Голоса Америки. Из народного творчества США. Баллады, легенды, сказки, притчи, песни, стихи — страница 3 из 6

СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ

Первые поселенцы, движимые страстью накопительства, нуждались в дешевой рабочей силе. С этой целью они обратились к Африканскому материку.

В 1618 году гдлландский парусник доставил в Джемстаун (Виргиния) двадцать чернокожих невольников. К исходу XVII столетия в одной только Виргинии черных насчитывалось уже более 200 тысяч. Караваны судов, груженные живым товаром, шли из Западной Африки к восточному побережью Америки, разгружаясь в портах Саванны, Чарлстона и Нового Орлеана.

Загоняя закованных африканцев в трюмы невольничьих кораблей, работорговцы обрубали все связи этих людей с их родиной, обычаями и культурой. Им не разрешали брать с собой никакого имущества; исключение — притом из чисто деловых соображений — допускалось лишь для музыкальных инструментов, преимущественно барабанов: было установлено, что регулярные танцы на палубе под строгим надзором вооруженной охраны заметно снижают смертность среди чернокожих (в иных случаях переход через Атлантику выдерживало примерно две трети, а иногда только половина общего количества).

К середине 50–х годов XIX века Америка раскололась на два противостоящих друг другу лагеря — южан и северян. Рабство, которое уже отменили в северных и западных штатах, процветало в южных. Плантатор–рабовладелец оставался там бесконтрольным хозяином жизни и нищенской собственности своих чернокожих рабов. А поскольку главной хозяйственной культурой аграрного Юга был хлопок, и он же был основным предметом американского экспорта, то рабство южане считали чуть ли не основой экономического процветания США. Плантаторы утверждали, например, что производство хлопка невозможно при помощи наемного труда, и предупреждали противников рабства из числабуржуазииирсшьгаыаеиного Севера, что, если освободить рабов–негров, Америку ожидает крах или серьезный экономический кризис.

На гнет и террор поработителей негры неоднократно отвечали восстаниями. А затем на Севере и Западе страны стали возникать общества белых, выступавших за отмену позорного института рабства. Это движение развивадось так быстро, что к концу 50–х годов XIX века, когда рабство в южных штатах стало настоящим тормозом дальнейшего развития страны по пути капитализма, противники рабства — аболиционисты уже превратилисьв серьезную политическую силу.

В 1860 году кандидатом в президенты от республиканской партии был выдвинут Авраам Линкольн.

Опираясь на широкую поддержку в аболиционистских кругах, Линкольн одержал на президентских выборах уверенную победу над своим соперником из демократической партии Стефеном Дугласом, сторонником рабства, и это послужило сигналом для южных штатов начать свой выход из состава союза. Первой отделилась Южная Каролина, за ней Алабама, Миссисипи, Флорида, Джорджия, Луизиана, Техас и некоторые другие южные штаты 4 февраля 1861 года представители отделившихся штатов собрались в городе Монтгомери (Алабама) и провозгласили создание Конфедерации южных штатов. Крупный плантатор–рабовладелец Джефферсон Девис был избран ее президентом.

Отделение от Соединенных Штатов и создание независимого рабовладельческого государства означало попытку увековечить в Америке рабство. Рабовладельцы открыто заявили, что хотят уничтожить систему наемного труда на Севере и заменить ее рабством. Пытаясь подчинить Север силой, Конфедерация южных штатов совершила в апреле 1861 года провокационное нападение на федеральный форт Самтер, встав таким образом на путь гражданской войны.

Соотношение сил между Севером и Югом было, однако, далеко не в пользу мятежников. С точки зрения военно–экономического потенциала, численности населения и размеров территории северные штаты значительно превосходили южные. Но Юг, где всегда были сильны военные традиции, имел одно важное преимущество — более совершенную военную организацию, что помогло конфедератам выиграть в начале гражданской войны первые сражения с федеральной армией. В ответ президент Линкольн опубликовал прокламацию об отмене с 1 января 1863 года рабства на территории мятежных штатов. Негры призывались в федеральную армию, чтобы с оружием в руках сражаться за свое освобождение.

Решительные меры правительства Линкольна внесли коренной перелом в ход гражданской войны. Федеральная армия стала наносить конфедератам поражение за поражением; ограниченные ресурсы Юга быстро истощались. В апреле 1863 года армия Севера заняла столицу конфедерации город Ричмонд и вынудила 28–тысячную армию южан под командованием генерала Ли к капитуляции. Четырехлетняя гражданская война в США закончилась полным поражением рабовладельцев.

1

Сойдя на американский берег, африканцы попадали на невольничьи рынки, а затем — в руки рабовладельцев и надсмотрщиков на плантациях. И каждый раз они удивляли белых людей тем, что, едва освоившись на новом месте, начинали петь за работой и танцевать при первом же перерыве на отдых.

