Будет ли он выглядеть иначе? А Конор?..
Есть и другие вопросы. Почему он прилетает именно сейчас? Маме было плохо, и после пяти дней в больнице, казалось, стало только хуже, но она надеялась на то, что новое лекарство ей поможет. До Рождества еще далеко, а день рождения Конора уже прошел. Так почему сейчас?
Конор оглядел пол гостиной, покрытый очень дорогим и, похоже, старинным овальным ковром. Он наклонился и приподнял край ковра. На одной из отшлифованных досок Конор заметил маленький нарост. Он пробежался по нему пальцами, но доска была такой старой и гладкой, что нарост на ней совсем не чувствовался.
– Ты здесь? – прошептал Конор.
Вдруг раздался звонок в дверь. Конор подскочил и выбежал из гостиной. Он не ожидал, что будет так сильно радоваться. Он открыл входную дверь.
За ней стоял его отец. Он сильно изменился, но остался все таким же.
– Привет, сынок, – сказал папа странно изменившимся под влиянием Америки голосом.
Конор за весь год так широко не улыбался.
Молоток
– Как держишься, молотком? – спросил папа, пока они ждали официантку с пиццей.
– Молотком? – переспросил Конор, скептически подняв бровь.
– Прости, в Америке совершенно другой язык.
– С каждым разом ты говоришь все чуднее.
– Что ж… – Отец потеребил ножку бокала для вина. – Рад тебя видеть.
Конор отпил кока-колы. Они уже побывали в больнице, и мама выглядела очень больной. Им пришлось ждать, пока бабушка отведет ее в туалет, и после этого мама так устала, что все, на что у нее хватило сил, – это сказать «Привет, милый» Конору и «Привет, Лиам» отцу, прежде чем она снова уснула. Не прошло и минуты, как бабушка выставила их из палаты с таким лицом, что даже папа не осмелился с ней спорить.
– Твоя мама… – начал отец, вглядываясь в никуда. – Настоящий боец, верно?
Конор пожал плечами.
– А ты как держишься, Кон?
– Ты уже восьмисотый раз за день спрашиваешь.
– Прости.
– Я в порядке. Маме дают новые лекарства. Ей станет лучше. Выглядит она неважно, но такое бывало и раньше. Почему все ведут себя так, словно… – Он осекся и отпил кока-колы.
– Ты прав, сынок. Совершенно прав. – Отец поставил бокал на стол и покрутил его. – И все же тебе надо оставаться сильным ради нее, Кон. Тебе понадобится мужество.
– Я как будто смотрю американское телевидение.
Папа тихо засмеялся.
– Твоя сестра неплохо поживает. Почти научилась ходить.
– Единокровная сестра.
– Скорее бы вы с ней встретились. Надо устроить так, чтобы ты к нам приехал. Может, получится даже на это Рождество. Как тебе идея?
Конор взглянул отцу в глаза:
– А как же мама?
– Я поговорил с твоей бабушкой. Она не против, главное, чтобы мы тебя вернули к началу триместра.
Конор пробежался рукой по краю стола.
– Значит, я просто приеду в гости?
– В смысле? – удивился отец. – В гости, а не… – Он умолк, и стало ясно: он понял, что хотел сказать его сын. – Конор…
Но Конор не дал отцу закончить.
– Ко мне приходит дерево, – затараторил он, сдирая этикетку с бутылки кока-колы. – Оно появляется у моих окон по ночам и рассказывает мне истории.
Папа недоуменно заморгал.
– Что?
– Сначала я думал, что это сон, – продолжил Конор, царапая этикетку, – но наутро я находил то листья, то ростки, пробившиеся из пола. Я их прятал, чтобы никто об этом не узнал.
– Конор…
– К бабушке оно еще не приходило. Может, потому, что она слишком далеко живет…
– Что ты…
– Но какая разница, если это все сон? Почему сон не может пересечь город? Если он не древний, как земля, и не огромный, как мир…
– Конор, прекрати…
– Я не хочу жить с бабушкой, – твердо сказал Конор. Его голос стал таким плотным, что казалось, будто он душит мальчика. Он не отрывал взгляда от влажной этикетки и все так же сдирал ее ногтем. – Почему я не могу жить с тобой? Почему я не могу переехать в Америку?
Папа облизнул губы:
– Ты имеешь в виду, когда…
– Бабушкин дом – дом старой леди.
Папа хмыкнул.
– Я ей передам, что ты назвал ее старой леди.
– Там нельзя ничего трогать, ни на чем нельзя сидеть. Беспорядок не продержится и двух секунд. А Интернет проведен только в ее офисе, а мне туда нельзя.
– Я уверен, что мы можем с ней это обговорить. Наверняка есть много способов сделать так, чтобы у нее ты чувствовал себя как дома.
– Я не хочу чувствовать себя там как дома! – воскликнул Конор. – Мне нужна моя комната в моем доме!
– В Америке у тебя этого не будет. Мы втроем-то живем в тесноте. А у твоей бабушки намного больше денег и комнат, чем у нас. К тому же здесь твоя школа, твои друзья, вся твоя жизнь. Было бы нечестно отрывать тебя от всего этого.
– По отношению к кому?
Папа вздохнул.
