— Как же невесть кому? — воскликнула испуганная Катерина. — Да ведь он с вами был… ваш плащ держал и сумку, и дверь вам открывал… Я подумала, это ваш муж!
— Муж?! — чуть не задохнулась от злости женщина. — Да это был мой шофер!
Вот так-то… Шофер решил оказать услугу своей начальнице, а в результате узнал, что у нее заболевание крови и, по доброте душевной, немедленно рассказал об этом в коллективе, за что и был уволен. Ну, эта дама еще дозвонилась до дирекции «Вашего анализа», и был ужасный шум, и Катерина уже решила, что ее тоже уволят, как того шофера, но ее просто премии лишили, а случившееся обсудили со всеми работниками, во всех кабинетах, после чего вышел приказ: результаты анализов отдавать только тем, на чье имя заключен договор, и только после предъявления этого договора. Так что упорство Марины Сергеевны вполне понятно Асе… Вот только посетитель понимать его никак не хочет. Он снова и снова повторяет просьбу, снова и снова натыкается на отказ — и в конце концов уходит, бросив угрожающий взгляд… почему-то на Асю.
— Ну, я тебе это припомню, сука! — говорит он и бросается вон, причем так шарахает о косяк застекленной дверью, что она разбивается.
— Да что ж это такое! — в сердцах восклицает санитарка Надя, которая только что разделалась с предыдущими осколками. — Я сегодня стеклоуборщик какой-то!
Ася стоит, буквально разинув рот, и на ее месте так поступил бы каждый! Интересно, почему именно ей, которая вообще ни слова не произнесла в этом споре, разъяренный молодой человек посулил припомнить?! Неужели из-за того, что Марина Сергеевна на Асю иногда поглядывала, словно в поисках поддержки, он принял именно ее за суровую и непреклонную начальницу, которая ничего никому не велит?! Но Ася ничуть не похожа на начальницу. Она похожа на человека, на которого вечно все шишки валятся со всех сторон!
Привычно вздохнув над вредностью судьбы, которая к ней так несправедлива, Ася заходит за стойку администратора, берется за мышку компьютера и просматривает журнал сегодняшних посещений.
Красивую даму с седыми волосами, которая зачем-то сунулась в подсобку, зовут Сталина Сергеевна Шестакова. Ася качает головой — ну и имя! С другой стороны, она наверняка его не сама себе выбирала. Но как живет с ним? Лучше бы сменила! Асин отец Сталина уважает, но рассказывал, что, когда бушевала перестройка, о своих симпатиях к вождю народов заявлять было натурально опасно если не для жизни, то для репутации. А эта Сталина… жизнь прожить с таким именем! И не сменила его, вот странно!
Ася закрывает файл Шестаковой, и в это время в холле появляется доктор Авдеев. Это врач-лаборант, он пришел из главного здания «Вашего анализа» и просит разрешения воспользоваться компьютером администраторов. Ася освобождает место и видит, что Авдеев открывает информацию по какому-то посетителю. И стоит ей поглядеть на экран, на эти цифры, как она даже ахает:
— Не может быть!
— То-то и оно, — говорит Авдеев. — Наталья, идите сюда. Вы этот забор делали?
Наталья подходит, смотрит на монитор компьютера, который врач повернул к ней, и пожимает плечами:
— Никита Дмитриевич, да вы разве не видите, что это вовсе не я, а Нина?
Среди лаборанток «Вашего анализа» две Левашовых — Наталья и Нина. Их частенько путают, хотя работают они в разных кабинетах. Наталья — на Сенной, а Нина — на Ильинской.
— Ага, значит, вы не помните, какой он был, этот господин Бусыгин?
— Конечно, не помню, раз я его не видела, — с досадой пожимает плечами Наталья. — А случилось-то что?
— Да вот, посмотрите.
Наталья вчитывается в результаты анализа и делает такие же большие глаза, как до этого Ася:
— Не может быть!
Штука тут вот в чем. Кто хоть раз сдавал кровь в анализ и получал результат, знает, что ему выдают распечатку, в которой есть название компонента крови, его нормальное значение в соответствующих единицах и то значение, которое обнаружено фактически. Бывают более или менее значительные расхождения с той или иной нормой. Если так, значит, человек нездоров, ему надо лечиться. Даже самый простой — общий — анализ крови может сказать очень о многом. Так вот, результаты этого анализа, а также биохомического говорили — нет, просто кричали! — о том, что у человека по фамилии Бусыгин глобальная аллергия или гельминтоз, нарушена свертываемость крови, он очень истощен. Кроме того, нарушена функция надпочечников и проблемы со щитовидной железой. И еще много чего там обнаружилось, вплоть до онкологии крови. Ну просто из рук вон. Судя по этим анализам, за Бусыгиным немедленно надо высылать «Скорую помощь», да еще неясно, успеет ли она к нему живому. Непонятно, как он вообще дошел до кабинета, ему в реанимацию надо!
— Может, на преданалитическом этапе что-нибудь? — заикается Марина Сергеевна.
На преданалитическом этапе возможно всякое. Бывают так называемые анализы, специфические к хранению, например, на калий-электролиты. Скажем, если утром пробу взяли, а максимум через четыре часа не отправили на анализ, показатели могут стать гораздо выше. Отсюда — неправильный анализ.
— Все может быть, — говорит Никита Дмитриевич. — Но тут все результаты анормальны, нормального — ни одного! Девочки, найдите в компьютере телефон этого бедолаги. Надо позвонить, предупредить, чтобы срочно обратился к врачу! А то неизвестно, когда он за распечаткой явится. Как бы не стало совсем уж поздно!