Неграм приходилось приспосабливаться к невероятно тяжелым условиям подневольного существования на чужой земле, учиться говорить на языке своих хозяев, подлаживаться к их нравам, привычкам и представлениям. Но вместе с тем они стремились, насколько его было в их силах, сохранять и передавать детям и внукам песни, Танцы, сказки и предания своей древней родины.

По приезде в Америку африканцев подвергали насильственному крещению, знакомили с Библией и церковной музыкой. Таким образом, африканское наследие стало постепенно переплетаться и смешиваться с художественными традициями европейских переселенцев и их потомков. В этом столкновении, борьбе и слиянии рождался совершенно особенный тип фольклора, который принято называть афро–американским. Первым известным жанром афро–американского фольклора стали духовные песнопения «спиричуэле».

Поэзия спиричуэле, исполненная глубочайшего достоинства и нравственной чистоты, отразила самые тяжелые испытания, выпавшие на долю негритянского народа.

Никто не знает тех мук, что я перенес,

Никто не ведает моего горя, —

пели рабы, склоняясь к земле как бы под тяжестью невыносимого бремени, но выпрямляясь в конце каждой строфы и отмечая ее ликующими ритуальными возгласами: «Слава!» и «Аллилуйя!»

Негры никак не могли удовлетвориться послушным заучиванием тех молитв и псалмов, которым их обучали белые и черные священники. Они на множество ладов видоизменяли церковные тексты и мелодии, приближая их к действительности, к своей жизни. Отвлеченная религиозная символика спиричуэле превращалась в особый язык, позволяющий говорить о чисто земных проблемах, близких и понятных каждому невольнику.

Нередко язык спиричуэле использовался в качестве своеобразного кода или шифра, который скрывал сообщения, не предназначенные для посторонних ушей.

Нескончаемые поиски «брода через бурный поток» или «моста над кипящей бездной» подразумевали не только стремление найти путь к истинно праведной жизни, но также и мысль о возможном побеге с плантаций. Точно так же слова «небо» или «рай» могли указывать как на потусторонний мир, так и на свободные от рабовладения районы юга Канады.

Так формировался особый метафорический язык, который и сегодня имеет хождение среди черных американцев.

Далеко не все спиричуэле отличались скорбно–героическим содержанием и торжественно–возвышенным стилем. Значительной их части были присущи прямо противоположные черты, берущие свое начало, как считают нынешние исследователи, в африканских традициях. Предки американских негров поддерживали со своими многочисленными языческими богами достаточно близкие, а подчас и не совсем почтительные отношения. Они постоянно тревожили их по всяким мелочам, обращались к ним в требовательном тоне и даже ругали их в тех случаях, когда эти требования не выполнялись. Существовали даже специальные ритуалы публичного осмеяния богов. Кроме того, все верования африканцев, как правило, отражались в необыкновенно красочных обрядовых церемониях, использующих танцы, пантомиму, декламацию и театрально–сценические представления. Рабы не уставали пародировать и любые религиозные сюжеты.

Неудивительно, что молитвенные собрания негров, бывшие, по существу, единственной формой социальной активности, доступной им в эпоху рабства, разительно отличались от аскетически–суровой, мрачной и чопорной атмосферы, царившей в церквах белых американцев:

Когда сходятся вместе белые люди,

Никто никогда и не улыбнется,

Но, когда собираются вместе негры,

За милю слышен их смех.

Помимо спиричуэле, устное художественное творчество негров–невольников породило и чисто светские жанры, лишенные всякой религиозной символики.

Тексты этих сказок и баллад несут в себе следы охотничьих заклинаний, пословиц и поговорок, перекочевавших из устного фольклора Западной Африки.

Действующие в них звери олицетворяют определенные расовые и социальные типы, а ситуации, в которые они попадают, характеризуют отношения, возникавшие между неграми и остальной Америкой.

Песни, сложенные в последние годы эпохи рабства и чаще всего имеющие форму баллады, все более и более откровенно повествуют о том, как именно невольники относились к своим белым угнетателям.

Наконец. весьма распространенной темой баллад, равно как и прозаических устных рассказов, имевших широкое хождение среди негров, были приключения и подвиги отчаянных бунтарей–одиночек, бросивших дерзкий вызов закону и порядку.

Негры говорили о них со смешанным чувством страха и гордости: с одной стороны, они опасались репрессий со стороны властей, равно как и темперамента самого героя, не делающего в ярости различий между своими и чужимис другой — не могли не восхищаться черным человеком, сумевшим — пусть ненадолго — одержать верх над белыми людьми и заставить их трепетать, несмотря на все их могущество.

БРОД ПЕРЕД НАМИ

Брод перед нами,

Брод перед нами, дети.

Брод перед нами.

Суровы воды реки

священной.

И днем и в полночь

Все время помни —

Брод перед нами.

Одна надежда — суд

будет правым,

Брод перед нами!

Так бог вещал нам

Сквозь дым и пламя.

Брод перед нами.

