— Она эгоистка. Она любит только себя и деньги, которые к ней плывут, — подумав, сказал Смородкин. — В общем, мотива я не вижу. А раз нет мотива, то нет и преступления. — Он растер всей пятерней лоб и мрачно добавил: — Ее кто-то очень ловко подставил.
— Я тоже так думаю, — согласился Климов. — А следователь как настроен?
— Татьяна Васильевна в панике, — улыбнулся Смородкин. — Она поклонница таланта Ракитиной, ходила на ее концерты, покупала пластинки, и вдруг — убийца!
— В таком случае почему она дала согласие на ее задержание?
— Пошла на поводу у дежурного опера… — Смородкин обвел взглядом стены, потолок, придвинул к себе чистый лист бумаги и написал: «Можейко посоветовал».
«Что за чертовщина! — подумал Климов. — Как только мы начинаем потрошить сильных мира сего, так на сцене мгновенно появляется следователь по особо важным делам Можейко. Так было и в деле Пшеничного-Кариновского, и в деле Глазова-Добровольского… Случайность это или закономерность? Если закономерность, то дело Маши Ракитиной — лакмусовая бумажка, на которой можно проверить лояльность Можейко».
Климов сделал из фляжки еще один глоток, сунул ее в задний карман брюк, указал рукой на дверь — следуй, мол, за мной — и вышел в коридор.
— Как фамилия адвоката Ракитиной?
— Спицын.
— Молодой?
— Молодой, да ранний.
— Найди его, побеседуй и постарайся очень ненавязчиво убедить в том, что дело это архисложное, запутанное и что ему в одиночку с ним не справиться.
— Он и сам об этом догадывается.
— А чего тогда стращает? На чью помощь рассчитывает? Журналистов?
— Наверное.
— Так объясни ему, что нельзя на правах любителя заниматься вещами, требующими высокого профессионализма. Когда он это поймет, втолкуй, что и мы в данный момент не в состоянии раскрутить это дело, ибо с временем туго и людей не хватает.
— Это он уже усек, — кивнул Смородкин. — Он пришел в ужас, когда узнал, что следствие поручено девчонке с четвертого курса юрфака.
— Отлично! — Климов щелкнул пальцами. — Если он такой умный, то бери его за хобот и тащи в агентство «Лучник», внуши, что только Скоков может вычислить и поймать убийцу.
Смородкин оторопел. Скоков — это частное сыскное агентство. Его люди занимались розыском всевозможной сволочи — квартирных аферистов, рыночных мошенников, учредителей банков, обобравших своих клиентов, а затем давших деру в неизвестном направлении, искали канувших как в воду бизнесменов, их жен, любовниц, но за убийства, как правило, не брались: статус не позволял.
— Он за это дело не возьмется, — сказал Смородкин. — У него своих забот полон рот.
Климов зашел в туалет, осмотрел кабины и, убедившись, что они свободны, сказал:
— Витя, дело Ракитиной тем хорошо, что его запросто можно расчленить на два. Рассмотрим первое… Восходящая звезда российской эстрады Маша Ракитина звонит в милицию и сообщает, что в ее квартире — убийство. Милиция приезжает, находит труп Володи Слепнева, убитого с близкого расстояния из пистолета с глушителем, а в прихожей на тумбочке — этот самый пистолет с пальчиками Маши Ракитиной. Дежурный опер молод, горяч, желая отличиться, проводит допрос на месте с пристрастием и, выяснив, что Ракитина — любовница Слепнева, ставит точку: убийство на почве ревности. Я правильно рассуждаю?
— Небольшой натяг есть, но допустить можно.
— Что тебе не нравится?
Смородкин вытащил из кармана сигареты и задумчиво проговорил:
— Я верю Ракитиной, верю, что она впервые в жизни видела этот пистолет.
— А пальчики?
— Естественная реакция… Человек входит в квартиру, видит на тумбочке пистолет и… побеждает природное любопытство: он берет его в руки и рассматривает. — Смородкин прикурил и, хмыкнув, добавил: — Она же не знала, что в спальне лежит покойник.
— Логично, — кивнул Климов. — А теперь рассмотрим второе дело… Ракитина утверждает, что ее муж Григорий Блонский накануне по делам фирмы уехал в Питер. И по дороге пропал, исчез. Его не видели ни у Смирновых, у которых он обычно останавливается, ни в типографии номер шесть, где он должен был разместить заказ на конверт-обложку нового диска Ракитиной. Так вот, Скоков по заявлению Ракитиной займется поисками ее пропавшего мужа. — Климов вскинул вверх указательный палец и хитровато прищурился. — А так как все дороги ведут в Рим, то в результате этого поиска он обязательно столкнется с тем, кто шлепнул Слепнева. Понял?
Смородкин поморщился.
— Нехорошо как-то получается… Они, значит, будут жилы рвать, а мы… мух ловить?
— А ты за них не огорчайся, — сказал Климов. — Жилы они будут рвать не бесплатно: Маша, чтобы выкрутиться из этой истории, им любые бабки отвалит, а мы… Мы, Витенька, получим прекрасную возможность выяснить, что собой представляет Можейко… Почему он все время путается под ногами и ставит нам палки в колеса.
— Одним выстрелом — трех зайцев! — восхищенно пробормотал Смородкин. — Это ты в состоянии фрустрации придумал?
