны, ледяной дождь, перемежающийся со снегом… И опять немалая часть пассажиров заболела морской болезнью, хотя меня это, как ни странно, затронуло меньше, чем в прошлый раз. И во второй половине дня тридцать первого декабря мы подошли к архипелагу Кремера, известного в нашей истории как Фольклендские острова, и высадились на острове Ольги, названном в честь святой покровительницы матушки Ольги. Надо было прийти в себя, ещё раз пополнить запасы пресной воды, а заодно и отпраздновать Новый Год. Представьте себе – земля под ногами, звёзды над головой, ни качки, ни волнения… да и температура поднялась до пятнадцати градусов. Лепота! Против были разве что галдящие пингвины, не слишком довольные нашим соседством.

Там мы по требованию Ренаты остались ещё на день, ведь нашим немногим дамам, и не только им, нужно было отдохнуть от качки. Оказалось, что у нас с собой были две модульные бани, и ребята быстренько установили их на берегу, рядом с одним из озёр. Париться в такой бане могли одновременно по нескольку десятков человек, а для отдыха установили палатки, где столы были завалены обильными остатками новогоднего ужина. Так что праздник удался на славу.

Именно тогда я разговорился с Ренатой, которая выпила лишний стаканчик вина и разоткровенничалась. Жизнь у неё, увы, так и не сложилась – после возвращения из России, она выскочила замуж за подполковника Алексея Стайко, одного из "москвичей". Но детей у них так и не получилось, а, если учесть, что и первый её брак, ещё в двадцатом веке, был бездетным, она, скорее всего, бесплодна. Но в двадцатом веке она испугалась делать анализы, а в Русской Америке и оборудования такого нет. С Алексеем же отношения у неё быстро испортились, но разлучила их его смерть от неожиданного инсульта, в котором она винила себя – за то, что устраивала ему постоянные скандалы. Вот и пошла она в экспедицию, чтобы отвлечься.

– Вот у тебя всё получилось, Лёха. Не подумай, я если и завидую, то белой завистью. Я очень рада за Лизоньку.

– Даст Бог, и у тебя всё получится, – ответил я.

Пока другие парились и предавались чревоугодию, наши моряки успели набрать пресной воды и в очередной раз дозаправить "Мивок" и "Победу". В Южную Америку мы на сей раз решили не заходить, и направились прямо на Святую Елену, отпраздновав по дороге Рождество Христово. А пятнадцатого января, в канун Богоявления, мы пришвартовались у пирса Константиновки, столицы нашей первой заморской территории.

4. Двухдневный отпуск

Константиновка с моего последнего прихода сильно похорошела – теперь это был опрятный посёлок с каменными и деревянными строениями, поднимавшимися по склону. Казалось бы, идиллия, если бы не артиллерийская батарея на скале, и не корабли, постоянно патрулировавшие окрестности острова. Большая часть селения так и оставалась на западном берегу реки Быстрой, текущей вниз по не слишком крутому склону. С другой стороны преобладали девственные заросли цветущих капустных деревьев. Параллельно реке спускался искусственный Константиновский ручей, перегороженный несколькими плотинами – где электростанций, а где и мельниц. Перебоев с электричеством не наблюдалось, равно как и с питьевой водой – сверху, в кальдере потухшего вулкана, каковым и является остров Святой Елены, намного более дождливый климат, а реки текут оттуда.

Мы задержались на два дня – необходимо было перезаправить "Победу", а также выгрузить то, что мы привезли на остров на большом транспортнике. После этого наш корабль шёл на Бермуды, а "Мивок" с "Колечицким" через несколько дней после нас должен был уйти на остров Вознесения и далее на Тринидад. Тобаго, Барбадос и остров Провидения оставались "на сладкое". Но всё это будет без нас – после того, как мы, с Господней помощью, освободим Бермуды, нужно будет два раза сходить в Устье – нужны новые поселенцы и для Корву, и для Бермуд, и для других наших островов.

Первый день прошёл в основном за заседаниями Совета Святой Елены. Я опасался, что народ увидит во мне нечто вроде гоголевского "ревизора", но никто не нервничал – то ли решили, что нечего скрывать, то ли, что Росс далеко, я вскоре уеду, так что бояться нечего. На Святой Елене всё было в ажуре – вдобавок к столице, появились два поселения в кальдере, где почва была весьма плодородной, а климат более умеренным, и хорошо росло всё, что мы успели привезти – от русских пшеницы, овощей, американских помидоров, тыкв, и картофеля, до привезённых из Бразилии бананов и других фруктовых деревьев. Кроме того, ребята посадили кофейные зёрна, найденные на "Святой Елене", и они прижились – но до полноценной кофейной плантации, равно как и своих манго и гуав, было ещё далеко. Зато рыбная ловля процветала, равно как и разведение овец и кур.

Количество младенцев, родившихся на острове за последние три года, уже превышало число взрослых, а среди женщин, как и в Россе, как минимум каждая вторая была заметно беременная, из чего можно было предположить, что оставшиеся практически все либо недавно родили, либо находятся на малых сроках. Работали училища для переселенцев, многие из которых вскоре должны были превратиться в школы для детей. Ясли уже имелись, детские сады строились – пока они ещё не были нужны.

И, наконец, на острове имелась верфь, на котором строились рыболовные шхуны, а также ремонтировались парусники. Она находилась в трёх километрах северо-восточнее Константиновки, в заливе Победы, названном так в честь нашего транспортника, в посёлке, также именуемом Победа. Часть его была огорожена и являлась единственным местом на острове, где было разрешено находиться людям, не являвшимся гражданами Русской Америки.

Когда нам об этом рассказал Женя Жуков, которого мы оставили управляющим колонией, я спросил у него, было ли такое. На что тот ответил:

– За последние три года, к острову дважды подходили суда. Первым таким кораблём был испанский Сан-Висенте, попавший в атлантический шторм и срочно нуждавшийся в ремонте. Именно его команда и удостоилась первыми заселиться в общежитие для иностранных гостей.

– Слыхал я про него. Мне через него передали присланное вами письмо, – сказал я. А – второй?

– Некий "Золотой Кабан", порт приписки Саутгемптон. Подошёл поближе к берегу, но как только услышал холостой выстрел из пушки и увидел, как из гавани выходят наши сторожевики, ушёл как можно скорее.

Интересно, подумал я. Не ушёл бы, мы бы и не узнали про английское нападение на Бермуды.

Последний мой вопрос был о ротации гарнизона и о том, не хочет ли часть населения в собственно Русскую Америку. Ведь предполагалось, что гарнизон здесь будет лишь временно, да и гражданские, возможно, захотят в менее провинциальные места.

– Знаешь, Лёха, – сказал, чуть подумав, Женя, – нам с супругой здесь слишком уж нравится. И большинству, полагаю, тоже. Я дам вам знать несколько позже, перед тем, как вы направитесь обратно в Росс.

– Договорились!

Больше у меня дел не было, и после службы на Богоявления я решил отдохнуть. Пляжная мода, если её можно так назвать, мало чем отличалась от россовской, а народа в выходной было не счесть. Разве что вода была тёплая и ласковая, и я провёл в ней не менее часа. И, когда вышел, совсем рядом с моим полотенцем я увидел знакомые лица – Анна с огромным животом, Макар, и двое детей. Старшего, кстати, звали Алексей, и было сразу ясно, чей он ребёнок – не только потому, что забеременела Анечка, когда мы были вместе, но и похож он очень был на моего Колю, да и на меня в детстве. Я испугался, что Макару моё присутствие не понравится. Но они были искренне рады меня видеть, и настояли на том, чтобы я поужинал у них. А я полюбовался на ещё одного ребёнка, который формально моим не считался…

А на следующее утро мы ушли на рассвете – надо было зайти на остров Вознесения и оставить там людей и кое-какую строительную технику – потом Мивок заберёт её по дороге на Карибское море. Остров практически на дороге на Бермуды, так что времени мы не потеряем.

5. Не ждали?

Заход на остров Вознесения занял всего два часа. Нам было известно, что на северо-западе острова находятся две достаточно глубоких бухты – и в бухте Вознесения, в наше время известной как Клэренс-Бей, мы и выгрузили людей и технику. Сначала, как водится, промерили глубины и обнаружили, что в южной части залива глубины достигают одиннадцати метров, тогда как на севере – песок и достаточно мелко. Жаль, времени искупаться не было – сразу после выгрузки, мы пошли дальше на северо-запад, на Бермуды.

Первого февраля меня срочно вызвали в радиорубку.

– Лёх, поймали сигнал с Бермуд. Передают морзянкой. Кое-что удалось разобрать.

– Не томи, рассказывай!

– В живых остались двое мужиков, четыре девушки, двое младенцев.

– Где они?

– Рядом с пещерой на севере Главного Острова, в роще. Пишут, что при обстреле было прямое попадание в склад боеприпасов, и крепость – включая и жилые дома – буквально взлетела в воздух. И что потом англичане повесили всех, кого они сумели поймать и кто не погиб. Включая женщин; а младенцев брали за ноги и били головой о скалу, мужики наблюдали из укрытия, но сделать ничего не могли. С тех пор занимаются партизанщиной. Убили уже семь англичан – но мало, очень мало… Те уже боятся ходить на Главный остров, а вот на Северном хозяйничают только так. Вырубили уже почти все кедры.

– А где именно находится английская колония?

– На Северном Острове, там, где была наша крепость.