Я слышал грохот,

Я видел в небе святое

знамя.

Брод перед нами.

Враги загнали меня

в темницу.

Живу словами —

Брод перед нами.

Мой вождь могучий

Врагов сильнее,

И гром разносится над

горами.

Брод перед нами.

Земля трясется,

Горят зарницы,

Бушует пламя,

Бог рушит стены моей

темницы,

Срывает цепи.

Брод перед нами!

ВЕДЬ БЫЛ ЖЕ ДОЖДЬ!

На мир господь послал потоп,

Чтоб смыть и грех и ложь.

И полил, дети, страшный дождь,

Тот самый долгий дождь!

Он лил сорок дней и сорок ночей.

Воды сушу обволокли,

И ворона бог послал узнать,

Нет ли где над водой земли.

И радостен Ной, глядит на восток

И видит там проблески дня.

Яркой радугой в небе дал знать ему бог,

Что наступит время огня.

И стучались к Ною дети греха,

Только всем он давал ответ:

«Двери заперты в последний ковчег,

А ключей у меня нет!»

На мир господь послал потоп,

Чтоб смыть и грех и ложь.

И полил, дети, страшный дождь,

Тот самый долгий дождь!

Свободные переводы В. Кострова

У МЭРИ БЫЛ РЕБЕНОКНегритянская народная песня

У Мэри был ребенок,

На мать свою похожий,

С красивой темной кожей,

У Мэри был ребенок —

Родился на рогоже —

Клянусь!

Как его имя, скажи?

Как его имя, скажи?

Как его имя?

Как его имя?

Как его имя, скажи?

Его назвали Солом —

Чтоб вырос он веселым;

Его назвали Стивом —

Чтоб вырос он

счастливым;

Его назвали Джоном —

Клянусь!

Где он родился, скажи?

Где он родился, скажи?

Где он родился?

Где он родился?

Где он родился, скажи?

В старом сарае,

В хижине ветхой,

В роще под веткой,

В поле на горке,

В бедной каморке — Клянусь!

Я СКАЗАЛ НАДСМОТРЩИКУ...Негритянская народная песня

Я сказал: «Мой приятель плох…» —

«Наплевать, хоть бы он подох!»

Я сказал: «Он скалы серей…» —

«Наплевать, шевелись быстрей!»

«Дай, надсмотрщик, ему покой —

Видишь, парень больной какой…»

Поднял руку, стирает пот —

Надсмотрщик пулю ему в живот!

Эх, имей я побольше сил,

Убийцу в камень бы превратил!..

Мой приятель в песке лежит,

Холодный пот на виске дрожит.

Он лежит на сухом песке,

Надсмотрщик ходит с бичом в руке.

Коршун петли над ними вьет —

Убийца, скоро твой час пробьет!

ЕСЛИ БЫ Я ТОЛЬКО МОГ…Песня времен рабства

Если бы я только мог,

Если б только мог, послушай:

Если бы я только мог,

Я бы этот дом разрушил!

Читал я в библии: Самсон

Был самым сильным в мире, он

Был так силен, что даже бог

Просил его, чтоб он помог:

Чтоб филистимлян[10] победил

И всех рабов освободил…

Если бы я только мог,

Если б только мог, послушай:

Если бы я только мог,

Я бы этот дом разрушил!

…И вот Самсон идет на бой,

Ему не страшен враг любой;

Их было тысяч пять иль шесть,

Но победил он всех как есть!

Была жена удивлена,

Она его спросила:

«Самсон, откуда же она —

В тебе такая сила?!»

Самсон ей отвечает: «Ах,

Скажу тебе, Далила,

Вся сила скрыта в волосах,

От них берется сила.

Меня попробуй остриги,

И силу обретут враги!»

Если бы я только мог,

Если б только мог, послушай:

Если бы я только мог,

Я бы этот дом разрушил!

…И вот ложится спать Самсон,

Самсону снится сладкий сон.

Но тут подкралась вдруг Далила —

И голову ему обрила…

Враз враги его схватили,

Прямо чуть ли не во сне,

И в темницу поместили,

Приковали вмиг к стене.

Но пока Самсон в темнице —

Волосы его растут!..

А врагам‑то и не снится,

Что за сила скрыта тут!..

Эх, если бы я только мог,

Если б только мог, послушай:

Если бы я только мог,

Я бы этот дом разрушил!

Переводы Ю. Хазанова

ЭТИ КОСТИ ЕЩЕ ПОДНИМУТСЯ

О, не вечно над нами проклятье.

Эти кости еще поднимутся,

И не будет мрака и страха.

Я знаю,

Я знаю, братья,

Знаю точно — мы встанем из праха.

Бог сотворил Адама,

Сделал женщину из ребра.

Поместил их в саду чудесном,

Где жизнь была так щедра.

Не велел только трогать яблок

С некой яблоньки: боже спаси!

Но змей подмигнул тут Еве,

Посоветовал: «Откуси!»

