Словно глухота была нашим семейным проклятием. Как будто кто-то всемогущий поставил на нас эту печать глухоты друг к другу. Но почему?..
Я дождалась, пока мама уйдёт в свою комнату, и пошла в зал. Бабушка спала. Помешать ей я не боялась и стала искать в комоде пластинку с четырьмя черноволосыми парнями на обложке. Пластинка оказалась в самом низу плотной стопки. Пришлось вытащить всё с полки и потом с трудом запихнуть обратно. Правда, так аккуратно, как они лежали годами, сложить уже не получилось, но дверца, к моей радости, всё же закрылась.
Я вытянула из-под бабушкиного дивана пыльный чемодан, чихнула и потащила его к себе в комнату.
Я смахнула рукой серый бархат пыли, снова чихнула и открыла крышку. В груди ёкнуло. В детстве папа часто включал мне на проигрывателе песенки и сказки: «Бременские музыканты», «Карлик Нос», «Золушка». А однажды достал ту пластинку, которую я теперь отыскала, бережно протёр мягкой тряпочкой и аккуратно насадил на торчащий на ребристом диске штырёк.
Всё это я отчётливо вспомнила только сейчас, когда нашла квадратную обложку с надписью «Rubber Soul». Я не знала, что означает первое слово, и полезла в переводчик на телефоне.
«Резиновая душа» – так называлась пластинка «Битлз». Я задумалась, что это значит. Душа, способная вместить всё на свете? Радость, боль, любовь, предательство, разочарование, веру?..
Я включила проигрыватель в розетку. Протёрла пластинку краем футболки и, повторив то папино движение из детства, поместила её на круглый диск. Опустила иглу на край пластинки и нажала «включить». Я замерла в ожидании, но пластинка не начала крутиться. Проигрыватель молчал. Я вспомнила, как папа подолгу устанавливал чемоданчик, чтобы он стоял идеально ровно. Я подняла его с пола на стол и попробовала запустить снова. Но пластинка не заиграла. Попросить папу, когда вернётся домой? Он наверняка будет занят и не захочет возиться, ведь любую песню можно включить на телефоне. Но слушать «Битлз» в телефоне я не хотела. Голоса музыкантов так и остались в прошлом…
Глава 16Случайности быть не может!
Математика была нелюбимым предметом. А математичка – нелюбимым учителем. Или наоборот. Как в загадке «Яйцо или курица», что вначале – не ясно.
Даже Габидуллин при ней начинал блеять, как баран, и вся его дерзость моментально улетучивалась.
– Ну, так какое решение у этого примера? – беспощадно повторила Ирма и приготовилась писать на доске ответ стоявшего возле парты Габидуллина.
– Я думаю… – протянул он.
– Индюк тоже думал, да в суп попал, – оборвала его математичка. – Садись, «два»!
Кажется, никто в школе так щедро не сыпал двойками, как она. Ирма ставила их по поводу и без: за невыученный урок, за плохое поведение, за опоздание, за то, что не так на неё посмотрели. Препираться было бесполезно. Спасение одно – конец урока. Я вынула телефон, чтобы посмотреть, сколько времени до перемены.
– Вера, ты хочешь к доске? – голос прозвучал противно, словно по стеклу провели куском пенопласта.
Я вздрогнула и в ужасе замотала головой. Ничего страшнее нельзя было придумать.
– Понятно, – процедила Ирма с пренебрежением. – Что, опять весь класс тему не понял? Или хоть кто-то отличился?!
Но молчали даже отличившиеся. Кто пойдёт отвечать после такой постановки вопроса.
– Буханкина! Света, может, хоть ты меня не разочаруешь?
Светка вообще хорошо училась, но и она перед Ирмой теряла дар речи. Буханкина медленно поднялась из-за парты, белея на глазах.
– Ирина Матвеевна, если бы я прошлый урок не пропустила… Я в поликлинику ходила…
– Если бы да кабы во рту росли грибы. – Математичка опустила глаза в журнал, чтобы выбрать новую жертву. В классе повисла «гробовая», как говорила сама Ирма, тишина.
Но тут раздался звонок, и целый класс хором облегчённо выдохнул.
На перемене я стояла в очереди у кулера. Математика с Ирмой – тот ещё стресс. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулась. Передо мной был Денис. Из нашей музыкальной группы. Я не успела ничего сообразить, как он сунул шоколадку со словами «Тебе передали» и растворился в суете перемены.
Я уступила свою очередь Зарубиной и побежала искать Нику. Нужно было срочно поговорить, пока эмоции не выплеснулись через край. Ника вышла из туалета. И я чуть не сбила её с ног.
– Смотри! – Я сунула ей шоколадку под нос и начала оглядываться, сообразив, что за нами могут наблюдать.
– Это что? – Ника не сразу поняла, отчего меня так распирает.
– Денис дал. Сказал – передали. Как думаешь, это он? Эмиль??? – Я с надеждой посмотрела на подругу.
– Может быть… – Ника тоже покрутила головой, прищурившись, как бывалый сыщик.
– Прямо как я люблю! Молочная с орехами. – Тут внутрь скользкой змеёй заползло сомнение. – Откуда Эмиль может знать про мои вкусы?
Я попыталась отогнать неприятные мысли. Это могло быть просто совпадением. Просто угадал. Если, конечно, это он… Я снова задумалась.
