Он задумался, и Климов, воспользовавшись возникшей паузой, быстро проговорил:
— Теперь вы понимаете, почему я желаю, чтобы никто не догадался о нашем с вами контакте в работе?
— Понимаю. — Скоков долго молчал, барабаня пальцами по столешнице, затем закурил, что позволял себе в последнее время крайне редко — барахлило сердце, и, выпустив колечко дыма, спросил: — Смородкин в курсе твоего эксперимента?
— Нет. Все должно быть чисто.
Скоков представлял, на что идет Климов, зная, что его ожидают сплетни, пересуды за углом, плевки в спину и откровенное презрение товарищей по работе. Выдержать такое сможет далеко не каждый, поэтому на какое-то мгновение испытал чувство отцовской гордости за своего ученика и пожелал ему в душе мужества и удачи.
— Хорошо, я принимаю твои условия. — Он медленно встал и пожал Климову руку. — А сейчас сматывайся: я не хочу, чтобы Ракитина и ее адвокат застали нас за чашкой чая.
Климов ушел. Скоков выглянул в окно, выходившее во внутренний дворик, и увидел, что его команда самозабвенно забивает козла. Он чертыхнулся и, спустившись с крыльца, сказал:
— Яша, ко мне с минуты на минуту подъедет дама… Приготовь чай, бутерброды и создай обстановку культурного учреждения, где работают интеллигентные люди, а не козлы-забойщики.
Последнее замечание относилось ко всем, но Яша Колберг принял его на свой счет: он занимался на последнем курсе вечернего отделения юрфака, на носу были госэкзамены, и полковник всякий раз приходил в негодование, когда видел, что его подопечный так бездарно транжирит драгоценное время.
Скоков занял место Колберга.
— Чей ход?
— Ваш, — ответил Родин и, задрав голову, посмотрел на облака. — Зачем Климов приходил?
— Он уже не ходит — ползает! — Скоков потрепал по шее своего верного телохранителя — бультерьера по кличке Кефир — и грозно спросил: — Ты проболтался, что у Кости фрустрация?
Кефир ответил озадаченным взглядом.
— Я спрашиваю: ты прогнал информацию?
Кефир сообразил, что хозяин не в духе, а может быть, выпил, и, выражая свое недовольство, отбежал в кустики — помочился.
— Не пес, а детектор лжи, — улыбнулся Родин. — Любого на чистую воду выведет.
— Ходи, — недовольно проворчал Скоков.
Доиграть они не успели: на крыльцо вышел Колберг и гнусным, бесцветным голосом процедил:
— Господин полковник, к вам посетители… Господин Спицын и госпожа Ракитина!
Скоков бросил фишки и встал.
— До окончания моего разговора с ними прошу вас не уходить.
Маша Ракитина довольно часто выступала на телевидении — пела сольно и в составе своей группы, снималась в клипах, давала интервью, покупая зрителей детской непосредственностью и откровенностью: «Хочу быть богатой, знаменитой, любимой!» Созданный ею имидж пришелся публике по душе — ее боготворили и многое прощали. Все это Скокову было известно, и, войдя в кабинет, он думал увидеть эдакое длинноногое создание с осиной талией и с грудью Мэрилин Монро, но его глазам предстало совершенно другое существо — обиженная девчонка, готовая вот-вот сорваться в крик и слезы.
«Да, милая, следственный изолятор — не сахар», — посочувствовал ей Скоков. Он кивнул Спицыну — тридцатилетнему франту в светло-сером костюме и темных очках, сел в кресло, неторопливо закурил, испытывая нетерпение посетителей, и наконец остановил взгляд на Ракитиной.
— Я вас слушаю.
— Меня обвиняют в убийстве, — проглотив застрявший в горле ком, хрипло проговорила Ракитина.
Скоков молчал, продолжая пристально рассматривать звезду российской эстрады. И Ракитина, нервно покусывая тонкие, твердо очерченные губы, поведала ему в конце концов историю, которую он уже знал со слов Климова.
— Вот и все, — сказала она, достала из сумочки кружевной платочек, вытерла ладони и посмотрела на Спицына, который, успокаивая ее, многозначительно кивнул — все, мол, правильно, не волнуйся.
— У вас собственное дело? — спросил Скоков.
— Концертная деятельность.
— Группа большая?
— Вадим Решетов — исполнительный директор, пять музыкантов — ударник, труба, саксофон, гитара, аккордеон, мой муж и еще два мальчика, занимающиеся организацией концертов.
— Адвоката нет?
— Мы пользуемся услугами адвокатской конторы Спицына «Горное эхо».
Скоков перевел взгляд на Спицына.
— Вы учредитель этой конторы?
— Мой отец, Станислав Евгеньевич Спицын. — Спицын-младший кончиками пальцев достал из верхнего кармана пиджака визитку, протянул Скокову.
— Спасибо. Когда Ракитина обратилась к вам за помощью?
— Девятого числа, в день убийства.
— И что вы ей посоветовали?
— Вызвать немедленно милицию.
— Вы предпринимали какие-нибудь попытки найти ее мужа?
— Звонили в Петербург, куда он уехал по делам фирмы, но, увы, он там не появлялся.
— А зачем вы его разыскивали? Вы подозреваете…
Спицын, как бы отталкивая столь нелепую мысль, выкинул вперед ладони.
— Не мы — милиция! В голос орет: если не она, значит, он!
— А вы против такой постановки вопроса?