И Ева яблок поела,

Адаму одно отнесла,

Но грянул гром с поднебесья,

И на землю упала мгла.

А бог тут совсем рассердился

И крикнул: «Из рая вон!

Свой хлеб в трудах добывайте.

Будет и горек и труден он».

Свободный перевод В. Кострова

Я ДЕРЖУ ПУТЬ В СТРАНУ СВОБОДЫ

Хозяин мой,

Отпусти меня.

Я сам уйду,

Если скажешь «нет»!

Иду вперед,

Не гляжу я вспять.

Назад к тебе

Не лежит мой путь!

Со мной сестра

В дальний путь идет,

Со мною брат

В дальний путь идет.

В свободный край

Все мы держим путь!

Перевод Ю. Хазанова

НЕГРИТЯНСКИЙ РАЙ

Вот как это было. Подзывает меня как‑то раз белый хозяин и говорит: «Послушай, какая штука вышла. Приснилось мне прошлой ночью, что попал я на небо в негритянский рай и вижу: повсюду кучи мусора, какие‑то старые развалюхи, изгороди покосившиеся, гнилые и поломанные, грязищи такой на улицах в жизни не видывал, — повсюду расхаживают толпы грязных оборванных ниггеров!»

«Вот–вот, хозяин, — говорю я, — мы с вами, верно, поели чего нехорошего вчера на ночь, потому как мне точь–в–точь то же самое приснилось. И я, как и вы, на небо попал, только в другое место — в рай для белых людей. Гляжу и вижу: улицы серебром и золотом вымощены, а по ним прямо мед и млеко течет, ворота там все из жемчуга, весь этот белый рай я насквозь прошел — и ни единой души не встретил!

Перевод Л. Переверзева

СУББОТНИЙ ВЕЧЕР

Знаю, что в понедельник

Жару мне могут дать,

Зато на закате в субботу

Девушка будет ждать.

Молния — моя девушка,

В облаке ждущая нас.

Гром — это черный мужчина,

У которого грозный бас.

Когда он целует мисс Молнию,

На Землю летит она,

Гром облака раздирает,

И рушится тишина.

Но все‑таки, умирая,

Одно я скажу, ей–ей:

«Хочу, чтобы эта девушка

Навеки была моей».

ДЕРЖИТЕ ВЕТЕР

Болтать не надо

О счастье негра на этом свете,

Кто там толкует?..

Держите ветер,

Держите ветер.

Пусть он не дует,

А кто не верит в мое спасенье,

Назначь свиданье

На берегах реки далекой,

На Иордане.

Там душу негра роса омоет,

Звезда приветит.

Болтать не надо о неком счастье.

Держите ветер,

Там отдохнем и повеселимся

Совсем как дети.

Здесь нет покоя, а там спасенье.

Держите ветер.

Лишь там, на небе, мне будет легче,

Так надо думать.

Держите ветер!

Держите крепче, пусть он не дует!

Свободные переводы В. Кострова

Я РОДИЛСЯ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ НАЗАД…Шуточная песня

Я родился десять тысяч лет назад,

Знаю все про всех: кто худ и кто пузат;

Видел, как апостол Павел

Всех в лото играть заставил —

А не веришь, так спроси у всех подряд!

По Эдему я шатался между дел,

Видел я, как сам господь в саду сидел;

В этот день Адам и Ева

Стали жертвой его гнева:

Он их выгнал — я их яблоко доел!

Видел я, как Йону съел огромный кит,

И подумал, что у парня бледный вид;

Ну а Йона, тьмой окутан,

Взял наелся чесноку там —

У китов от чеснока живот болит!

Мой сосед был укротитель Даниил,

И Самсон могучий тоже рядом жил:

Заводил с Далилой шашни,

В Вавилоне строил башни,

А однажды не такое учудил!

Соломона я прославил на века,

И в рокфорский сыр пустил я червяка;

А когда с Мафусаилом

Плыли мы широким Нилом,

Спас я бороду его от сквозняка!

Королеву я встречал Элизабет,

И любить меня я взял с нее обет;

Чувства были так глубоки —

Обручились мы в Мильвоки,

А потом сбежал подальше я от бед!

Я родился десять тысяч лет назад,

Знаю все про всех: кто беден и богат;

Я могу без волокиты

Из ружья попасть в москита —

А не веришь, так спроси у всех подряд!

Перевод Ю. Хазанова

С КЕМ ПОГОВОРИТЬ О ПОТОПЕ

Жил некогда один старый негр — звали его Джон, и был он шутник превеликий, каких только шуток он не откалывал, и все ему с рук сходило.

Ну, в конце концов, пришел, понятно, и его час: утонул он во время страшного наводнения в Джонстауне, штат Пенсильвания. Весь город погиб, ну и он вместе с ним.

