— В чем дело? — спросил Ларсен с некоторым трудом, не зная, растущая это перегрузка или удивление перехватывало слова в горле.
— Сядь, — сказал Саннэ и стволом указал Первому, какое кресло тот должен занять. Миг спустя в рубке появились Марвайк и Валлаверди. За ними с парализатором шел Янссен. Валлаверди был по-настоящему напуган. Когда в последний раз они слышали о теракте в космосе? Наверняка такого не помнил ни один из них.
Они сели в кресла, и те приняли их в объятия поясов. Пряжки затянулись. Омут тем временем пересел в кресло у пульпита резервного места радиотелеграфиста. Будь рубка радистов уничтожена или случись в ней авария, данные принимались бы отсюда. К тому же все, что принимал или передавал радиотелеграфист, появлялось здесь в виде текстов на одном из экранов — чтобы весь экипаж был в курсе происходящего. Конечно, с согласия командира. Ларсен такового не выражал, но, похоже, из-за этого никто не переживал.
«„Луна Главная“ — „Альбатросу-четыре Ареслуна“. Есть ли облучение на борту стоп отвечайте Морзе стоп фоно не доходит стоп сколько часов можете удержать аварийный режим стоп пеленгуем дрейф ноль шесть запятая двадцать один градус прием».
— Что мне передавать? — Омут повернулся к рубке.
— Что тут, черт побери, происходит? Вы предстанете перед Космическим судом, — Ларсену и самому показалось, что угроза прозвучала не слишком серьезно, хоть он старался совладать с голосом.
— Мы идем к «Альбатросу», — процедил Бланко.
— Перегреешь реактор… — просопел в тишине Ларсен. — Другие корабли в более выгодном положении.
Передавали они морзянкой: существовала вероятность, что кто-то поймет, что у микрофона — не капитан. Бланко был ловок, а ситуация ему способствовала. Морзянка была обязательным способом связи в кризисных ситуациях.
— Ты уже проиграл, — лишил капитана иллюзий Саннэ.
Ларсен, Второй и Марвайк сидели, спеленатые поясами кресел. Саннэ крепко стоял на ногах, а Бланко занял кресло командира, откуда был не только лучший обзор экранов, но и доступ к панели управления.
На боковом экране поползли буковки: в них превращались импульсы, передаваемые Омутом.
«„Порыв-два Ареслуна“ к „Луне Главной“. Иду полным ходом к „Альбатросу“ сектор 64 стоп реактор на перегреве иду дальше стоп я в шести миллипарсеках от точки пеленга SOS конец».
— Чего ты хочешь? — обратился Ларсен к Бланко. — Славы? Убьешь нас… — Остальные слова задавила тяжесть ускорения.
«Где-то двенадцать G», — подумал Первый. Но из-под смеженных век он хорошо видел, что Саннэ, Янссен и Бланко не испытывают из-за этого неудобств. Они чувствовали себя нормально, как и Омут, который все время писал: текст появлялся на экране с едва миллисекундным запаздыванием. Валлаверди и Марвайк молчали, что могло свидетельствовать о потере сознания.
И Ларсен понял.
Среди командоров и старших офицеров давно ходил слух о работах над андроидами — так называемыми нестроевиками, — которые якобы должны были обслуживать пассажирские корабли в Системе. Хотя говорили лишь о проектах, хватало и технических подробностей, словно речь шла о контролируемых утечках. Порой что-то просачивалось и в медиа. Скажем, Ларсен слышал об окруженном секретностью случае в лаборатории COSNAV где-то в средних Штатах: обезумевший техник убил нескольких ученых, взятых в заложники, и не оставалось другого выхода, как уничтожить дом, где случился этот кошмар.
Некоторые порталы настаивали, что это был не техник, а взбунтовавшийся автомат-нестроевик. Было много разных сплетен. Ларсен тоже об этом думал. Возможно ли, что именно ему они и попались… Отчего бы нет? «Трансгалактик» подписал контракт на тестовый полет поспешно, согласившись на его довольно высокие требования оплаты. Теперь, спустя время, это казалось подозрительным. Но командор сразу успокоился, вспомнив, что нестроевикам монтируют якобы специальные ингибиторы — системы регрессивного отключения, амортизирующие потенциальную агрессию. Он был в безопасности, вернее, надеялся, что и эти экземпляры, похоже тестируемые сейчас в космическом пространстве, снабжены ими.
Ларсен порылся в памяти, но не нашел и следа указаний на то, что за последние десять с лишним дней имел дело не с людьми, а с ангелами, как их шутя называли. Они даже потели и кровоточили… Наверняка внутренняя поверхность их кожи спроектирована как губка, насыщенная в лаборатории искусственной кровью. Совершенная иллюзия, ибо он много раз видел их грудные клетки, поднимающиеся в ритме ненужного, как оказалось, дыхания. Если бы он знал… Если бы хотя бы подозревал, что подобное случится, мог бы добавить в еду немного апоморфина. Люди бы заболели, андроиды — нет, а он был бы уверен. Но он и понятия не имел…
Что подтолкнуло их к теракту? Почему именно «Порыв» должен спасать «Альбатрос» с риском перегрева реактора, вероятных ожогов и повреждения корабля? Этого Ларсен не мог себе представить.
