Я ничего не понимал. Какие особенные изменения происходили в туземцах в сумерках, что по ночам из них вырывались наихудшие черты характера, в то время как днем все они оставались до такой степени слепы к отличиям своих родственников, что человеку, наоборот, становилось тревожно?
Одним из моих несомненных достоинств является смелость в поднятии неудобных вопросов, так что я принялся спрашивать встречаемых древоградцев об их сложном, переменном как лист на ветру отношении к родственникам с обильными шевелюрами и о событиях минувшей ночи.
— Тссс… — только и прошелестел мне первый спрошенный.
— Перестаньте! — приказал второй.
Кровь забурлила в моих жилах, но — по причине моей боевой и несгибаемой натуры — я не мог сдаться так легко.
— Вы с ума сошли? Говорить о таких делах при свете дня? — хоть как-то откликнулся следующий встреченный мною обитатель Луны, хотя по существу ничего не сказал.
— Это не тема для разговора, во имя Наивысшего Пня!
— Ничего не видел, ничего не знаю…
— Это не у нас. Наверное, вы что-то перепутали.
— Вы о чем? — спросил другой, но при этом был испуган как доска перед распиливанием.
— Все лесельчане одинаковы, вы понимаете? Одинаковы! У нас царит всеобщее равноправие, понимаете? И прошу это запомнить. — Казалось, этот был очень возбужден, но держал себя в руках.
Другие попытки разговоров не принесли ничего нового.
Совершенно растерянные, мы с Терпеклесом решили, что нам не удастся найти общий язык с лесельчанами, потому что они, видимо, или глухи как пень к некоторым вопросам, или, наоборот, до абсурда чувствительны и обидчивы. Это очень напомнило мне тетушку, с которой я давно не виделся: она была истеричкой, каких поискать, и я не без причины порвал с ней все дружеские контакты.
На следующий день я решил улететь, чтобы посвятить себя изучению других районов Луны. А поскольку перед очередным путешествием нужно как следует выспаться, вернувшись в спальню, плотно затворил окна и отправился в объятия Морфея.
Примерно в обед меня разбудила суматоха около замка. Сняв с глаз повязку, я раздвинул портьеры и выглянул в окно. Во дворе толпились явно взбудораженные чем-то лесельчане: настоящий лес колышащихся колышков.
— Что это за скопление под окнами? — спросил я Терпеклеса, который тотчас появился в облаке синего пара за мной.
— Я как раз хотел сообщить… — пояснил он. — Они утверждают, что это Обвинительный комитет, и требуют впустить их в замок.
— В мой замок? Требуют? Что за манеры?
Терпеклес пожал плечами и посерел в районе пасти.
— Что за манеры? — повторил я намного громче, на сей раз высунувшись из окна и адресуя свой вопрос толпе лунных жителей.
Те отвечали мне громким общим поскрипыванием и стуком в двери. Некоторые даже позволили себе невежливое сплевывание соком на мостовую.
Я не выдержал. Сначала отругал джинна — может, излишне — за то, что он оставил ворота открытыми и подъемный мост опущенным, так что непрошеные гости не имели никаких проблем с проходом внутрь. Затем я позволил себе некоторую дозу недостойного поведения, нервно швырнув старый позолоченный канделябр на каменный пол и устроив тем самым невыносимый грохот.
— Вы нервничаете, мой господин, — констатировал Терпеклес извиняющимся тоном. — Мне удалить незваных гостей?
— Упаси Боже! — закричал я, не на шутку испугавшись и представив, на что способен мой слуга, если позволить ему действовать, не отягощенному благотворным бременем человеческой впечатлительности и морали.
Я приказал джинну тотчас впустить рассерженную толпу и как следует угостить, а также передать, что я появлюсь в аудиенц-зале, когда буду готов.
После необходимого омовения и облачения в подходящий случаю костюм я спустился в комнату, где толпились лесельчане. Я любезно приветствовал их и предложил сразу изложить цель визита, предполагая, что столь массовое прибытие и видимое невооруженным оком возбуждение таит далеко идущее недоразумение. Объяснения, которых я дождался после долгой и полной нервных выкриков минуты, заставили меня задуматься и осознать, что объяснение со столь чуждой культурой, если и возможно, способно породить большой или малый конфликт.
Ибо я узнал, что, по мнению входящих в состав Обвинительного комитета лесельчан, я глубоко обидел проживающих в Древограде лунных жителей своим недостойным поведением. Оскорбления, которые с первой минуты посыпались в мой адрес, утвердили меня в мнении, что это не со мной и не с моим поведением что-то не в порядке, а проблема заключается в самих лесельчанах.
Так, по словам моих гостей, я проявил по отношению к местной культуре сокрушительное отсутствие уважения, используя запретные, несказанно отвратительные слова. Какие? Этого я не сумел от них добиться. После долгих расспросов с моей стороны они смогли лишь объяснить, что слова эти касались возмутительных оценок самих граждан Древограда. Когда я, тоже с возмущением, заявил, что ничего подобного в моих намерениях не было, и что я удивлен высказанными мне упреками, они один за другим чуть ли не бросились на меня, гневно поднимая ветки и угрожая неясными последствиями. Затем они начали кричать и обвинять меня в упорном продолжении неуважения их обычаев, что, по их мнению, выразилось в использовании тех слов, которые я только что произнес, а я по-прежнему не имел ни малейшего понятия о том, что они имеют в виду.