Я открыл ноутбук и нашёл карту Бермуд. Так-так, вот; Северный остров – это, наверное, St. George's Island на моей карте. Я сказал радисту:

– Женя, передай им: "Сможете провести нас в гавань?"

Женя склонился над рацией, и скоро озвучил ответ:

– Сможем, глубина там около семи метров.

– Мы там будем через два дня. Можем выслать шлюпку, например, на южную оконечность Главного острова.

– Вас понял. Сообщите за час до прибытия.

– Англичане нас могут заметить?

– Они вокруг островов не патрулируют.

К Бермудам мы подошли ближе к закату третьего февраля, и вскоре "Победа" приняла всех восьмерых на борт. Питались они, по рассказам, дикими свиньями и кое-какими травами, пили воду из подземных озёр. А вот здоровьем они не блистали – за эти годы умерло три женщины и четверо детей, а двое мужчин погибли при стычках с англичанами.

Их отвели на медицинский осмотр, а командование собралось на военный совет; из выживших "бермудцев" присутствовал лишь Миша Сергеев, единственный "попаданец". Я развернул имевшуюся карту Бермуд. Тот взглянул.

– Ага. Ну, значит так. Вот это Новоалексеевская гавань – что смотришь, так мы наш город и залив назвали. Вот здесь остров Курский. К северу от него, там, где Черниговские островки, крупный корабль не пройдёт – там всего метра три глубин. Вот к югу, между Курским и Новониколаевским островом – Новоалексеевский пролив, через него пройдём без проблем. На Курском и Новониколаевском порту – по форту, в Новоалексеевске – два, сверху и снизу.

– Когда пройдём проливом, на каком они будут расстоянии?

– От трёх километров. Дальнобойность их орудий, полагаю, около пятисот метров. Мы видели, как они их пристреливали.

– А поселения есть?

– Только Новоалексеевск, там жизнь кипит, даже верфи теперь есть. Других нет. Полагаю, они сначала хотят разобраться с нами. В последний раз полтора месяца назад послали человек сто прочёсывать Главный остров, потеряли пятерых убитыми и около двадцати ранеными, ушли. С тех пор не суются.

– Очень хорошо. И ещё один момент. Убийства женщин, детей и пленных достаточно для смертного приговора. Я вообще-то противник смертной казни, но здесь налицо военные преступления. Пикеринга и всех, кто участвовал в первоначальной операции – повесить.

– Да, – сказал Саша Сикоев, – но сначала дай мне с ними поговорить по душам.

– Хорошо, – сказал я. – Сделаем. Всех остальных – в зависимости от степени вины; нам как раз нужны рабочие руки, и здесь, и на Барбадосе, и на Тринидаде, так что можно будет заменить каторгой. А кто работает на верфях?

Миша подумал и сказал:

– Вот этого не знаю. К нам на остров однажды бежали трое. Один из них выглядел скорее как типичный англичанин. Его избили до полусмерти, привязали к шее камень, и выбросили в залив. А двое других были рыжие. Когда солдаты начали их бить, вмешался офицер и что-то им сказал. Тогда рыжим врезали пару раз по морде, но без фанатизма, и взяли с собой.

– Интересно. Наверное, мастера своего дела. Кстати, сколько сейчас кораблей в гавани?

– Четыре военных и четыре гражданских. Гражданские, наверное, купеческие, но один с поселенцами для Америки на борту.

– Гражданских и поселенцев не трогать. По крайней мере, если не выяснится, что они имели отношение к тогдашнему захвату города. Миш, что ж вы так прокололись?

– Да попросили люди помощи, мы и согласились. Никто же не ожидал, что они себя так поведут.

На рассвете "Победа" прошла Новоалексеевским проливом и расстреляла оба островных форта из артиллерии. Ни одного корабля в заливе не было – все ютились у причалов. "Победа" встала примерно в восьмистах метрах от Новоалексеевска, после чего не торопясь сравняла нижний форт с землёй, а затем столь же методично уничтожила и верхний форт. После этого на остров пошли баркасы с десантом. Все суда были захвачены в порту, и английская колония Бермуда перестала существовать.

Я поручил Саше принять капитуляцию, а сам решил облетать острова на загодя подготовленном к полёту вертолёте. На заднее сиденье я усадил Сашу Базарова – Саша был бурятом, небольшого роста, и великолепно там помещался. Да и весил он немного, поэтому мы смогли взять с собой побольше гранат. Недалеко от верхнего форта, мы увидели прятавшихся в лесу дюжину англичан. Решили не вызывать артиллерию – сами справимся. Саша бросил сначала одну гранату, потом вторую – и герои туманного Альбиона выбежали из леса с поднятыми руками. Дальнейший облёт обнаружил неплохо замаскированный наблюдательный пост на соседней горе – туда тоже полетели две гранаты; потом там нашли четырёх погибших в красных мундирах.

Дальнейший облёт Северного и Новониколаевского островов, а также Главного острова, ничего больше не принёс. Как выразился Саша после нашего возвращения – "капец мелкобритам".

Битва началась, не успев закончиться. Пикеринга-младшего нашли прячущимся под кровать в его спальне; супруга его, как сказал бы Гоголь, "довольно почтенная дама", лежала на кровати и визжала, и на кровати под ней расползалась крупная плохо пахнущая лужа.

Пикеринг, когда его вытащили, проблеял:

– Протестую! Вы напали на английскую колонию!

– Да нет, мистер Пикеринг (он скривился, когда его назвали всего лишь "мистером"). Мы всего лишь навсего освободили нашу территорию от захвативших её убийц. В отличие от вас, без всякой подлости.

– Но откуда вы взялись?

Я улыбнулся и сказал:

– Что, не ждали?..

6. Тюрьма в раю

В Новоалексеевске, именуемом англичанами Сент-Джордж, и в фортах мы обнаружили семьдесят три трупа и сорок пять раненых, а шестьдесят восемь англичан сдались. Ещё в бухте святого Марка наши ребята подробно расспросили выживших на "Золотом кабане" о Бермуде. Тогда на Бермуде были одни лишь солдаты, действовал один лишь нижний форт и одна верфь, форты у прохода ещё только начинали строиться, а крепость на холме была грудой камней – именно на том самом месте находился Новоалексеевский форт. Так что информация была неполной.

Опросы пленных помогли установить, что среди английского гарнизона тридцать три из выживших при освобождении Бермуды были "ветеранами" той операции, а из гражданских – сам губернатор Томас Пикеринг, начальник порта, оба таможенника, хозяева обеих верфей, хозяин постоялого двора, и даже англиканский священник Бенджамин Кардин. Последний был в 1603 году корабельным священником, и именно он объявил тогда, что православные "ещё хуже, чем паписты", и что убийство "их самок и личинок так же угодно Господу, как и казнь их самих."

Всем англичанам, участвовавшим в той операции, было выдано по участку в Новоалексеевке (переименованной в Сент-Джордж) и обещано по "пять акров земли" на других бермудских островах. Обещания на данный момент так и остались таковыми, ведь до того нужно было "разобраться" с русскими партизанами, численность которых англичане были склонны преувеличивать раз в двадцать, не меньше. Очередная экспедиция для зачистки Главного острова планировалась вскоре после прибытия следующей эскадры, в трюмах которой должен прибыть целый полк. После зачистки, его намеревались послать дальше в новосозданную Виргинскую колонию, а на островах планировалось наконец-то нарезать участки для ветеранов.

Впрочем, и Новоалексеевку они, надо отдать им должное, грамотно перестроили. Бывшие общежития – до строительства индивидуального жилья время не дошло – переделали в казармы и постоялый двор. Деревенский клуб – служивший и школой, и администрацией – был перестроен в Дворец губернатора. Храм святого Николая превратили в церковь святого Георгия, свалив иконы в кладовке. Дом причта стал домом священника, там теперь обитал досточтимый Бен Кардин с супругой. Порт и верфь расширили, достроили таможню, построили ещё одну верфь. Кроме того, появилось несколько домиков для местных чиновников.

Кроме того, строился новый район, с пирсом, складами и кабаками. О его предназначении мы узнали чуть позже. Но всё по порядку.

Как быто ни было, все местные чиновники и люди, кому хоть что-либо принадлежало, оказались военными преступниками. У многих, конечно, уже были привезённые из метрополии жёны, а у кое-кого и дети, но всю тяжёлую работу делали другие. И на верфях, и на строительстве, и в порту, и на постоялом дворе работали, как ни странно, ирландцы.

Мы допросили нескольких из них. Далеко не все говорили по английски, многие знали лишь по нескольку слов. Тем не менее, ещё до того, как мы побеседовали с губернатором и другими личностями, мы узнали много интересного от тех ирландцев, которые английскийзнали.

В Ирландии только что закончилась Девятилетняя война – одна из последних попыток отвоевать Ольстер у англичан. После её окончания, сотни ирландцев были казнены самыми варварскими методами – но большинство других, вместе с жёнами и детьми, были посланы в новую колонию под названием Виргиния, которую в моей истории основали лишь в 1609 году. Здесь же решили поторопиться, узнав про Русскую Америку и решив, что "кто не успел, тот опоздал", и что поэтому нужно начинать колонизацию Северной Америки как можно быстрее. И город Элизабеттаун был создан там же, где в нашей истории появился Джеймстаун, уже в 1602 году.

В Виргинии были нужны ремесленники всех мастей, а также земледельцы для плантаций, которые принадлежали англичанам. И ещё при Елизавете начали обращать ирландских повстанцев, а также тех, кто жил в мятежных частях Ольстера, в рабство, и посылать их через Бермуду в Элизабеттаун. Корабелов же и других мастеровых, а также кое-кого из крестьян и грузчиков, частично оставляли на Бермуде.