Попал, значит, Джон на небо и язык свой острый, натурально, с собой прихватил. Садится там на скамейку, собирается арфу свою райскую настраивать. Вдруг видит — идут два ангела, как раз мимо его скамейки. Джон арфу свою бросил, вскочил, кинулся к ним и орет: «Эй, ребята, постойте, хотите про наводнение послушать? На земле наводнение приключилось, я сам оттуда только что, жуткое было дело, ей–богу, сначала все дождь и дождь, а потом каа–аак накатит, — чистый потоп!»

Ангелы только вздрогнули, хитоны свои подобрали и давай улепетывать со всей доступной им скоростью.

Джон тогда другого ангела увидел, только к нему приступил и рот свой открыл — тот немедленно крылья расправил, взмахнул, в воздух поднялся и был таков. Сделал Джон еще несколько попыток — все неудачные — и совсем приуныл. В конце концов встречается ему старина святой Петр — Джон сразу ему претензию:

— Я думал, вы правду говорили и все у вас тут милые да разлюбезные, а я вот только что с одним повстречался — с виду симпатичный такой да приветливый, на меня даже чем‑то похож, и вот только начал я ему рассказывать про тот потоп, что в Джонстауне‑то случился, а он, вместо того чтобы меня выслушать, а потом по–дружески побеседовать, вытаращился на меня да как заорет: «Чушь, — кричит, — собачья! Какой там потоп, ты потопа‑то и в жизни не видывал!» Плюнул, спиной повернулся и ходу от меня, а я стою как дурак, не знаю, что и подумать.

Святой Петр спрашивает тогда Джона:

— Скажи, старый был тот человек и в руках посох такой изогнутый?

Джон говорит — да.

— И усищи вот такие, — продолжает Петр и руками показывает до пояса.

— Такие, точно, — говорит Джон.

— Ну, тогда ясное дело, — говорит Петр, — это тебе старина Ной попался, с ним вообще‑то почти на любую тему беседовать можно, но вот о потопе лучше не заговаривать.

Перевод Л. Переверзева

ВЕЛИКИЙ КОЛДУН ДЯДЮШКА ПОНЕДЕЛЬНИК

Давным–давно жил в Африке великий колдун. Он был не только колдуном, но и верным другом всех зверей и в особенности крокодилов. А потому, стоило ему захотеть, и он мог обернуться в любого из них. Крокодилов он даже называл своими братьями.

Однажды его, как бессловесного зверя, схватили торговцы рабами и привезли в Америку. Его продали в рабство хозяину плантации в Каролине. Но он не был рожден рабом и долго там не задержался. Из Каролины он попал в Джорджию, а оттуда во Флориду. Там он вершил великие свои колдовские дела, помогая всем, кто нуждался в его помощи. Люди прозвали его Дядюшка Понедельник, потому что он все дни недели оставался свеж и бодр, словно в первый день после воскресного отдыха.

Случилось это в ту пору, когда индейское племя семинолов сражалось за землю, с которой их хотели прогнать пришлые белые люди. Это была земля индейцев, они родились на ней и жили из поколения в поколение, так зачем же им было уходить с нее?

Дядюшка Понедельник был в дружбе с индейцами, он колдовал для них и принимал участие в их сражениях. Он не знал страха и был мудрым воином, но, хотя он был с ними в каждой битве, семинолы терпели поражение за поражением. У белых было слишком много хорошо обученных солдат и без числа огнестрельного оружия, так что индейцы и их черный собрат вынуждены были отступать, пока не дошли до озера Мэйтленд. Там они дали последнее сражение и проиграли.

Дядюшка Понедельник был не только бесстрашен, но и мудр. Возможно, поэтому он так хорошо колдовал. Он посоветовал индейцам пока приостановить борьбу, все равно они не могли победить.

— А что думает делать он сам? — спросили индейцы.

Только не быть рабом! Если надо, он уйдет далеко шли останется здесь среди друзей, которые не причинят ему зла.

Он хотел бы жить там, где есть мир между людьми, будь они черные, красные или белые.

Таков был ответ великого колдуна, негра по имени Дядюшка Понедельник. Индейцы все поняли и долго хранили молчание.

Но вот настал день, когда Дядюшка Понедельник сказал, что должен проститься со своими друзьями. Индейцы решили устроить в его честь большой праздник.

Спустилась ночь, все индейцы племени сошлись, чтобы проводить Дядюшку Понедельника, они били в барабаны и пели Свои индейские песни. По индейским обычаям они танцевали танец войны. И лучше всех танцевал среди них черный африканский колдун. Он извивался и изгибался, ложился и вскакивал. И пел при этом, издавая призывные крики и воинственные кличи. Эти песни и крики громким эхом отдавались в глубинах озера и в далеких лесах.

И вдруг при свете костра индейцы увидели невиданное чудо. На их глазах африканец стал менять свой облик.

Продолжая дикий танец, ом стал светлеть кожей, превратился постепенно в смугло–коричневого. Лицо у него странно вытянулось, заострилось. Рот растянулся, губы распухли и отвисли, вылезли длинные острые зубы. Руки и ноги укоротились и потолстели, на них выросли длинные когти.