Я попытался защититься, объясняя, что недостаточно знаком с принципами, которыми управляется общество Древограда, или шире — Луны, а они начали бросать в меня чем попало и тем, что оказалось в пределах их веток: в ход пошли стулья и табуреты, бокалы, вазы и тарелки, даже проклятая брюква, которую Терпеклес как всегда забыл убрать. Закрывшись руками от внезапной атаки, я защищался как мог, извиняясь сам не знаю за что и прося хоть как-нибудь объяснить, что в моих словах их оскорбило. Однако они не хотели меня слушать и, несомненно, дошли бы до линчевания моей особы, если бы не внезапное и счастливое для меня — как оказалось через минуту — вторжение очередной группы лесельчан, удержавшей членов Обвинительного комитета от наихудшего.
Вновь прибывшие изволили представиться как Оборонительный комитет. Эти, в свою очередь, бросились к моим ногам и стали извиняться, умоляя о прощении и убеждая, что их земляки не имели злого умысла.
— Но как же? — вопросил я, совершенно сбитый с толку. — Почему тогда я стал объектом этих жестоких атак и необоснованных оскорблений? Какой другой умысел могли иметь эти разбойники, ворвавшись в мой дом и осыпая меня ругательствами?
Тотчас мне пришлось выслушать целую литанию извинений и объяснений, согласно которым члены Обвинительного комитета ненадлежащим образом рассмотрели мое дело и сами совершили возмутительную оценку моей личности. Один из новоприбывших, кланяясь, выступил вперед и обвинил Обвинительный комитет в недопустимых провинностях, среди которых перечислил такие проступки, как облыжные заявления, домыслы, недопонимание, разжигание ненависти, дискриминация и размахивание ветвями. Я в это время наблюдал за реакцией членов Обвинительного комитета — она была разная: от гневного подпрыгивания, через упорное равнодушие и до явного раскаяния. Оценку поведения моих гостей затруднил тот факт, что спустя несколько минут абсолютно идентичные лесельчане перемешались между собой, и я утратил понимание ситуации.
Вскоре растущее ощущение потерянности усилилось, поскольку в замок вторглась очередная группа лунных жителей, которые с порога начали кричать:
— Это возмутительно!
Я даже подпрыгнул: это еще кто? Оказалось, что представители КОПаЛьНи — Комитета охраны прав лесельчан негладкокорных. Это были первые встреченные мною граждане Древограда, готовые отмечать и подчеркивать наличие разницы между типичными лесельчанами и их лиственными родственниками. Новоприбывшие стали скандировать разные лозунги, а поскольку каждый из них выкрикивал свое, начался такой кавардак, что я уже ничего не понимал.
Во всей этой неразберихе я все чаще поглядывал на Терпеклеса, который явно ждал одного моего слова, чтобы выгнать всех крикунов за стены замка. Бог мне свидетель, что я рассматривал и такой вариант.
Ситуация ухудшалась. Вскоре в склочную толпу влилась очередная группа лунян. На этот раз Комитет противников позиции гладконормативных, члены которого для разнообразия начали оскорблять всех, кроме меня, обращая внимание на достойное осуждения и наивысшего презрения уравнивание всех лесельчанин к одному, гладкокоровому уровню, причем — как они изволили заметить — именно негладкокоровые представители народа Древограда должны служить примером для остальных. Я сумел выловить из этих воплей аргументы, указывающие на их существенный вклад в культуру и подчеркивающие их роль в построении основы общества лесельчан.
Выступление противников позиции гладконормативных усилило всеобщую суматоху. Обвинительный комитет утверждал, что во всем виноват я, так как осмелился публично говорить о различиях между лесельчанами, которых якобы не существует; Оборонительный комитет настаивал, что я, как пришелец из другого мира, решительно ни в чем не виноват, и это мои чувства нужно защищать; Комитет охраны прав лесельчан негладкокорных всю вину возлагал на отсталое общество; Комитет противников позиции гладконормативных главными виновниками называл членов КОПаЛьНи, барахтающихся в болоте устаревших и несправедливых убеждений.
От всего этого у меня разболелась голова, и я уже хотел украдкой сбежать из аудиенц-зала, укрыться в своей спальне и переждать бурю, но в замке появились представители правления Древограда. Они заверили меня во всеобщей толерантности, свойственной гражданам этого города, и попросили — как они выразились — соблюдать определенную дистанцию к происходящему, в чем видели лишь недоразумение.
Как если бы этого было мало, сразу после них в комнате появились какие-то оскобленцы: группа лесельчан с корой, почищенной аж до камбия и с головами, стесанными в виде конуса. Они втиснулись в центр, выкрикивая ненавидящие лозунги и именуя себя Комитетом гордых лесельчан. Как через минуту выяснилось, они были противниками какого-либо уравнивания их — «настоящих лесельчан» — с прекрасно- и гадкокоровцами, которые вообще лесельчанами не являются и никогда ими не были, а каждый, кто утверждает иначе, — мерзавец и враг коренного древостоя. Их лозунги, однако, не пробились через общий гвалт, а сами члены КГЛ не задержались в замке, потому что остальные собравшиеся в аудиенц-зале набросились на них с гневно поднятыми ветвями и силой выгнали прочь, за стены. Что для меня стало счастливым предначертанием судьбы: благодаря этому Терпеклес смог закрыть ворота, опустить решетку и поднять разводной мост, и все непрошеные гости оказались снаружи.