Делалось это по-разному. Некоторых Пикеринг и его дружки попросту нагло забрали к себе. Других же либо взяли в "аренду" у короны, либо "купили". Более ценным приобретениям оставляли семью или даже "покупали" для них жён – хоть Пикеринг и многие другие англичане и были сволочами, но они не были дураками, и они понимали, что иногда следует мотивировать и рабов. В любом случае, для этих категорий ирландцев жизнь была относительно терпимой.

Хуже было девушкам от четырнадцати до двадцати лет, не попавшим в жёны – их закупали для публичного дома. Как правило, это были супруги и дочери тех, кого отправляли в Виргинию – англичанам было наплевать на семьи. Почти все из них подхватили на "работе" кто сифилис, кто гонорею; если это всплывало, то их просто вешали. То же делали и с забеременевшими. Тела их выбрасывали в тот же ров, где уже покоились останки наших людей – это было "кладбище еретиков". Скольких постигла та участь, мы не знали; в живых же оставалось двадцать четыре девушки и женщины. Ещё три девушки были "наложницами" – Пикеринга, командира нижнего форта Джонсона (тоже участника захвата острова), и даже Кардина, даром что последний был священником и к тому же женатым. Всем им было по четырнадцать лет – трёх своих предыдущих "пассий" сии достойные мужи недавно отдали в публичный дом, "обменяв" их на новоприбывших.

Большинство ирландцев, которые работали на острове, жили в зданиях, напоминавших тюрьмы, построенных в основном из известняка (кедр предназначался в первую очередь для кораблей). Вместо окон были небольшие отверстия в стене, чтобы никто не мог сбежать. В них оказалось шестьдесят два человека, все мужчины.

Для семейных – таких было одиннадцать человек – было построено специальное "общежитие", где у каждой семьи, вне зависимости от количества детей, было по одной комнате, впрочем, довольно крупной – метров примерно в пятнадцать. Четыре комнаты пустовали.

Но большинство ирландцев размещались в зданиях "пересыльной тюрьмы". Как нам рассказали, туда свозили мужчин и женщин из деревень, которые уничтожались в Ирландии, для последующей переправки в Элизабеттаун. Сейчас там было сорок два мужчины и девяносто женщин. Прекрасного пола было намного больше потому, что множество мужчин были убиты во время Девятилетней войны и последовавших репрессий, а также потому, что мужчин чаще покупали для пополнения рабочей силы Бермуд.

Ирландцам мы решили дать выбор – либо их доставить в свободные районы Ирландии, либо переселить их в Русскую Америку – с условием принятия православия и испытательного срока. Неожиданно для нас, в Ирландию не захотел никто. Так что предстояла санобработка – почти все они были истощены, большинство страдали от вшей, и у многих были венерические болезни. Особенно это касалось женщин из публичного дома. К счастью, любую из них можно было вылечить пенициллином, да и против вшей у нас были средства.

А вот с англичанами было намного интереснее. Но об этом тоже по порядку…

7. Джентльменов дофига

– Ну что ж, мистер Пикеринг…

– Не мистер, а сэр Томас Пикеринг.

– Джентльмен, говорите?

– Да, не чета вам.

– Вы правы… Мы не убиваем женщин, детей и мирных жителей.

Я не сдержался и добавил:

– Так что, увы, Томми, никакой ты не джентльмен.

Пикеринг привстал и попытался отвесить мне пощёчину. Я отшатнулся – не хотелось распускать руки – но один из стороживших его ребят провёл молниеносный приём, и Томми завопил, с ужасом смотря на своих тюремщиков, один из которых ласковым тоном сказал:

– Так вот, английская свинья. Твой гонор можешь забыть. Отвечать на вопросы точно и без всяких там экивоков. Понятно тебе, мразь?

На лице у Томми появилось выражение неподдельного ужаса – до него только сейчас дошло, что шутки кончились. Он усердно закивал.

– Посадите его на стул, – процедил я сквозь зубы по-английски. Когда это было сделано, я начал собственно допрос:

– Есть ли на Бермуде ещё хоть один англичанин, о котором мы ничего не знаем?

– Англичан нету, а вот трое ирландцев из первой партии исчезли вместе с одной из вёсельных лодок. Куда делись, не знаю, мы их больше не видели. Но с тех пор к ним представлена стража.

– А когда должен прийти следующий корабль с ирландцами?

– Возможно, в марте. Или не ранее второй половины октября.

– Возможно?

– Первые корабли из Англии и Ирландии, как правило, уходят не ранее февраля, чаще в марте. Всё зависит от погоды. Февральские, как правило, направляются к нам, а мартовские – сразу в Виргинию, минуя Бермуды. Начиная со второй половины сентября и по началу ноября, они вновь идут на Бермуды. В марте-апреле переселенцев забирают корабли из Элизабеттауна.

– Ты хочешь сказать, рабов.

– Есть и переселенцы-англичане. Они обыкновенно подписывают договор, согласно которому они семь лет обязаны работать на человека, ссудившего им деньги на вояж.

– Сколько продолжается переход через Атлантику?

– Обычно около шести-семи недель. Бывает и быстрее, если ветер попутный, бывает и медленнее.

– А на Бермуды?

– Примерно неделей меньше. С Бермуд до Виргинии – от недели до двух, обычно около десяти дней.

– Значит, корабль из Виргинии должен в ближайшее время прийти за очередной партией "переселенцев".

– Именно так.

– А больше вы никого не ожидаете?

– Нет, но это ничего не значит – иногда приходят купеческие корабли, особенно, если им необходим ремонт после шторма – наши верфи уже имеют очень неплохую репутацию.

Я решил задать пленнику ещё один заинтересовавший меня вопрос:

– А для кого вы строите новую часть города?

– Для корсаров. По задумке адмирала Пикеринга, моего отца, именно здесь они будут базироваться – ведь испанские серебряные флотилии обычно проходят мимо Бермуды. Да и до Карибского моря не так уж и далеко. Как я слышал, некоторые из "морских собак"[48] собирались перебраться из Англии на Бермуды уже в этом году.

Интересно, подумал я. Значит, нужно будет держать ухо востро…

Первое, что было сделано после боя – "Победа, выгрузив технику и людей, встала у разрушеных фортов у Новоалексеевского прохода. Теперь ни один корабль не сможет войти в Новоалексеевскую гавань. Точнее, войти-то сможет, но вот счастья ему это не принесёт. Если, конечно, он не наш.

А в Новоалексеевске прошло "отделение агнцев от козлищ" – трибунал над англичанами. Впервые за всю историю Русской Америки были вынесены смертные приговоры, в первую очередь всем, кто участвовал в захвате Бермуд и так или иначе был причастен к смерти наших людей. К ним присоединили тех, кто, по рассказам ирландцев, а в особенности женщин, которых заставили заняться проституцией, так или иначе участвовал в казнях заболевших женщин, а также рабов-мужчин.

Далее были арестованы те, кто так или иначе истязал ирландцев – особенно девушек. Их трибунал приговорил к пяти годам каторги, с возможностью досрочного освобождения через три года за ударный труд и отсуствие каких-либо нареканий по решению специальной комиссии. Tем же, кто не попал ни в первую, ни во вторую категорию, было решено до второго похода в Устье использовать на строительных работах, а затем высадить в Ирландии, по возможности с английской стороны.

После суда было проведено совещание о планах развития Бермуд. Строительство доселе велось лишь на крайнем севере архипелага, там, где два острова – Новоалексеевский, который англичане назвали островом святого Георгия, и Новониколаевский – для англичан остров святого Давида – образуют хорошо защищённую бухту. Войти океанскому кораблю можно лишь с северо-востока, там, где между Новониколаевским островом и островами Курским и Черниговским есть глубоководный фарватер. Форты, которые мы уничтожили в первую очередь, располагались именно там, и именно их нужно восстанавливать в первую очередь – тогда в Новоалексеевскую гавань не войдёшь.

После этого придёт очередь города Новоалексеевска, где нам придётся восстановить оба форта, а также построить дополнительные казармы и общежития. И, наконец, английская "корсарская столица" также будет востребована – именно она станет ядром будущего Новониколаевска, и будет подготовлена к приёму новых переселенцев.

И, наконец, нужно будет осваивать и Главный остров, размерами превосходящий все остальные, вместе взятые, и остров Царский, его продолжение, который от Главного отделяет лишь узенький проливчик. Но это всё – вопрос будущего, нам бы с северной оконечностью управиться…

На строительстве работал привезённый нами стройотряд, а менее квалифицированную работу делали пленные англичане. Сказать, что работа кипела в их руках, было бы откровенной ложью, пока Саше Сикоеву не пришла в голову идея ввести соревнование – та бригада, которая работала лучше всех, получала паёк получше. И, надо сказать, это работало.

Мне же хотелось поскорее отправиться в Россию, хотя было понятно, что надо немного подождать – на востоке Балтики лёд ещё, наверное, и не подумал таять. Увы, вода вокруг острова была достаточно прохладной – по периметру температурой в семнадцать градусов, в Новоалексеевской гавани – восемнадцать, а в безымянном заливе на севере Главного острова, названным нами Тёплым, все девятнадцать. Купаться было можно, но недолго, а загорать мне лично было скучно, хоть я время от времени и сопровождал Ренату и некоторых других на розовый пляж. Зато я – как правило, в компании Саши и других – решил излазить все имевшиеся острова. И где-то через неделю, мы увидели движение у входа в одну из пещер.