— Естественно.
— Почему?
— Это сделал кто-то третий. Это заказное убийство. И ментам оно — поперек горла: не умеют они «заказы» раскрывать.
— Это не их вина, а их беда, — вздохнул Скоков, поймал взгляд Ракитиной и, призывая ее к откровенности, как можно мягче улыбнулся. — Маша, вы давно замужем?
— Лет пять-шесть.
— По любви вышли?
— Да.
— А когда пришло разочарование?
Ракитина с вызовом вскинула голову:
— Я его до сих пор люблю.
— Ну, а зачем же тогда…
— Изменять? — помогла Ракитина Скокову. — Я вас правильно поняла?
— Да.
— Тогда слушайте… На прошлой неделе я его поймала с девками и сказала: «Отомщу той же монетой!» А он, сволочь, не поверил — рассмеялся. Ну, я и отплатила… С его другом. Он на меня давно поглядывал…
— Как зовут друга?
Ракитина на секунду растерялась, метнула короткий, тоскливый взгляд на Спицына, но тут же опомнилась, взяла себя в руки, сжала пальцы в кулачки и уверенно проговорила:
— Володя Слепнев.
— Чем он занимался?
— Понятия не имею.
— Где вы познакомились?
— В казино «Максим».
— Как вы там оказались?
— С мужем.
— Это я понимаю. Меня интересует другое: зачем? Поужинать, потанцевать, сыграть в рулетку?
— Меня попросили спеть.
— В казино?!
Наступило неловкое молчание. Первым нарушил его Скоков. Он резко качнулся вперед, упер кулак в щеку, и в его голосе послышались отцовские нотки.
— Дочка, если хочешь, чтобы я тебе помог, говори правду. Поверь, это в твоих интересах.
Ракитина, словно пловец, собравшийся уйти на глубину, глубоко, всей грудью вздохнула, резким движением откинула со лба волосы.
— Я привезла ему деньги. Он проигрался, позвонил мне по телефону, и я привезла ему деньги, — повторила она, видя, что ей не верят.
Лет пятнадцать назад Скоков раскручивал бригаду картежников, которая работала в поезде Брест — Москва. Что это была именно бригада — группа людей, объединенных общей целью выиграть, — ему тогда доказать, к сожалению, не удалось, поэтому ребята получили самые минимальные сроки, но опыт он приобрел. И даже заслужил уважение профессиональных катал, которые в благодарность за то, что он не применил силовое давление, проще — шантаж (прием в общем-то подленький, но дающий, как правило, неплохие результаты, поэтому оперативники пользуются им довольно часто), поведали ему почти все секреты картежного мастерства. Так что в этом вопросе Скоков был хоть и не дока, но и не полный профан и обвести себя вокруг пальца не позволил бы даже катранщику со стажем. А здесь — девчонка…
— Неправда! — тихо и очень спокойно проговорил Скоков. — Игроки такого класса, как ваш муж и Володя Слепнев, верят друг другу на слово. Так что никто тебе не звонил и…
Ракитина вознесла руки к небу, хотела было перекреститься, но Скоков остановил ее:
— Бог грешников прощает, я — нет! — И он решительно встал.
Поднялась и Ракитина.
— Хорошо. Я скажу: он проиграл меня в карты.
— Вот это другой разговор… — Скоков медленно опустился в кресло. — Садись! И расскажи, как выпуталась из этой истории.
Ракитина неожиданно успокоилась, достала из сумочки пачку «Мальборо» и закурила.
— Когда он мне об этом сказал, я онемела, слова не могла вытолкнуть, как будто током ударило или молнией… Затем спросила: «Навсегда?» А он: «На неделю».
— А в этот раз?
— Тоже на неделю.
— Он действительно уехал в Петербург?
— А вот этого я и впрямь не знаю. Может, пьет где-нибудь, а может… играет.
— Где?
Вопрос прозвучал так грозно и резко, что Ракитина чуть не выронила сигарету.
— Скорее всего у Решетова.
— Это ваш исполнительный директор?
— Да.
— Они что, друзья?
— В школе вместе учились.
Скоков удовлетворенно кивнул, открыл дверку левой тумбочки своего шикарного — из красного дерева — стола, выдвинул верхний ящик, достал типовой договор и в графе «клиент обязан выплатить…» вывел цифру с семью нулями.
— Это наш гонорар. Устраивает? — Он протянул бумаги Ракитиной, но она даже не встала.
— Устраивает.
— Плюс текущие расходы.
— Согласна.
— Тогда распишитесь.
Ракитина подошла к столу, поставила подпись и ледяным голосом спросила:
— Все?
— Нет. — Скоков придвинул к ней телефон. — Позвоните мужу и скажите, что к нему подъедет ваш друг — побеседовать, задать несколько вопросов… Только спокойно, без взаимных оскорблений.
Ракитина кивнула и набрала номер.
— Дарья, ты?.. Здравствуй… Ладно, потом расскажешь… Гриша у вас?.. Спасибо. Я перезвоню чуть позже. — Она разъединилась и набрала следующий номер. — Вадим?.. Позови мне, пожалуйста, Гришу… Тогда передай, что к нему сейчас подъедет мой друг. Зовут его Семен Тимофеевич. Он желает с ним поговорить. Все понял?.. Будь здоров! — Ракитина бросила трубку и, глядя в пространство, проговорила: — Они на даче. Адрес: Пушкино, Оранжерейный проезд, дом одиннадцать.