— Это я придумал здесь, в туалете! — Климов достал из заднего кармана фляжку, сделал глоток и протянул ее Смородкину. — Вернешь, когда у меня появится возможность думать в кабинете. — Он направился к выходу. В дверях на мгновение задержался и погрозил своему подчиненному указательным пальцем. — Только полную!
Скоков встретил своего ученика с распростертыми объятиями, вышел из-за стола, что уже само по себе было подвигом, похлопал по плечам, помял шею и с улыбкой, спрятанной где-то на дне его не то желто-карих, не то серо-зеленых глаз, спросил:
— Говорят, тебе полковника дали? Врут или правда?
— Правда.
— А чего невесел?
— Дело больно запутанное подкинули.
— И ты желаешь посоветоваться?
— Хочу сделать вам предложение.
— Я весь внимание.
Скоков слушал Климова, не перебивая, с мягкой полуулыбкой на широком, уже покрытом старческими морщинами лице, иногда делал в блокноте короткие — из двух-трех слов — записи и украшал их восклицательными или вопросительными знаками. Выслушав, спросил:
— У тебя есть версия?
— Я думаю, Слепнева, по каким причинам, не знаю, возможно, из ревности, грохнул муж Ракитиной. И смылся, — сказал Климов и, поймав на себе насмешливый взгляд Скокова, добавил: — А что ему еще оставалось делать?
— Если это допустить, то выходит, заявление Ракитиной о том, что ее муж накануне отбыл в Питер, вранье. Когда он ушел из дома?
— По ее словам, в шесть вечера восьмого.
— А Слепнев превратился в труп девятого примерно за час до прихода Ракитиной с работы. Так?
— Так.
— А пистолет? Зачем он его оставил на месте преступления? Решил подставить свою жену?
— В это поверить трудно, — признался Климов.
— В таком случае поехали дальше, — сказал Скоков, сделав очередную пометку в своем блокноте.
— Поехали… — Климов несколько секунд смотрел отрешенным взглядом в какую-то только ему одному видимую точку, затем пригладил ладонью короткий ежик своих волос и сказал: — Ракитина «вальтер» от «макарова» отличить не может, а выстрел сделан профессионально: пуля влетела Слепневу точно между глаз.
— О чем это говорит?
— Слепнева шлепнул кто-то третий, — сделал вывод Климов.
Скоков взял трубку совершенно некстати зазвонившего телефона.
— Агентство «Лучник»… Я вас слушаю… Очень приятно… Подъезжайте, буду ждать.
Положив трубку, Скоков откинулся на спинку кресла и, придав голосу вежливые, до предела доверительные нотки — так он обычно разговаривал только с особо опасными преступниками, — сказал:
— Звонил Спицын, адвокат Ракитиной. Желает встретиться… Что ему от меня нужно?
— Чтобы вы нашли мужа Ракитиной.
— Так он подъедет вместе с ней?
— Да.
— Твоя работа?
Климов, словно защищаясь от удара, вскинул руку.
— Семен Тимофеевич, я только выполнил вашу просьбу… Вы сами говорили: «Ребята, ищите мне клиентов!» Вот я и нашел… Богатую, как английская королева, талантливую, как Алла Пугачева. А надобно ей совсем немного: отыскать мужа!
— Ты хочешь, чтобы мы работали в паре?
— Я вам помогу, но только с одним условием: я к вам не приходил и ничего не предлагал.
— Значит, ты ведешь расследование независимо от меня, а когда я выйду на убийцу…
— Семен Тимофеевич, вы опять меня неправильно поняли… — На лице Климова мгновенно отразилась мука человека, загремевшего в ад и воочию увидевшего сковородку, на которой ему предстояло жариться. — Я — пристяжная, был ей и остался.
Полководец сказал: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом», — но генерал, возомнивший себя Наполеоном… Такое представить страшно. Это гибель армии, позор и бесчестье для народа, поэтому признание Климова Скоков мог смело расценить как поступок величайшего мужества, но он слишком хорошо знал своего бывшего подчиненного и на провокацию не поддался, сказав:
— Костя, когда мне льстят, я всегда задаю себе один и тот же вопрос: чего льстецу от меня надобно? Так что не темни, выкладывай!
Климов потер указательным пальцем переносицу — как всегда, когда находился в затруднительном положении.
— Семен Тимофеевич, я, можно сказать, под колпаком — телефоны слушают, за каждым моим шагом следят… Поэтому я на некоторое время — а именно на время расследования — хочу создать себе имидж человека, которого можно купить, — пьющего, гулящего, вечно безденежного…
— То есть власть, по твоему выражению, в состояние фрустрации.
— Именно.
— Зачем тебе это нужно?
— На меня могут клюнуть.
— Кто?
— Да хотя бы Можейко! Ему почему-то очень хочется, чтобы мы это дело закрыли и передали в суд.
— Ты думаешь…
— А здесь и думать нечего, — загорячился Климов. — Можейко — следователь со стажем и должен прекрасно понимать, что выводы дежурного опера — это выводы зарвавшегося жеребенка, которые нельзя принимать всерьез.
— Ты прав, — сказал Скоков. — Значит, за этим делом стоят две силы… Первая желает остановить колесо следственной машины, вторая, которую представляет адвокат Ракитиной, — раскрутить. Это уже кое-что…