Именно там оказалось лежбище трёх беглых ирландцев. Находилось оно всего в полкилометре от убежища наших ребят – странно, что они друг друга ни разу не увидели и не учуяли. Взяли их "без шума и пыли" – сидят они за обедом из сырой рыбы и крабов, а в следующий момент их держат чьи-то сильные руки. Они пытались кусаться, но, узнав, что они у друзей, они безропортно пошли с нами в медчасть на "Победе".

Как и остальным, я предложил им остаться у нас, но один из них, тёмноволосый долговязый мужчина лет, наверное, сорока, ответил:

– Благодарю вас за ваше щедрое предложение, ваше сиятельство. Но я не хочу жить в мире и довольствии, пока наши враги топчут священную ирландскую землю.

– Тогда, как только мы уйдём в Россию, мы забросим вас по дороге в Ирландию. А что скажут ваши спутники?

Он перевёл мои слова на ирландский, и те лишь поклонились мне – английского они, похоже, не знали.

Уходить мы решили пятнадцатого марта. Английские корабли были уже отремонтированы, вычищены и выдраены до блеска силами каторжников, и вооружены нашими орудиями, так что можно было уходить – они справятся и без нас.

Но в ночь на двенадцатое марта меня разбудили:

– Алексей, в проливе показались два английских корабля!

8. Лорды тоже разные бывают

К нам в лапы попались два корабля – красавец "Белый Медведь" с пятидесятью семью пушками, и "Святой Андрей", в девичестве испанский галеон, захваченный англичанами десять лет назад. Ныне же он использовался для транспорта колонистов, в основном ирландских рабов, в Виргинию, и пушнины обратно в Англию, а от сорока пушек на нём оставались двадцать, чтобы сэкономить вес.

Увидев "Победу", они абсолютно правильно решили дать дёру – но два выстрела из Курского форта, куда уже завезли пушки, порвали парус у "Медведя" и сбили мачту у "Святого Андрея". Это охладило их пыл, и оба английских корабля немедленно спустили флаги.

"Белый Медведь" был построен ещё в 1563, но восемь лет назад его перестроили и усовершенствовали, и он стал одним из самых мощных английских "королевских кораблей" – быстрее и мощнее любого испанца. А когда на него поставят орудия из наших запасов, это будет парусник, равного которому на атлантическом побережье Америки не будет. На Бермудах корабль такой мощи не очень-то и нужен, а вот для наших новых карибских колоний – в самый раз. Именно туда он и направится в ближайшее время, вместе со "Святым Андреем". Названия мы решили оставить такими, какими они были – святой апостол Андрей, как известно, проповедовал и на Руси, а белые медведи – напоминание о русской Арктике.

Для патрулирования Багам и окрестностей у нас оставались корабли, взятые при освобождении архипелага – тридцатидвухпушечный "Бермуды", урождённый "Warspite", и тридцатидевятипушечный "Радонеж", бывший "Merhonour", а также два восьмипушечных пинаса, построенные здесь же, на Багамах, получившие у нас названия "Любеч" и "Измайлово". Парусники, конечно, но на безрыбье, как известно…

Таковы были наши планы на будущее. А в данный момент интереснее всего для нас был даже не сам "Белый Медведь", а его пассажиры. Ибо на "Белом Медведе" прибыл не кто иной, как лорд Джон Пикеринг, адмирал Его Величества Короля Якова. Именно Якова – королева Елизавета скончалась в январе этого года, четырьмя годами позже, чем в нашей истории, и её шотландский родственник, король Яков VI, занял английский престол под именем Якова I.

Лорд Пикеринг был принят мной, Сашей Сикоевым и Мишей Жуковым в кабинете губернатора острова. Он был то ли умнее своего сына, то ли у него было больше жизненного опыта. После своего задержания, он даже не удивился, и, когда его привели к нам, учтиво представился и добавил:

– Ну что ж, господа, не ожидал, что вы так быстро здесь окажетесь. Да и кораблик ваш – совсем другая кастрюля с рыбой, как у нас говорят, нежели то, что стояло на якоре в этой бухте, когда мы здесь оказались в первый раз. Спрашивайте, отвечу – я так понимаю, что шансов выжить ни у меня, ни у моего сына нет? А как насчёт моей невестки с дочерью?

Я только хотел сказать, что с женщинами и детьми мы не воюем, как Миша, на своём ломаном английском, ответил:

– Если вы повести себя умно, то мы их не трогать.

– Буду благодарен, если так. Теперь такой вопрос – я так понимаю, вы хотите нас повесить?

– Именно так наказывают за пиратство, – менторским тоном сказал Саша.

– А что если я отвечу на все ваши вопросы? И добавлю кое-какую информацию, которая для вас может оказаться чрезвычайно важной? Могут ли нам в таком случае отрубить головы, или хотя бы заставить "пройтись по досочке"?

Я посмотрел на него и сказал:

– Да, лорд Пикеринг, если вы ничего от нас не утаите, то я согласен на последний вариант.

– Ну вот и хорошо. Видите ли, у нас быть повешенным – позор для дворянина. А я всё-таки дворянин, хотя, я так понимаю, мои действия при присоединении Бермуды вы не считаете достойными сего благородного сословия. Да, кстати. Вы, я так полагаю, и есть тот самый принц Николаевский?

– Да.

– Ну что ж, про вас я много наслышан, и одно мне импонирует – вы человек своего слова и истинный аристократ. Жаль, что вы министр не Британской короны, а этих русских, нам бы не помешали люди, которые не завязли в интригах, а работают на благо своей родины. Но, как бы то ни было, позвольте вам описать современное положение дел?

– Буду весьма благодарен, лорд Пикеринг.

– Так вот. Начнём с России. Ваш король Борис и его супруга умерли от какой-то болезни после семейного обеда. Злые языки поговаривают, что их отравили, но, знаете ли, на то они и злые языки. Более того, королевский пробователь выжил и сейчас в свите нового короля. А наследник престола, принц Джордж, находился в походе со своим отрядом и, насколько я слышал, погиб при обороне некой крепости на западе вашей страны.

У меня невольно сжались кулаки. Тот посмотрел на меня и продолжил:

– Простите, ваше сиятельство, всё, что я вам говорю, правда, пусть и неудобная для вас. Далее. Вашего нового короля зовут Димитрий Великолепный. Он сын короля Джона Ужасного – по крайней мере, так говорят об этом поляки. Сразу после смерти Бориса, некоторые ваши военачальники поклялись ему в верности и перешли со своими войсками на сторону законного сюзерена. Недавно Димитрий короновался в Москве и взял себе титул императора. Этот титул пока не признал никто, но страна в его руках, вместе с польскими.

– И что, вся страна безропотно легла под этого Димитрия?

– Есть, как говорят, кое-какие города, где ещё держат оборону несогласные – но те, кто против него, ныне считаются мятежниками и подлежат уничтожению.

– А вы не скажете, как эти города называются?

– Знаете, я не умею произносить ваши названия – язык сломаешь… Но один из них – на юго-западе, какие-то около Москвы, да ещё и на Балтийском море. Как бы то ни было, недавно был заключен Союз Трёх Королей. В него входят король Димитрий и польский король Сигизмунд, а также принц Лотарингский Генрих, которого наш августейший монарх по праву признал королём Швеции – ведь он потомок короля Швеции Кристиана, незаконно лишённого шведского престола в 1521 году. И этот союз обратился за помощью к нашему монарху, который соизволил распорядиться об оказании помощи Союзу.

– И в чём конкретно заключается эта помощь?

– Англия выслала военный флот в Проливы для восстановления власти Генриха в Швеции, а потом и освобождения балтийских земель, незаконно занятых Россией.

– То есть как это незаконно?

– Король Димитрий передал все балтийские и беломорские провинции Швеции, а все заморские Англии, в вечное владение. Так что и Русская Америка уже не русская, а английская.

– Это мы ещё посмотрим… Ну что ж, благодарю вас, лорд Пикеринг. Основные вопросы мы прояснили. А теперь мои коллеги поговорят с вами о разных интересующих их деталях…

9. С английской силой тёмною…

Сразу после моего разговора с Пикерингом, я распорядился созвать совет и подключить к нему "Мивок" и "Колечицкого", а затем решил узнать, что было на борту обоих английских кораблей. Точнее, не "что", а "кто".

Оказалось, что на "Медведе" находились пятьдесят шесть английских переселенцев, и ещё тридцать два ирландца из числа "главарей мятежников", а на "Святом Андрее" – двести восемнадцать ирландцев, вина которых заключалась в том, что они были ирландцами из Ольстера. А эти земли, переданные колонистам из Шотландии, нужно было планомерно зачищать от этих "недочеловеков". Обыкновенно, их попросту сгоняли с земли и давали им неделю, чтобы они покинули Ольстер. Мужчин, которые брали в руки оружие, чтобы защитить свои семьи, казнили либо посылали на тяжёлые работы, а иногда в Новый Свет – рабами, вместе с жёнами. Но больше всего было незамужних женщин – англичанки ехать в Новый Свет, как правило, не желали, а ирландки годились для "развлечений", даже если никто их там не рассматривал в качестве потенциальных жён.

Практически все переселенцы-англичане были мужчинами. Они шли в относительном комфорте, и, кроме морской болезни, практически ни на что не жаловались. Относительно здоровыми были и военнопленные на "Медведе", если не считать недоедания и первых признаков цинги, но и здесь не было ни единого случая смерти за время перехода из Ирландии.