«„Альбатрос-четыре“ всем. Лежу на дрейфе эллипс Т341 сектор 65 стоп разгерметизация корпуса увеличивается стоп кормовые переборки не выдерживают стоп аварийная тяга реактора 0,3 G стоп реактор выходит из-под контроля стоп главная изоляционная переборка повреждена во многих местах стоп заражение на борту третьего уровня стоп пытаюсь цементировать стоп перевожу экипаж на нос конец», — прочитали они с экрана сообщение, записанное Омутом.
Координаторы отозвались почти сразу.
«„Луна Главная“ к „Альбатросу-четыре Ареслуна“. Идут к вам „Порыв“ сектор 64 „Титан“ из сектора 67 „Баллистический-восемь“ из сектора 44 „Кобольд семь ноль два“ из сектора 94 стоп цементируйте утечку защиты в скафандрах со щитами при повышенном давлении стоп дайте текущий аварийный дрейф стоп».
— Мммы нне должны… Идут другие, — прохрипел Ларсен.
— Повторяешься, — рявкнул Бланко.
В его глазах, когда он впервые с начала этого… бунта… взглянул на капитана, не было жизни. Теперь Ларсен это заметил. Глаза Бланко были матовыми, словно их никогда не увлажняли слезы и не раздражало яркое солнце. В них не было… никакой истории. Или они были такими всегда, а он, командир, просто не замечал этого? Или раньше они просто не смотрели друг другу в глаза?
— Нам понадобится каждый. В нашем мире, — сказал наконец Бланко.
«О чем он, черт возьми, говорит?» — только и сумел подумать Ларсен. Краем глаза заметил, что головы Валлаверди и Марвайка бессильно свешиваются на левое плечо. «Может, это распознавательный знак человечества, — по-глупому задумался Ларсен. — То, что головы всегда свешиваются влево?» Одновременно в его нейронах шел и другой мыслительный процесс.
— На «Альбатросе» тоже есть такие, как вы? — спросил он. — Нестроевики? Это их вы хотите спасти?
Слова с трудом срывались с губ Ларсена, но на учениях он был лучшим за год. Это обязывало. Когда ленты с записью произошедшего на «Порыве» попадут в руки коллег, ему нужно держать фасон и при 12 G.
— И что значит «в вашем мире»?
— «Нестроевики». Что за дурацкое название, — Бланко встал спиною к Ларсену и лицом к экрану. — Типа вы — строевики? — продолжал. — И что бы это могло значить?
Капитан молчал. Янссен смотрел на него в упор, словно ожидая ответа от человека. Но не дождался.
— Наш мир?.. — снова отозвался Бланко. — Это просто. Мир, в котором мы будем не хуже вас. Мир, в котором мы не будем… другими. Потому что там не будет и вас. Теперь мы знаем, что такой мир существует и ждет. Нас, а не вас.
— О чем… — Ларсен дернулся в кресле. И в тот же миг, почувствовав еще глубже врезающиеся в тело пояса, вспомнил о лежащем в его каюте «Альманахе». И о статье о Йоте/116/47. О новом мире, который, увы, не предназначен, если верить астрофизикам, для людей. Но если не для людей — значит…
Мир, удаленный на десяток световых лет. При нынешней технике на корабле класса «Порыв» они летели бы туда очень долго. Уже не говоря о топливе. Им понадобился бы другой борт, например «Коперник». На нем туда добрались бы за несколько лет. И что для них время? Для них, стоящих вне биологических ритмов, ведомых мечтами о собственном мире, мире без людей…
Ларсену вспомнились отчеты о демонстрациях против введения нестроевиков: пару лет назад те прокатились миром, после того как один из ученых брякнул перед камерами, что такое время близко. Потом исследования и эксперименты уже таились, но общественное мнение было настороже. А под черепом у андроидов мозг или в животе, мало кого интересовало. С другой стороны, если их призвали к жизни, что удивляться, если они захотели жить там, где им не угрожали бы никакие опасности с нашей стороны? Ни этические, ни юридические.
Потому и зародилось в их мозгах — возникших, как говорят, в процессе медленного выращивания монокристаллов, — в их кристаллическом мультистазисе шестнадцати миллиардов двоичных элементов желание… свободы?
А может, этот кристаллический мозг давал им экстраспособности, непредвиденные инженерами? Иначе как бы они договаривались? В следующий миг в мозгу Ларсена — настоящем, из нейронов, а не из кристаллов — осел туман констатации: концепция, в которую вверг его Бланко, такая… человеческая. Сбежать и создать утопию вдали от остального мира. Ведь не они первые. Бланко, если все это придумал он, теперь стал для Ларсена куда больше похож на своих конструкторов, чем те смогли бы признать.
— Отошли ремонтные автоматы в реактор, — вырвал его из задумчивости голос нового командира «Порыва», отдающего поручение Янссену.
— Ты не ответил на вопрос: есть ли на «Альбатросе» такие, как вы? И сколько? — продолжил расспросы Ларсен.
— Да. Мы есть на «Альбатросе». И на других транспортах. Мы есть на «Титане», «Геркулесе», «Атласе», «Урагане», «Оркане» и на паре других «пассажирах». Нас достаточно много, чтобы…
— У COSNAV в последнее время — одни секреты. — Первому пришло в голову, что инцидент в лаборатории в Штатах был как-то связан с происшествием здесь, на «Порыве».
— Наша задача была — увеличить экономичность туристических компаний сокращением времени полета, — спокойно закончил нестроевик. — Приумножить выгоду добывающих концернов более быстрой и безопасной транспортировкой руды с астероидов. Мы лучше людей и автоматических навигационно-управленческих систем.