Ася входит в данные приема того дня, когда Бусыгин сдавал кровь, отыскивает его фамилию — и обнаруживает, что номер телефона не указан. Только домашний адрес: Крутой съезд, дом 5, квартира 3.
— Это где ж у нас Крутой съезд? — гадает Никита Дмитриевич. — Небось где-нибудь у черта на куличках?
— Вряд ли, — качает головой Ася. — Если «съезд» — почти наверняка это где-то ближе к Рождественской.
В Нижнем, если кто не знает, длинные, крутые спуски с улиц верхней части города на набережные Оки и Волги исстари называются съездами. Их довольно много, этих съездов. Зеленский, Окский, Похвалинский, Печерский, Георгиевский, Казанский, Ивановский, Почтовый и так далее. Оказывается, и Крутой среди них есть!
Но все же никто не знает точно, где он находится. Приходится искать в Интернете карту города. Оказывается, Ася угадала. Крутой съезд ведет на Рождественскую. А дом, в котором живет Бусыгин, стоит примерно на середине съезда, чуть в глубине.
— Ну, что делать? — говорит доктор Авдеев. — Надо кому-то туда идти, в смысле, ехать, отвезти распечатку и предупредить Бусыгина, чтобы немедля шел к врачу. Он уже три дня за результатами не идет! Буквально завтра чтобы явился в больницу! А ехать надо сегодня. Кто возьмет на себя эту миссию?
Молчание. Похоже, ни у кого нет совершенно никакого желания брать на себя эту самую миссию. Имелась бы служебная машина — еще туда-сюда, а на общественном транспорте… А впрочем, сейчас целыми днями такие пробки, что ни на машине, ни на автобусе, ни на маршрутке не больно проедешь. Вообще, в Нижнем последнее время самый надежный транспорт — одиннадцатый номер. В смысле, пешком ходить — самое верное дело. Ну так вот — добровольцев что-то не видно.
Наталья стоит, сложив руки на груди, словно статуя, которая по определению никогда с места не сойдет. Надя немедленно смывается в подсобку. У Марины Сергеевны очень недовольный вид.
— Ну, давайте я туда схожу после работы, — говорит Ася.
А и в самом деле, почему бы не сходить? И живет она не столь далеко — на Пискунова. Полчаса ходу до Рождественской, если быстро идти. А если медленно — сорок минут. Вполне можно прогуляться. Всяко лучше, чем одной дома сидеть вечером и в телевизор пялиться.
А что еще делать? Нечего, в том-то и беда…
Ну вот разве что соседка Маша зайдет. Хотя нет, она еще вчера обмолвилась, что сегодня зажигает в каком-то ночном клубе… звала Асю с собой. Чего, говорит, ты вечно дома киснешь?! Нет уж, лучше Ася пойдет исполнять свой гуманитарный долг, чем где-то что-то будет зажигать! Каждому свое!
— Давай, топай, — бурчит Наталья, словно подслушав ее мысли. — Вечерами от скуки небось помираешь? А тут доброе дело сделаешь. В собственных глазенках возвысишься. Глядишь, наконец-то себя зауважаешь!
Ася смотрит на часы — недолго ей осталось терпеть Натальину тиранию! — и фыркает:
— Ты так говоришь, будто делать доброе дело — это что-то совершенно нелепое!
— Совершенно нелепо на ночь глядя на Рождественку тащиться, — отрезает Наталья. — Как было при Горьком дно, так и осталось. Помнишь, в школе пьесу «На дне» проходили? Вот там оно и было. И сейчас есть! Самое криминальное место, почти как Автозавод. К тому же сейчас на Рождественке проезжую часть заново мостят. Все в песке, ни пройти ни проехать. А ремонт делают чебуреки. Гастарбайтеры, понимаешь? Смотри, затащат в подворотню да так отделают, что месяц будешь враскоряку ходить.
Ася изумленно раскрывает глаза — что это с Натальей, что она вдруг решила позаботиться об Асе?! — но та тут же влепляет:
— А может, ты только и мечтаешь, чтобы тебя отделали, а то небось уже позаросла народная тропа!
И уходит в лабораторию, потому что в этот момент появляется новый посетитель. Заносит в компьютер его данные Марина Сергеевна, потому что Ася стоит, как прибитая к полу, и еле сдерживается, чтобы не расплакаться.
Достала-таки ее Наталья…
Марина Сергеевна поглядывает на Асю сочувственно, но ничего не говорит. А что она может сказать? У нее-то есть муж, а значит, само собой разумеется, ничего не позаросло, никакая народная тропа. У Натальи тоже есть какой-то неведомый кавалер, и Надя замужем, а у Аси — никого.
У Вали, лаборантки из шестнадцатого кабинета, тоже никого, но Валя еще молодая, а Ася… Ася уже пожилая, можно сказать. А все равно — одна-одинешенька.
Почему?
Честно говоря, ей вполне хватило первого замужества. Если бы Виталик не погиб, они, наверное, все же так и так развелись бы. Жаль, что не осталось ребенка — тогда Ася вообще не чувствовала бы одиночества. И потребности в сексе у нее особо не было. Как-то не могла вспомнить, чтобы хоть разок возносилась с Виталиком на те самые вершины, о которых кино снимают, книжки пишут и о которых подробно исповедуются в Интернете и по телевидению все, кому не лень. Врут, пожалуй, часто думала Ася. Одна соврала — и все повторяют, потому что неохота отставать. А может, и не врут, просто она это не узнала — да и знать не хочет. Это ненормально, что она никогда не волновалась рядом с мужчиной? Наверное, нет. Наверное, это и есть ужасная штука под названием фригидность. Ну, такая она уж есть, Ася Снегирева! Такая есть.