Совсем другая картина наблюдалась на "Святом Андрее". Зловонный трюм, в котором и мужчины, и женщины были привязаны к килевым балкам и не могли свободно передвигаться; более того, свои естественные отправления им приходилось делать на виду друг у друга, хотя, конечно, света там было мало. Кормили их очень плохо, и практически все они были крайне истощены, а некоторые и при смерти. По их рассказам, более десяти человек успели по дороге умереть. Причём, как ни странно, продовольствия на них было отпущено не так уж и мало – тут постарались их тюремщики; хорошо к ирландцам относились лишь двое из них. Большинство вертухаев были приговорены к смерти специально созванным трибуналом, а двух последних суд освободил. Их присоединили к переселенцам, которых мы решили вернуть в Англию вместе с семьями гарнизона и начальства бывшей английской колонии.

Впрочем, почти все переселенцы попросили остаться. Практически у всех у них была профессия – плотники, кузнецы, ткачи, каменщики, даже один врач – и мы решили обсудить их судьбу на вечернем заседании. То же желание высказали ирландцы с "Сан-Андреса"; их мы решили оставить безоговорочно, даже если это означало, что в ближайшие месяцы основу населения острова будут составлять ирландцы. Условием было принятие православия и обучение в русских школах – и, как ни странно, все они с радостью согласились, особенно, когда узнали, что православие от католицизма не так уж и сильно отличается.

Зато все тридцать два "политических" с "Медведя" захотели домой. Как мне сказал один из них, Шон О'Коннели, "мы не можем оставаться в стороне от нашего народа, угнетаемого англичанами." На мой аргумент, что это может плачевно кончиться для них лично, мне было сказано, что "лучше так, чем жить в достатке вдали от родины". Ну что ж, подумал я, сантименты, достойные уважения, и решил отдать им оружие англичан – от ружей и пистолетов до пушек.

Вечером началось заседание Совета. Голосовая связь с "Мивоком" работала, хоть была и не самого лучшего качества. Сначала мы рассказали им последние новости – про захват лорда Пикеринга, а особенно про то, что Смута в России всё-таки произошла. С той стороны послышались некие идиоматические русские выражения, которые я не берусь приводить в этом повествовании. Но, в общем, их мнение совпадало с нашим – "Победе" необходимо как можно скорее отправиться в Устье, чтобы хоть как-нибудь выровнять положение. Тем более, что каталог оружия, взятого с собой из Росса, был не в пример обширнее, чем при нашей прошлой поездке, хоть и предназначалось это железо для Бермуд, где оно не понадобилось.

Единственная проблема, как ни странно, была с ирландками – тех из них, кто уже был на острове, принудили к занятию проституцией против их воли. Но для мужчин-ирландцев они были не жертвами, а падшими женщинами; впрочем, многие из наших ребят – те, кто неженат – смотрели на них намного более благосклонно. Но пока их всех откармливали, а тех из них, кто был болен венерическими болезнями, лечили. Три из них оказались на ранней стадии беременности; к счастью, ни одна из них не заболела "дурными болезнями", иначе лечение было бы намного сложнее. Как бы то ни было, ни одна ирландка не захотела обратно в Ирландию, где её подвергли бы остракизму.

А новости с Карибов были намного более приятными. И на Барбадосе, и на Каири – ребята решили оставить индейское название Тринидада – достроили первую очередь баз, и строительство идёт дальше. Более того, на Каири уже нашли нефть – она в районе Асфальтового озера практически на поверхности – и начали монтировать первый нефтеперегонный куб, по образу и подобию того, который уже действовал во Владимире. Согласно первым исследованиям, но полученный мазут должен подойти для кораблей, а бензин – для "уток" и джипов. А послезавтра "Мивок" и "Колечицкий" отправлялись на остров Провидения, и тогда у нас появится радиосвязь с Россом, пусть пока непрямая.

Как и планировалось, "Колечицкий" встретит нас в конце октября у острова Корву; именно там будет создана радиобаза, которая позволит нам установить прямое сообщение и с Устьем, а мы сможем заправиться. Иначе у нас могло просто не хватить горючки до Устья и обратно – от Святой Елены до Бермуд – 5997 морских миль, а от Бермуд до Кронштадта – почти 4500. А дальность на одной заправке при экономном ходе – 15 тысяч миль. И не исключено, что на Балтике "Победе" придётся действовать в качестве "оружия победы". Зато до Корву – всего 3670, что даёт нам около 830 миль на "всякое разное"; пусть даже около полутысячи – нужно же оставить резерв… Для массового хождения по Балтике вряд ли хватит, а для возможного визита в район Або – вполне, даже с учётом небольшого крюка, чтобы высадить наших ирландских друзей.

Конечно, подмывало послать "Медведя", пока нас не будет, с "дружеским визитом" в Элизабеттаун, чтобы навести там "порядок". Но матросов среди русских было очень мало, а иметь в основном ирландские команды не хотелось. Так что решили пока оставить все корабли в Новоалексеевске, а потом мы доставим для них моряков из выпускников школы в Николаеве-на-Котлине.

Насчёт же пассажиров "Медведя" было принято решение дать желающим испытательный срок, после чего, при условии всё того же перехода в православие и сдачи экзамена по русскому языку, временно разрешить им остаться на островах. При ударном труде в течение, скажем, двух лет, а также отсутствии нареканий, разрешение на пребывание могло стать постоянным.

На следующий день лорд Пикеринг с сыном прошлись по досочке в миле от берега, а остальные приговорённые к смерти были повешены. Это были, увы, были первые казни, совершенные русскими американцами. И я молился Богу, чтобы это происходило как можно реже. Но, с другой стороны, оставлять в живых тех, кто убивал женщин и младенцев, или морил пленных голодом…

И, наконец, на рассвете пятнадцатого марта Победа дала прощальный гудок и вышла из Новоалексеевской гавани. Впереди была Ирландия, потом небольшой дружеский визит в Англию, и, наконец, наша многострадальная Родина… Именно так, с большой буквы.

Переработанная версия.

10. На остров изумрудный идём мы морем трудным…

Мы предложили Ао O'Нилу высадить его и его людей на одном из полуостровов на юго-западной оконечности Ирландии.

– Ваше сиятельство, а не могли бы вы сделать это чуть восточнее, в районе Кинсейла, примерно шестидесятью милями восточнее?

В электронной энциклопедии про Кинсейл было указано, что ирландское название его – Кённтсал, и что он находится в устье реки Бэндон, или Бандан по-гэльски. В 1601 там произошла битва между англичанами и ирландцами, а также испанскими союзниками последних. Разгром ирландцев в этой битве ознаменовал начало конца Девятилетней войны, также известной как Тиронское восстание. Она продолжалась с 1593 по 1603 год и являлась попыткой остановить английскую колонизацию Ольстера и Ирландии в целом, а руководил ей Ао (по-английски Хью) О'Нил-старший, потомок королей Ольстера, носивший титул графа Тиронского, отец нашего Ао.

После поражения при Кинсейле, англичане начали опустошать земли О'Нила и его вассалов, уничтожая посевы и угоняя скот, а в начале 1603 года ему было предложено мирное соглашение. Он терял немалую часть земель, а также был вынужден сделать английский язык официальным, но за ним сохранялись и титул, и замок, и кое-какие угодья. Дополнительным условием было получение его сыновьями О'Нил, скрепя сердце, подписал мирный договор, получивший название Меллифонтского.

Дальнейшее я знал уже от Ао. Поначалу англичане соблюдали договорённости. Но в 1605 году, когда Лордом-наместником Ирландии был назначен сэр Артур Чичестер, Ао-старшему пришло предписание немедленно прибыть в Лондон на королевский суд. Доставил его вооружённый конный отряд, который приказал графу следовать вместе с ними в Дублин, где их уже ждал корабль.

Кончиться это могло лишь на Тауэр-Грин, лужайке, где рубили головы людям дворянского сословия. Поэтому люди Ао перебили незадачливых конвоиров, и Ао бежал в Баллишаннон и далее на корабле в Испанию. Ао-младший в это время учился в Колледже пресвятой девы Марии[49] в Кембридже и ничего не знал про случившееся в Англии. В один прекрасный день он был арестован и препровождён в Тауэр, где его предали суду за якобы имевшую место "измену". Именно на суде он впервые услышал про несостоявшийся арест своего отца. И, хотя единственным доказательством его вины было бегство его отца, его приговорили к смерти.

За день до того, как его шею должен был перерубить топор Томаса Деррика, знаменитого лондонского палача, в его камеру в Тауэр наведался Эдвард Сомерсет, Конюший Её Величества Елизаветы, с племянником которого молодой О'Нил дружил в Кембридже. Он объявил, что по его просьбе Её Величество милостиво согласилась заменить смертный приговор на лишение Хью О'Нила всех дворянских титулов и ссылку в Виргинию, где он будет продан в услужение, дабы искупить свою вину перед короной. А через семь лет ему будет разрешено подать прошение на имя правящего монарха о возвращении в Англию.

Это было не просто оскорблением для потомка королей, но и верной смертью – редкие ирландские рабы выживали там более двух лет. Ведь приток рабов всё увеличивался, стоимость их на аукционах постоянно падала, и у плантаторов не было причин заботиться о своих невольниках. Но Ао принял мнимую монаршую милость с внешней кротостью, пообещав себе, что он бежит, как только представится такая возможность. Как он мне сказал, "лучше смерть от диких зверей либо индейцев, чем жизнь под кнутом английского самодура."