Но он продолжал свой танец, и тело его все вытягивалось и росло на глазах, спина покрылась толстой чешуйкой и где надо вырос длинный толстый хвост, как у крокодила.

Черный колдун превратился в крокодила! Самого большого крокодила, какого видели люди.

Крокодил все кружился и извивался в танце, подпрыгивая на коротких толстых ногах и шлепаясь на землю с таким шумом, словно гремел гром, от него дрожали листья на деревьях и даже тяжелые ветки.

А потом индейцы увидели новое чудо, еще более странное и небывалое. Они перестали петь и плясать и уставились на воды озера. Сначала из воды донесся ответный рев, вспенивший поверхность озера. Потом из глубин выплыли, выстроившись в два ряда, оглушающие громким воем и ревом зубастые крокодилы. И черный колдун, обернувшийся гигантским крокодилом, медленно проплыл между своими собратьями крокодилами, выстроившимися в два ряда, и ушел в глубину. И все крокодилы за ним следом.

На воде и в лесу настала тишина. Индейцы тоже молчали, словно оцепенели. Они горевали, что потеряли верного друга и бесстрашного воина.

Но черный брат не покинул их. Он остался в водах Флоридского озера. Иногда он оборачивается снова человеком и появляется среди индейцев, чтобы поколдовать в помощь своим друзьям и в наказание врагам.

Когда он вылезает из озера, крокодилы подымают. громкий рев, они зовут назад своего вожака.

Пересказ Н. Шерешевской

СОВЕТ ЯЩЕРИЦЫ

Однажды старая ящерица услышала плач на дворе. Родители ушли работать в поле, оставили мальчика одного. Подбежала она к нему:

— Ты что, проголодался? Пойди сорви плод с хлебного дерева и съешь.

— А у нас нет хлебного дерева.

Раздула ящерица зоб.

— Тут я тебе могу помочь. У меня есть в запасе корочка хлеба, мы ее сейчас посадим, и у тебя будет свое хлебное дерево.

Так и сделали. Но сколько ни поливали корочку, росток так и не показался.

Пошел мальчик к отцу, он рассмеялся.

— Кто ж тебе так посоветовал деревья сажать?

— Бабушка ящерица, она все знает, сто лет прожила.

— Прожила‑то прожила, да ума не нажила. Слушай ты ее.

И рассказал сыну, как выращивают деревья. А ящерица обиделась — не стала больше с мальчиком разговаривать.

Перевод Л. Яблочкова

ЖЕНСКАЯ ВЛАСТЬ И МУЖСКАЯ СИЛА

Эту негритянскую сказку особенно любят рассказывать в южном штате Теннесси.

Когда бог сделал мужчину и женщину, он поселил их вместе в одном доме. Мужчина и женщина силой были равными, если затевали борьбу, она всегда оканчивалась ничьей.

Однажды мужчина решил: «Надо пойти поговорить с богом. Устал я бороться с женщиной, которую никак не могу одолеть».

И он отправился на небо и предстал перед богом.

— Господи, — сказал мужчина, — никто не поможет мужчине, кроме тебя. Ты умеешь зажигать на небе звезды, так окажи мне милость. Прошу тебя, господи, дай мне еще силы, чтобы я мог одолеть женщину. Не будешь же ты каждый раз спускаться с неба на землю, чтобы устанавливать между нами мир. Прибавь мне силы, и я сам наведу порядок. Хоть совсем немножко!

— Хорошо, — сказал бог, — отныне ты будешь сильнее женщины.

И мужчина побежал с неба прямо домой. Едва добежал он до дома, как закричал:

— Женщина, теперь я твой хозяин! Бог прибавил мне силы, и теперь ты должна меня слушаться!

Женщина начала с ним бороться, но он одолел ее. Она начала борьбу снова, и опять он одолел ее. И в третий раз он одолел ее.

Мужчина очень возгордился:

— Веди себя хорошо, не то я задам тебе!

Женщина не на шутку рассердилась.

— Это мы еще посмотрим! — сказала она.

И на другой день сама пошла к богу.

— Господи, прошу тебя, прибавь мне силы хоть чуточку.

— Ты получила всю силу сполна, — сказал бог. — А мужчине я уже дал добавку.

— Как же так? Ведь теперь он легко может меня одолеть, а раньше не мог. Прошу тебя, господи, дай мне столько же, сколько ему, или отними у него лишнюю.

— Что я дал, то назад не беру. Придется тебе с этим примириться.

И женщина пошла домой очень сердитая. По дороге она встретила дьявола и рассказала ему, какая у нее стряслась беда.

— Послушайся меня, и все обернется к лучшему, — сказал дьявол. — Разгладь морщины, не хмурься, а лучше поворачивайся кругом и возвращайся к богу. Попроси у него ключи, что висят на гвозде возле двери. Потом приходи с ними ко мне, и я научу тебя, что делать.