Прозвенел звонок, и мы с Никой пошли в класс. Весь урок я перебирала в голове, кто это мог быть. И всё вело к Эмилю. Или так сильно мне хотелось, чтобы это оказалось правдой, что других вариантов у меня даже не было.
Когда после уроков я шла к раздевалке, случайно столкнулась с ним на лестнице.
– Привет! – Эмиль впервые со мной поздоровался и опустил глаза.
Просто раньше мы никогда не встречались с ним вот так, один на один. Он всегда был с друзьями, всегда где-то далеко. Мне хотелось пройти колесом! Подпрыгнуть. Я даже чуть не сказала ему «спасибо», потому что теперь всё сходилось. Совпадения быть не могло. Но тут перед нами, как гриб из-под земли, вырос Горелов и начал что-то бурно рассказывать Эмилю. Они пошли в другую сторону, а я полетела за вещами. Неприятного осадка, который надолго оставляла после себя математика, на этот раз не было. Я бежала домой, хотя знала, что не смогу никому рассказать. Бежала, представляя, как угощу бабушку, которая обожала шоколад не меньше меня.
Глава 17Музыка внутри
Шоколадку мы съели минут за пять. Мне достались все кусочки с орехами, бабушке – без. Она шоколад не жевала, а рассасывала. Я смотрела на бабушкино лицо – лицо ребёнка, которому разрешили сладкое. Внутри у меня всё подпрыгивало и пело. И я остро ощутила, что, если эта песня не вырвется наружу, я взорвусь.
Я заглянула к папе. Он работал. Значит, вариант один – улица.
Ещё раз забежала к бабушке. Она собиралась встать, чтобы выкинуть обёртку от шоколадки. Но мне стало жалко её выбрасывать. Как в детстве. Правда, тогда пустая упаковка из-под йогурта или палочка от леденца казались сокровищем, потому что с их помощью можно было приготовить суп для кукол и от души их накормить. А сейчас… Ценность этой обёртки была намного выше. Это доказательство. Напоминание, что мне не приснилось.
Я взяла бумажку и сунула в карман, чмокнула бабушку в дряблую щёку и побежала на улицу.
Кругом были люди. Так много, как никогда в нашем дворе. Соседка с верхнего этажа на скамейке разговаривала по телефону. На детской площадке гуляли несколько мам с малышами.
Возле магазина толпились мальчишки. Я уже собиралась перевести взгляд, но тут увидела Габидуллина. Первая мысль – уйти, пока он меня не заметил и по привычке не привязался, но была какая-то странная возня, и мне стало интересно, что там происходит. Мальчишки сгрудились в кучу, то наклонялись, то вовсе садились на корточки. Галдели. Из-за кустов я не видела, что там внизу. Но догадалась – что-то застряло в нашем дырявом водостоке.
И вот Габидуллин оттеснил остальных и лёг на землю. Очередной фокус? Бедная его мама, ей всё это отстирывать. Мальчишки загудели ещё громче, склонились над ним, и Габидуллина стало совсем не видно.
Внезапно двор оглушили аплодисменты, свист, радостные возгласы: «Молодец!», «Круто, Тёмыч!»
Габидуллин поднялся с земли. Брюки грязные, рубашка торчит из-под куртки. В руках он держал шерстяной комок, который тонко и протяжно мяукал.
Кольцо мальчишек вокруг героя со спасённым котёнком сомкнулось. Я пошла со двора. Никогда бы не подумала, что Габидуллин на такое способен…
Через пять домов от нас был стадион, за ним пустырь. Сначала я шла, потом побежала. Несколько минут я приходила в себя после бега, пыталась выровнять дыхание. Огляделась. Вдалеке гуляла женщина с собакой. Вряд ли услышит. И я запела. Нет, не запела, затянула любимую бабушкину:
Ой, цветёт калина в поле у ручья!
Парня молодого полюбила я!..
Ни одна новая песня не могла выразить того, что я испытывала. Именно народная, протяжная, глубокая нужна была мне именно сейчас. Музыка закипала в глубине, поднималась выше, выше, из самого живота, вырывалась наружу.
Я растягивала слова, наслаждалась звучанием каждой ноты.
…Парня полюбила на свою беду,
Не могу открыться, слов я не найду…[5]
Песня неслась над пустырём, и я неслась вместе с ней.
Глава 18А если это он?!
Наконец наступила среда. Когда мы подошли к актовому залу, ребята были уже там. Мне казалось, что теперь всё будет по-новому. Ведь мы знаем друг про друга главное. Я смотрела на Эмиля прямо, без стеснения и ждала, что он тоже на меня посмотрит, и мы объяснимся без слов. Но он по-прежнему отводил глаза, и за всю репетицию я так и не поймала на себе его взгляда.
Внутри снова скользнула противная змейка. Но голос Эмиля был какой-то особенно проникновенный, и я опять отчётливо ощутила, что он поёт только для меня.
А потом на сцену поднялись мы с Никой. Владус решил, что куплеты мы должны петь по очереди – её голос более низкий, мой – более высокий, но на припеве они сливались в один. И хотя мы стояли каждая у своего микрофона, мне казалось, что мы разбегаемся и бежим босиком по высокой траве, держась за руки, а ветер треплет платья, подхватывает и несёт нас вперёд.