В начале сентября того же года его и десяток других препроводили в трюм знакомого нам галеона "Сент-Эндрю". В Белфасте, следующей остановке по пути в Новый Свет, они провели более двух недель – к ним препровождали всё новых ирландцев, пока трюм не был забит до отказа. По пути в Элизабеттаун галеон попал в ранний нористер[50], и еле-еле сумел добраться до Бермуд, где и остался на ремонт. Тогда Ао и двое других сумели бежать из лагеря и перебрались вплавь на Главный остров и тем самым избежали транспортировки в Виргинию.

– А почему вы хотите именно в Кинсейл? – спросил я.

– Ваше сиятельство, это не мой секрет, – ответил он. – Но одно могу вам сказать – многие ирландцы, с которыми меня свела судьба в последнее время, рисковали жизнью за свободу моей родины, пока я учил латынь и греческий в Кембридже. Но хотелось бы туда попасть как можно скорее.

Было понятно, что что-то нам зреет, а что, Ао мне всё равно не скажет. Но я спросил для проформы:

– А почему они не изгоняют местное население, как в Ольстере?

– Если у них будет достаточно колонистов для новых земель, рано или поздно дойдёт дело и до графства Корк. Но пока у них все руки заняты Ольстером. Кстати, если вы боитесь мелей… у меня есть человек, который работал там лоцманом и очень хорошо знает местные воды. Лучше всего будет, если вы выбросите нас чуть западнее города, на побережье.

Дорога до тех мест должна была занять около десяти дней. Первые три дня были на загляденье – солнце, бриз с запада, температуры градусов в восемнадцать-двадцать. Но неожиданно подул северо-восточный ветер, небо заволокло тучами, и мы, как "Святой Андрей" два года назад, попали в самый настоящий "нористер". Высокие волны, пронизывающий до костей ветер, и проливной дождь, вскоре перешедший в снег, покрывший палубу белой пеленой сантиметров в двадцать… К счастью, во времена Второй Мировой в Америке делали качественную продукцию – палуба нигде не протекала, внутри были и свет, и электричество – но морской болезнью заболели практически все. Сначала я думал, что сумел продержаться, но на второй день подумал, что так плохо мне не было даже у мыса Горн. Впрочем, нет худа без добра – заглянув в зеркало, я решил, что моё ярко-изумрудное лицо как нельзя подходит для Изумрудного острова, как часто называют Ирландию.

На третий день циклон сместился далее на восток, волнение сошло на нет, ветер стих, и мы увидели солнце. Согласно секстанту и хронометру, наши координаты составляли сорок с половиной градусов северной широты и тридцать и три десятых градусов западной долготы. То есть оставалось примерно полпути – как ни странно, мы потеряли не так уж и много времени, и до нашей цели оставалось всего около пяти дней.

Двадцать четвёртого марта на горизонте появилась полоска земли, а в тот же вечер мы встретили английский корабль Ark Royal. Увидев нас, он попытался удрать, и, увы, первый же наш выстрел, который должен был лечь недалеко от него, попал не куда-нибудь, а в крюйт-камеру. Ао О'Нил, наблюдая взрыв с палубы, сказал мне:

– Ваше сиятельство, как я рад, что вы на нашей стороне…

А на следующее утро мы услышали отдалённую канонаду.

– Это из района Кинсейла, ваше сиятельство, – пояснил Ао, подошедший с ещё одним ирландцем. – Как мне кажется, началось… Вот, ваше сиятельство, Шон О'Каллахан, лоцман, про которого я говорил.

– А где стреляют? – спросил я.

– Это должно было быть тайной, да куда уж там… В устье реки Бандан находится замок Рингкурран – его заняли англичане – и руины испанского форта Сантьяго, напротив. Восстание должно было начаться в Кинсейле, а до того часть наших должна была укрепиться в Сантьяго.

О'Каллахан подошёл и поклонился, а я, подумав, спросил:

– Как близко мы можем подойти к укреплениям? Осадка у нас примерно двадцать футов.

– Я вас могу провести к месту в устье, где глубины будут около тридцати футов, ваше сиятельство. Выше по течению река быстро мелеет.

– Оттуда виден город?

– Город – нет, он за поворотом реки, а оба укрепления – да.

Как и пообещал Шон, по данным сонара, глубина в месте, где мы бросили якорь, была не менее десяти метров. В километре прямо по ходу слева и справа, на холмиках, находились форты – справа настоящий замок, над которым реял белый флаг с красным английским крестом, а слева – земляные валы, а над ними – зелёная тряпка, изображавшая из себя ирландский флаг. Людей мы не видели ни там, ни там, но посередине реки два небольших корабля обстреливали форт слева из пушек.

По моему приказу, первый же "чемодан" ударил по тому из кораблей, который был чуть выше по реке. В крюйт-камеру мы на сей раз не попали, но это и не требовалось – взрыв фугаса превратил англичанина в щепки. Другой же попытался выстрелить в нашу сторону, но, судя по всплескам, недолёт составлям не менее трёхсот метров. Второй выстрел, и второй англичанин прекратил своё существование.

Мы перенесли огонь на замок – но после первого же взрыва флаг пополз вниз; судя по всему, их впечатлило увиденное на реке. И мы на двух баркасах – на одном мои ребята, на другом ирландцы – помчались в замок. И, хоть меня и отговаривали от этого, я пошёл с ними.

К нашему удивлению, гарнизон в замке состоял из двух десятков солдат под командованием молодого лейтенанта, который торжественно вручил мне свою саблю. Вооружены они были вовсе уж допотопными мушкетами – никто в здравом уме не ожидал нападения на форт, их задачей было содержать его в таком состоянии, чтобы в случае войны туда можно было вновь ввести войска и артиллерию. Последнюю из замка вывели ещё три года назад – англичане сочли, что она была нужнее в Корке и Голуэе, где они скорее ожидали восстания.

С башни замка мы увидели городские укрепления Кинсейла. На воротах, обращённых к нам, висела зелёная тряпка, а над цитаделью – всё ещё красный крест. По моему приказу, один из моих людей передал по радио целеуказание, и нам вновь повезло – страшный взрыв потряс цитадель. Судя по всему, мы попали в пороховой погреб.

Больше выстрелов не потребовалось – немногие оставшиеся в живых англичане начали активно сдаваться. По моей команде, баркас подвёз ружья, пушки, порох, ядра и свинец. Конечно, подумал я, неплохо было бы продолжить боевые действия в Ирландии… Но, во-первых, вряд ли это было бы столь бескровно для нас. А, во-вторых и намного важнее, нас ждала наша многострадальная родина.

Вскоре пришла делегация из города с сообщением, что он полностью в руках восставших. Я посмотрел на Ао и сказал:

– Ну что ж, граф, надеюсь, что мы вам смогли хоть немного помочь.

Тот низко поклонился мне:

– Благодарю вас, ваше сиятельство, за наше чудесное спасение, за наше возвращение в Ирландию, и за вашу неоценимую помощь! Помните: в Ирландии у вас всегда будут друзья. Мы не забудем всего, что вы для нас сделали, и расскажем об этом детям и внукам. И вы и ваши люди всегда будете желанными гостями в нашей стране.

Мы обнялись, после чего наши погрузились на баркасы, и они ушли обратно к "Победе". Эх, не будь мы так нужны в России, я б с удовольствием поучаствовал в освобождении Ирландии… Но О'Нил прав – у нас есть дела и поважнее. Будем надеяться, что ирландцы справятся и без нас. И что я когда-нибудь приеду в Ирландию по приглашению О'Нила…

11. Предтечи Нельсона

Времени было мало – мы хотели как можно быстрее оказаться на Балтике. Поэтому по дороге на Дувр мы практически не останавливались. Два раза видели вдалеке военные корабли под английским флагом – впрочем, их путешествие на этом заканчивалось, уничтожали мы их издалека, и, хоть мне и хотелось их спасти, но, пока бы мы дошли до места гибели корабля, пока бы выловили тех, кто не погиб вместе со своим судном, они бы давно умерли от переохлаждения. Здесь было Ирландское море, а не Карибское, температура воды в конце марта – градусов восемь-девять. Но за души погибших мы молились каждый раз.

Во второй половине дня двадцать седьмого марта мы увидели знаменитые меловые скалы Дувра, на которых находился Дуврский замок высоко над портом. Согласно нашим картам глубин, подойти мы смогли достаточно близко к берегу, после чего расстреляли всё, что было в порту, а затем послали несколько зажигательных "чемоданчиков" в замок, который практически сразу заполыхал. Всё это время, на палубе стояли пленницы-англичанки с потомством, взятые нами на Бермудах.

После чего их пригласили на баркас, доставивший их на пляж под скалами. Перед тем, как занять своё место в Баркасе, леди Пикеринг сказала мне:

– Будьте же вы прокляты!

– Your ladyship[51], не мы начали эту войну, и не мы убивали женщин и детей на Бермудах. Заметьте, что мы уничтожаем лишь военных и военное имущество, и то лишь в ответ на ваши же действия.

Дама занесла руку для пощёчины, чуть подумала, и рука её безвольно повисла, а плечи затряслись от бесшумных рыданий.

– Передайте это письмо вашему королю – там указано, что именно нужно сделать, чтобы остановить войну.

И я вручил ей письмо, текст которого гласил:

"Дорогой король Джеймс, это только начало. Не нужно было захватывать наши земли, убивать наших людей, и помогать нашим врагам. Надеемся на ваше благоразумие, извинения, прекращение помощи самозванцам, и компенсацию ущерба – тогда мы согласны на мир."