И женщина вернулась снова на небо.

— Женщина, — сказал бог, уже начиная сердиться, — что тебе еще надо?

— О господи! Властитель радуги, и небес, и всех звезд небесных!

— Я спрашиваю тебя, женщина, что тебе надо?

— Дай мне ключи вон с того гвоздя!

— Бери и больше не беспокой меня!

Женщина взяла ключи и бросилась бегом к дьяволу.

— Так, значит, ты получила три заветных ключа! — сказал дьявол.

— Да, вот они, — сказала женщина.

— Эти три ключа, — сказал дьявол, — если ты будешь правильно ими пользоваться, принесут тебе больше власти и силы, чем у мужчины есть и будет. Первым ключом ты запри дверь кухни. Мужчины первым делом думают о еде. Второй ключ для спальни. Запри ее. Мужчина всегда недоволен, если его не впускают в спальню. И трег тий, последний ключ для комнаты, где ты качаешь колыбель вашего младенца. Запри и ее. Мужчины привязаны к своим детям, они любят наблюдать, как растет их потомство. Бери свои ключи и иди теперь домой.

И дьявол добавил еще:

— Помни, не отпирай дверей, пока мужчина не научится пользоваться своей силой по твоему указанию и тебе на радость.

Женщина побежала домой и сделала все, как было сказано. Вернувшись домой, мужчина застал ее на пороге. Раскачиваясь, она пела:

Возьми это дерево

И выдолби люльку.

Когда мужчина обнаружил, что три двери, которые всегда были распахнуты настежь, теперь оказались вдруг заперты, он вскипел от злобы, словно вода в лужах на солнцепеке.

Сперва он попробовал выбить их, понадеясь на свою силу. Ему это не удалось, и он закричал:

— Кто запер эти двери, женщина? Откуда взялись ключи?

— Мне дал их господь бог.

— О–о, я этого так не оставлю! — завопил он и бросился бегом к богу.

— Женщина заперла от меня еду, и моего ребенка, и постель. Она сказала, что ты дал ей ключи.

— Да, я. Она у меня попросила их, а дьявол научил ее, как ими пользоваться.

— Господи! Дай и мне ключи, чтобы я мог отпереть эти двери.

— Этого я не могу сделать, — сказал бог мужчине. — Что я дал, то дал. Я дал женщине ключи, и пусть ключи будут у женщины. Ты должен пойти и попросить женщину, чтобы она отперла тебе дверь сама.

Мужчина вернулся домой, но заставить. женщину отпереть двери не мог, сколько ни старался. Тогда он попросил ее, он долго упрашивал ее и делал все, что ей было угодно, и, наконец, она отперла двери.

Но мужчине этого показалось мало. Он сказал женщине:

— Давай поделимся. Ты отдашь мне половину ключей, а я тебе половину моей силы.

— Что ж, мне надо подумать, — сказала женщина.

Она села и стала думать. В это время в окно к ней заглянул дьявол.

— Не соглашайся, женщина! — шепнул он. — Пусть у него остается сила, а у тебя — ключи. Запомни раз и навсегда: когда налетают осенние мухи, корове не обойтись без хвоста.

И сделка не состоялась.

С тех пор мужчине приходится сдерживать свою силу, если он хочет ужиться с женщиной.

Вот почему мужчина уступает, а женщина стоит на своем.

Пересказ Н. Шерешевской

OLD SMOKEY

1 On top of old Smokey

On the mountain so high

Where the wild birds and turtle doves

Can hear my sad cry.

2 Sparking is a pleasure

Parting js a grief,

But a falsehearted lover

Is wuss nor a thief.

3 They’ll tell you they love you

To give your heart ease,

And as soon as your back’s turned

They’ll love who they please.

4 I wrote him a letter

n red rosy lines.

He sent it back to me

All twisted in twine.

5 He says ‘ Keep your love letters

And I’ll keep mine.

You write to your true love

And I’ll write to mine.

6 ‘ Your parents is against me

And mine is the same.

If I’m down on your book, love,

Please blot out my name.

7 ‘ I can love little

And I can love long.

1 can love an old sweetheart

Till a new one comes along.

8 ‘ I can hug them and kiss them

And prove to them kind.

I can turn my back on them

And alter my mind.

9 ‘ My horses ain’t hungry,

They won’t eat your hay.

So farewell, my darlin’

I’ll feed on the way.

10 ‘ I’ll drive on to Georgia,

And write you my mind.

My mind is to marry

And leave you behind.’

11 I’ll go on old Smokey

On the mountain so high,

Where the wild birds and turtle doves

Can hear my sad cry.

12 As sure as the dewdrops

Fall on the green corn,

Last night I were with him,

Tonight he is gone.