– Об этом я и говорил. Об этом я и говорил, когда посоветовал тебе быть сильным.
– Все так говорят. Как будто это что-то значит.
– Прости меня, – сказал отец. – Звучит несправедливо, и я хотел бы, чтобы все было иначе…
– Правда?
– Конечно. – Папа перегнулся через стол. – Но это к лучшему. Вот увидишь.
Конор сглотнул, не глядя ему в глаза. И снова сглотнул.
– Поговорим об этом еще, когда маме станет лучше?
Папа медленно выпрямился на стуле.
– Конечно, дружище. Так мы и сделаем.
Дружище?
– Прости, – улыбнулся папа, поднял бокал с вином и опустошил его. Охнув, он поставил бокал на стол и насмешливо посмотрел на сына. – А к чему была эта речь про дерево?
Но тут пришла официантка с их пиццами, и они замолчали.
– Американо, – нахмурился Конор, глядя на выбор отца. – Интересно, умей эта пицца говорить, она говорила бы так же, как ты?
У американцев мало выходных
– На дом твоей бабушки пока не похоже, – сказал папа, паркуя взятую напрокат машину у дома бабушки.
– Иногда она уезжает в больницу, когда я ложусь спать. Медсестры разрешают ей спать там в кресле.
Папа кивнул.
– Может, я ей и не нравлюсь, но это не значит, что она плохой человек.
Конор перевел взгляд на окно.
– Ты здесь надолго? – только сейчас осмелился спросить он.
Отец тяжело вздохнул, а это значило, что ничего хорошего он не скажет.
– Боюсь, всего на пару дней.
Конор повернулся к нему.
– И все?
– У американцев мало выходных.
– Ты не американец.
– Но теперь я там живу, – широко улыбнулся папа. – Ты весь вечер смеялся над моим акцентом.
– Тогда зачем ты приехал? – напрямик спросил Конор.
Отец замялся, прежде чем ответить.
– Потому что твоя мама меня попросила. – Казалось, он хотел сказать что-то еще, но не стал.
И Конор промолчал.
– Но я вернусь, если потребуется, – сказал папа и просиял. – И ты приедешь к нам на Рождество! Будет весело!
– В твоем тесном доме, где для меня нет места.
– Конор…
– А потом я снова вернусь в школу.
– Кон…
– Зачем ты приехал? – тихо повторил Конор.
Отец не ответил. В машине воцарилась тишина. Казалось, что между ними разверзлась пропасть. Папа потянулся к плечу сына, но тот оттолкнул его руку и открыл дверь.
– Конор, подожди.
Конор замер, но не обернулся.
– Хочешь, я посижу с тобой, пока она не вернется? Составлю тебе компанию.
– Мне и одному неплохо, – сказал Конор и вышел из машины.
В доме было тихо, когда он вошел. Неудивительно.
Он был один.
Конор снова плюхнулся на дорогой диванчик, и тот заскрипел под его весом. Ему так понравился этот звук, что он поднялся и снова плюхнулся на диван. Потом встал и прыгнул на него. Деревянные ножки застонали, оцарапав пару дюймов пола и оставив четыре одинаковые полосы на твердой древесине.
Конор улыбнулся. Замечательно.
Он вскочил и толкнул диванчик ногой, чтобы он отъехал еще дальше. Он сам и не заметил, что тяжело дышит, а голова горит, как будто у него температура. Он еще раз толкнул диван.
И поднял взгляд на часы.
Любимые часы его бабушки, висевшие над камином. Маятник качался влево-вправо, влево-вправо, словно был занят своей личной жизнью и не обращал на Конора внимания.
Сжав кулаки, мальчик медленно подошел к часам. Буквально через секунду они пробьют – бум-бум-бум – девять часов. Конор не двигался, пока секундная стрелка не скользнула и не показала на двенадцать. Не успел раздаться бум, как он схватил взлетевший маятник.
Конор слышал, как механизм часов застонал на первом «б» застывшего в воздухе прерванного «бум». Свободной рукой Конор подвинул минутную и секундную стрелки с двенадцати. Они не давались, но он нажал сильнее, из-за чего они издали громкий неприятный «щелк». Внезапно стрелки вырвались из незримого плена, и Конор сумел прокрутить их, захватив заодно и часовую, из-за чего где-то внутри часов послышались жалостливые недо-бумы и болезненные щелчки.
Конор ощущал, как у него на лбу выступает пот, а грудь словно пылает жаром.
(…почти как в кошмаре, такой же сумасшедший размытый мир, ускользающий от него, но в этот раз Конор им управляет, в этот раз он – кошмар…)
Секундная, самая тонкая из стрелок, внезапно открепилась и упала с циферблата, отлетела от ковра и скрылась в пепле камина.
Конор быстро отступил назад, отпустив маятник. Тот дернулся к центру, замер и больше не двигался. А часы больше не жужжали и не тикали, как раньше, и оставшиеся стрелки застыли на месте.
Ой-ой.
В животе все сжалось, когда он осознал, что наделал.
О нет, подумал Конор.
О нет.
Он их сломал.
Часы, которые, наверное, стоили дороже разбитой маминой машины.
Бабушка его убьет! Может, и в самом деле убьет…
И тут он заметил.
Часовая и минутная стрелки остановились не на абы каких цифрах.