Больше английские корабли нам на этом отрезке пути не попадались, а у нас не было ни времени, ни, если честно, сил для продолжения боевых действий в этих водах. Вот если бы послать что-нибудь с осадкой поменьше вверх по Темзе… Но, как говорила Герцогиня в русском переводе "Алисы в стране чудес", "всякому овощу – своё время."

Утром тридцатого марта мы вошли в Эресунд. Но если ещё тогда, в первый наш вояж, это был сугубо датский пролив с мирной жизнью на обоих берегах, то сегодня он выглядел совсем иначе. На юго-западном берегу горели пожары, а замок в Эльсиноре был всего лишь обугленной руиной. Посмотрев в бинокль на северо-восточный берег, мы увидели шведский флаг над Хельсингборгским замком. Интересно…

Мы пошли дальше – прежде чем кого-нибудь обстреливать, неплохо бы узнать, что происходит на самом деле. Мы решили, что, наверное, наш друг король Кристиан сможет нам рассказать, что происходит, и чем ему мы можем помочь.

Через полчаса, мы услышали пушечные выстрелы – чуть южнее, у Копенгагена. Вскоре мы увидели дымы на западной стороне, а потом множество кораблей в самом проливе. Вскоре уже можно было различить в бинокль флаги, большинство – с красным крестом на белом фоне, другие – с жёлтым на синем. Некоторые корабли горели, но с берега никто больше не стрелял, а вот корабли бомбардировали Копенгаген.

Так, подумал я. Повторяют, точнее, предвосхищают "подвиг" одноглазой свиньи – Нельсона, который через двести лет в нашей истории точно так же уничтожал Копенгаген. Ну что ж, ребята, зря вы это затеяли…

Наши артиллеристы принялись за работу, и, один за другим, английские корабли начали тонуть в холодных водах Эресунда. Потом, как по команде, стали сползать флаги, и оставшиеся в живых корабли пошли к берегу. Как обычно, доброе слово и пистолет, точнее, пушки, оказались более действенным аргументом, чем доброе слово без пушек.

Из сорока пяти английских и шести шведских кораблей уцелели двадцать четыре английских, включая и флагман самого адмирала Томаса Говарда; от шведских не осталось ни единого. Вскоре все они стояли у причалов города, а их команды брели в замок Фредериксборг, где им предстояло провести незабываемые дни в промозглых подвалах. А некоторых – включая самого адмирала – мы пригласили сначала к себе для основательной и неторопливой беседы.

Но сначала мы нанесли визит Его Величеству королю Кристиану. Его мы нашли живого, но раненого, точнее, посечённого кирпичной крошкой после попадания ядра в стену рядом с ним, в развалинах Копенгагенского замка.

– Мой любезный принц, как я мог покинуть свой пост? – спросил меня Кристиан, когда я смотрел на него с немым укором, пока кто-то из наших ребят дезинфицировал его раны. – Я не просто король Дании, но и главнокомандующий её вооружёнными силами.

Кристиан рассказал, что месяц назад армада из восьмидесяти пяти английских и тридцати двух шведских кораблей пришла в Копенгаген и потребовала передачи Скании, провинции с другой стороны Эресунда, "законному шведскому королю" – Анри Лотарингскому.

Так как у него было намного меньше кораблей, то Кристиан, скрепя сердце, согласился – при условии дальнейшего суверенитета над Эресундом и решения шведского конфликта путём переговоров. С Густавом у него отношения, конечно, тоже не сложились, но одно дело – холодный мир со шведами, другое – война со шведами и англичанами одновременно.

Вчера часть англо-шведского флота вернулась и ему был передан ультиматум – немедленное вступление в войну с русскими на стороне англичан. Он отказался. Сегодня на рассвете началась бомбёжка Эльсинора и Копенгагена. Эльсинор был превращён в руины за считанные минуты, а обстрел Копенгагена продолжался с удвоенной яростью. Береговой артиллерии поначалу удалось поджечь несколько кораблей, но её вскоре всю уничтожили. А датского флота не стало уже в первые минуты сражения – корабли, стоявшие на рейде, не ожидали внезапного нападения.

– И вы не можете себе представить, мой дорогой принц, как мы рады вашему здесь появлению!!

При разборе завалов оказалось, что супруга короля – Анна-Катерина Бранденбургская, вместе с младенцем Кристианом, наследником престола, и с дамами из своей свиты, была убита, когда крыло замка, куда они спрятались от обстрела, обрушилось. Узнав об этом, Кристиан, до того переносивший невзгоды достаточно стойко, вдруг побледнел и упал в обморок. Пока наши медики работали над принцем, прибывший только что Якоб Ульсфелд, которого Кристиан совсем недавно назначил канцлером, отвёл меня в сторону.

– Ваше превосходительство, убийство особ королевской крови, тем более страной, формально не воюющей с Данией, является тягчайшим преступлением. По нашим законам, все, кто в этом участвовал – то есть все команды английских кораблей – заслуживают смертной казни. Вы не будете против? Ведь именно вы и ваши люди – спасители Дании и победители этих нелюдей.

– Нет, ваша светлость, мы ничего не имеем против, дайте только их допросить. А пока хотелось бы узнать от вас более подробно про то, что происходило на Балтике и особенно в России в наше отсутствие.

12. Друзья и враги

Ульфельд подумал секунду, вздохнул и сказал:

– Ваше сиятельство, вот как обстоят дела. Швеция под контролем мятежников, за исключением Финляндии, части Ливонии, и острова Готланд. Кроме того, мы были вынуждены передать им все принадлежащие Дании земли по ту сторону проливов. Как видим – зря.

– Да, если кормить хищника, то его аппетиты растут.

– Хорошо вы это сказали, ваше сиятельство. Увы, теперь английский флот господствует на Балтике, а противятся им лишь шведские лоялисты и немногие русские очаги сопротивления. Да, и многие немецкие государства заняли нейтральную позицию.

– А что русский самозванец?

– Тот, кто называет себя императором Димитрием – на их стороне. И участвует в англо-шведско-польской кампании по "подавлению мятежей в Ливонии, Финляндии, и некоторых русских землях", как это официально у них именуется.

– Кто возглавляет сопротивление на Руси?

– Тоже Димитрий, но его фамилию я произнести не могу. Что-то вроде "пошарск".

– А что с шведским принцем Иоанном?

– К счастью, регент Густав сумел бежать вместе с принцем в Финляндию, где в момент мятежа в Стокгольме находился Столарм. Ныне они пребывают в Або. Туда же бежали многие шведские лоялисты, а те, кто не успел или не захотел, по слухам, уже казнены либо пребывают в заточении. Давайте я вам всё подробнее расскажу сегодня вечером – а то, с вашего позволения, дела…

Тем временем, Кристиан пришёл в себя, слабо улыбнулся, и сказал:

– Мой дорогой принц, мне тоже необходимо будет заняться кое-какими неотложными делами, но я хотел бы с вами отужинать сегодня вечером. До того, любезный канцлер, распорядитесь, чтобы в городе был наведён порядок. Кроме того, его превосходительству и его людям должно быть оказано максимальное содействие. Действуйте.

Мы раскланялись с Кристианом и вышли из полуразрушенного замка. У причала меня ждала шлюпка, и я вернулся на "Победу".

В одной из комнат меня уже ждал английский адмирал. Ждал, скажем так, без особого удовольствия.

В наше время гордыми и чопорными считали именно испанцев. Но с ними я как-то находил общий язык, кроме, конечно, типов вроде Луиса де Веласко, вице-короля Перу, и его людишек. А вот с титулованными англичанами разговор почти всегда начинался с "кило презрения" с их стороны. Исключение было пока что ровно одно: лорд Пикеринг.

Я мысленно заржал, когда мы с Сашей Сикоевым зашли, и адмирал начал свою бодягу:

– Я – адмирал флота Его Величества, граф Томас Говард[52]. Я требую…

Тут Сашина ладонь заткнула ему рот, оборвав его словоизвержение на полуслове. Слыхали подобное, и не раз.

Я сел, посмотрел на него, и сказал:

– Ну что ж, мистер Говард, добро пожаловать на борт нашего корабля. Вы военный преступник, и на вашем месте я бы не выкобенивался. Иначе уже перед повешением вам сделают очень и очень больно.

Говард изменился в лице.

Саша поднял его за шиворот, как тряпичную куклу, дал ему легонько по физиономии, и добавил на ломаном английском:

– Знаете, я б на вашем месте был бы предельно откровенен – поверьте, вы нам всё расскажете, хоть так, хоть так. И если вы ещё хоть раз позволите себе такой тон в разговоре с его сиятельством…

Саша уронил его на кресло и поднёс свой увесистый кулак к его морде.

Адмирал запричитал:

– Конечно, конечно, я всё расскажу, не бейте меня!..

И запел так, что любой соловей умер бы от зависти.

В общем и целом, дела обстояли примерно так, как мне уже рассказал Ульфелд, но адмирал добавил немало деталей, о которых Ульфельд не знал или не успел рассказать.

В апреле прошлого года, посольство самозваного "Союза трёх королей" прибыло в Лондон. На тот момент, и Борис Годунов, и Иоанн с Густавом благополучно пребывали у власти, так что единственным настоящим королём являлся Сигизмунд. Но, как бы то ни было, их приняла сама королева и милостиво соизволила приказать новому лорд-канцлеру Томасу Эггертону, также известному как 1-й барон Элсмир, заключить с ними договор о помощи.

Во-первых, Англия немедленно признала Генриха королём Швеции, а Димитрия – королём России. Посол последнего, некто "БОгдан Бэлски", как его имя выговорил адмирал, просил о признании своего короля императором, но Эггертон сразу дал понять, что, мол, не наглей.

Во-вторых, Англия согласилась послать эскадру, усиленную морской пехотой, в Датские проливы и на Балтику. Кроме того, три десятка недавно списанных военных кораблей передавались непосредственно Швеции. Команды для них формально должны были быть шведскими, но в реальности большую часть личного состава наняли в портах Англии, Шотландии и Ирландии.

В-третьих, были оговорены территориальные уступки и приобретения. Швеция получала датскую провинцию Сконеланд к северу и востоку от Проливов, а также все территории, примыкавшие к Невскому устью, кроме острова Котлин и собственно устья. Отдельно оговаривалось "возвращение" всего течения реки Нарвы Швеции.

Англия же получала от России Русскую Америку, включая "любые острова, буде таковые окажутся западнее Балтийского моря", а также остров Котлин. А Швеция ей передавала город и порт Гётеборг и на тот момент датские остров Борнхольм и провинцию Бохуслен к северу от Гётеборга, а также определённую сумму золотом. Кроме того, английские купцы получали право свободного прохода через Датские проливы и беспошлинной торговли во всех шведских территориях, равно как и в портах вассалов Польши. Шведские, русские, и польские купцы подобных привилегий в английских портах не получали.

В июле прошлого года английский флот, усиленный тридцатью кораблями под шведским флагом, появился в Эресунде. Где-то в это самое время в России умер "узурпатор Борис", и на трон уселся "законный король Димитрий" – подробностей адмирал не знал, да и особо не интересовался – мол, дикари, что с них возьмёшь.

Англичане высадили десант у Хельсингборга, который без единого выстрела сдался на милость победителя. После этого, корабли прошли мимо берега, которому суждено было стать шведским, вне досягаемости пушек Эльсинора. Увидев эту эскадру у Копенгагена, король Кристиан быстро согласился, во-первых, уступить Сконеланд, Борнхольм и Бохуслен, а, во-вторых, разрешить кораблям под английским и шведским флагом беспошлинно проходить через Проливы.

Затем они подошли к ганзейскому Любеку и расстреляли стоявшие в порту купеческие корабли, а также припортовые склады. Сделано это было для устрашения – и, действительно, Любек сразу согласился выплатить Англии немалую сумму денег, разрешить её купцам свободную торговлю, и запретить таковую с "мятежниками" из Швеции и России. А когда эскадра подошла к Шверину и потребовала не только схожие привилегии, но и участие в войнах с вышеназванными "мятежниками", то местный герцог сразу согласился, а за ним последовали и герцоги Штеттина и Вольгаста. Другие немецкие прибрежные государства, такие, как Мекленбург и Штральзунд, предпочли выплатить немалые денежные суммы и поддержать захватчиков на словах.

Узнав, что Столарм находился в Риге, объединённая эскадра пошла на север. Когда она подошла к Стокгольму, им навстречу вышло несколько шведских кораблей. Но одновременно в самом городе вспыхнул мятеж под командованием нашего старого знакомого Юлленъелма, после чего власть перешла к мятежникам, а шведские корабли без единого выстрела спустили флаги. Чуть позднее они присоединились к эскадре Генриха.

Единственное, что омрачало их триумф – они не смогли найти ни принца Иоганна, ни Густава, которые смогли бежать из города на запад, по озеру Меларен, и далее на север, откуда они ушли на рыбацкой лайбе через Ботнический залив в Або. Вскоре туда вернулся и Столарм, а также начали стекаться лоялисты со всей Швеции. Возможно, если бы объединённая эскадра ударила по Або до возвращения Столарма, они бы смогли захватить город. Но вместо этого они решили ударить по Ревелю и далее по Невскому устью.

У Ревеля они напоролись на пушечный огонь с Ульфсё и потеряли полдюжины кораблей. Тогда они высадили десант в лесу Зевальд несколько западнее города и ударили с суши. Это дало шанс кораблям в гавани Ревеля уйти из города; более того, когда англичане разбили тараном ворота и вошли в город, раздался сильнейший взрыв, и надвратная башня разлетелась. В результате погибло более полусотни англичан и примерно столько же шведов, а раненых и искалеченных было как минимум вдвое больше. Ревель был отдан на растерзание захватчикам, хоть он номинально и был шведским; немалая часть населения была вырезана, сотни женщин обесчещены, но, когда Юлленъельм, назначенный Генрихом наместником Шведской Ливонии, вошёл со свитой во дворец, произошёл ещё один взрыв. К счастью для адмирала Говарда, он в этот момент находился в порту и таким образом выжил.

Флот ушёл к Гогланду и пытался взять остров в течение трёх дней, но огонь тамошних орудий потопил одиннадцать кораблей, а, когда они попытались высадить десант ночью, "эти проклятые русские дикари" каким-то образом засекли баркасы и расстреляли их. Тогда они оставили этот остров в покое и пошли на Николаев, где три корабля оказались на мели, а русская артиллерия уничтожила ещё дюжину. Они отошли к Усть-Нарве, но после того, как первые же два корабля затонули в холодных балтийских водах, Говард сказал, переиначив слова Пирра: "Даже если мы здесь победим, я останусь без флота", и ушёл к Аландским островам, послав баркас на разведку подходов к Або. А узнав о том, что в городе и окрестностях находится эскадра Столарма, он махнул рукой и отправился в Гётеборг на церемонию торжественной передачи самого города и провинции Бохуслен к северу от него Англии.

Всю зиму в Гётеборге ремонтировались корабли эскадры, а из Англии шли всё новые галеоны с морской пехотой на борту. Зима была мягкой, и в марте пришло сообщение, что Балтика к югу от Ботнического залива полностью свободна ото льда. Тогда Говард послал большую часть эскадры в Ботнический залив, где она, объединившись со шведами, устроила блокаду Або. Сам же он решил принудить Данию к участию в войне на стороне Англии и её союзников. И, если бы не мы, скорее всего, так бы и случилось.

Английская эскадра на Балтике на данный момент насчитывала шестьдесят четыре корабля, не считая тех, которые были потеряны сегодня при Копенгагене. От флота регента Густава их оставалось всего лишь восемнадцать. Кроме того, к англо-шведской (точнее, англо-лотарингской) коалиции недавно присоединились двадцать девять военных кораблей из Данцига и Штеттина – у Польши своего военного флота не было, но эти прусские города формально были вассалами польского короля и не смогли ослушаться, а также девятнадцать из Померании и Шверина.

– Ну что ж, адмирал, благодарю вас. А что вы знаете о России?

– Только то, что я слышал от людей короля Сигизмунда. Король Димитрий правит по всей стране, а немногие мятежники – в Невском устье, а также в каких-то других городах – вскоре будут уничтожены.

– Ну что ж, мой лорд, насладитесь нашим гостеприимством сегодня вечером. Надеюсь, что к завтрашнему дню вы ещё чего-нибудь вспомните.

"Моему лорду" надели наручники и увели его, по дороге случайно приложив его мордой о косяк двери.

– Ой, извините, мой лорд, – запричитал Саша с плохо скрываемой улыбкой. Тот, со слезами на глазах – похоже, он был окончательно сломлен – ушёл, ведомый парочкой конвоиров.

– Таких сук надо на кол сажать, – сказал Саша уже по-русски. – Понравилось ему, гадине, города расстреливать.

Вечером, во время ужина, я рассказал Кристиану и Ульфельду про результаты допроса. Кристиан задумчиво сказал:

– Я вообще не хотел их пускать в Балтику, но против такого флота я ничего поделать бы не смог. Думал, отсидимся…

Я не стал говорить, что он этим нарушил наш договор, и я поспешил его успокоить. Тем более, что это было действительно так.

– Не корите себя, ваше величество, вы все равно ничего не смогли бы сделать с таким флотом.

И при этом подумал: да, конечно, датчане не русские – и героизм их остался в прошлом, во временах викингов…

После обеда, Ульфельд попросил ещё несколько минут моего внимания.

– Ваше сиятельство, мне сдаётся, что Дании жизненно необходим союз с русскими. Если б в Копенгагене стояли русские корабли с вашим оружием, то мы бы сейчас не оплакивали погибших в сегодняшнем обстреле. И ещё. О мёртвых, конечно, или хорошо, или ничего, но вот супругу Анну-Катерину Его Величество терпел, но не любил. Да и сына он видел редко – Анна соглашалась на исполнение супружеских обязанностей раз в месяц, но не более того, и в оставшееся время, хоть и жила здесь, в замке, видеть его не желала. Нет ли у вас в России подходящей кандидатуры для новой жены?

Я подумал про себя, что Ксения как нельзя лучше подошла бы для этого, но даже если она и осталась в живых, она замужем. Но идея хорошая – особенно если учесть, что Дания – ключ к Балтике. И хороших девушек, особенно из наших школ, не так уж и мало. И я сказал, ничуть не кривя душой:

– Я попытаюсь найти знатную невесту для Его Величества. Вот только любая наша девушка захочет остаться православной.

– Лишь бы не паписткой, – улыбнулся тот. – Мы даже готовы построить православную церковь для неё и немногих приближённых. Единственное условие – детей крестят в лютеранство.

А я подумал, что это – ещё одна головная боль на ближайшее будущее…

Глава 3. Истинный царь Димитрий