БУДУ ТАНЦЕВАТЬНегритянская песня

Иду как‑то раз вечером,

вечером,

вечером,

Красавица такая встретилась,

Чуть не упал я.

Я разговор повел с ней вежливо,

ласково,

весело,

Все дружки носы повесили —

Стало завидно.

— Мама, разреши мне шляпу надеть,

галстук надеть,

свитер надеть,

Сегодня буду танцевать я и петь,

При луне танцевать с ней буду.

Буду с крошкой Долли танцевать,

В туфлях рваных танцевать,

Крошку Долли обнимать,

Куклу Долли.

У Долли тоже нет

туфель целых.

Значит, танцуем смело!

Мама, у меня один есть секрет,

страшный секрет,

жуткий секрет:

Сегодня я признаюсь ей или нет

Или побоюсь признаться.

Буду я с крошкой Долли танцевать,

В туфлях рваных танцевать,

Крошку Долли обнимать,

Куклу Долли.

У Долли тоже нет

туфель целых —

Значит, танцуем смело…

Танцы, мама, ведь тоже дело.

Время плясать приспело,

При луне, при луне!

Перевод Ю. Хазанова

УГАДАЙТЕ, КТО?

Жила однажды на свете очень миловидная молоденькая негритянская девушка. Глаза ее всегда смеялись, а ноги танцевали. Все молодые люди были от нее без ума, о чем каждый говорил ей. Ее всегда сопровождала целая свита, куда бы она ни шла. Юноши готовы были даже бросить работу, только бы полюбоваться на нее. А ока все не могла решить, за кого же из них выйти ей замуж. Она была чуточку спесива. И все приглядывалась к ним и разбирала по косточкам.

Не стоит ее бранить за это, ведь молодых людей было так много, а выбор сделать так трудно!

И все‑таки четырех из них она предпочитала другим. Но кто будет единственный избранник, этого она никак не могла решить.

«А может, мне выйти замуж за того, кто работает быстрее всех?» — наконец подумала она и поделилась этим со своими друзьями.

Что ж, все четверо были крепкие, сильные юноши и работы не боялись. И у каждого было в запасе много нежных слов для хорошенькой негритянки.

Однажды поутру она шла к источнику за водой, держа деревянную бадью в руках.

К ней подошел один из молодых людей, ухаживавших За ней, старший из четырех. Он был плотником.

Он хорошо знал характер девушки и что у нее на уме. И в шутку сказал:

— Я мастер, который ищет работу. Скажи мне, милая, куда ты идешь?

— Я иду за водой! — был ответ.

— И я с тобой! Давай я помогу тебе нести бадью.

Он взял из ее рук бадью, они дошли до источника, и он набрал из него полную бадью воды. А потом пошли назад. И могу уверить вас, рот влюбленного юноши не был на замке. Он сказал девушке много ласковых слов и попросил выйти за него замуж.

Пока он объяснялся ей в любви, вдруг — крак! — дно деревянной бадьи, полной воды, затрещало и готово было вот–вот выпасть.

Юноша не сплоховал. Как вы думаете, что сделал этот находчивый плотник? Не успела девушка и глазом моргнуть, а в руках у него уже была подходящая доска. Не успела она рта раскрыть, а уж он вырезал из этой доски подходящее для бадьи дно. Не успела она вздохнуть, а уж он вставил дно в бадью, да так крепко, как кора сидит на дереве.

Словом, так быстро, что из бадьи не убежало ни капли воды.

— Можно считать, что я мастер без дела, но вот какой я на деле плотник! — сказал он девушке. — Выйдешь за меня замуж, радость моя?

— Ты лучший плотник во всем штате! Но я еще должна подумать. Подожди немного, тогда я отвечу.

Времена менялись, а девушка нет. Пришла зима, стояли сильные холода. Как‑то раз у девушки в гостях сидел второй из молодых людей, которые ухаживали за ней. Он был дровосеком.

Он хорошо знал характер девушки и что у нее на уме. И в шутку сказал:

— Я лесоруб, который сидит без дела!

Он добавил еще нежных и теплых слов, и все‑таки их тепла не хватило, чтобы согреть комнату.

— Тогда раздобудь для печи дров! — сказала девушка. — В доме нет ни щепки.

— С радостью! Я сделаю все, чтобы тебе стало тепло и уютно, единственная моя! — ласково сказал юноша.

Он взял топор и вышел. Возле дома росло могучее дерево, почти что десяти футов в обхвате. Юноша проверил, достаточно ли остер топор.

В это время вдруг разразилась гроза — только зимой в штате Миссисипи и вообще на Юге бывают такие странные грозы, когда гремит гром, сверкают молнии, а дождя нет.

Когда юноша в первый раз взмахнул топором, вверху сверкнула молния. Слепящий шар ее устремился с неба на дерево, которое он собирался рубить.

Топор взлетел вверх, потом упал вниз. Вверх–вниз, вверх–вниз — в тысячу раз быстрее молнии.

Раз! Раз! Ух! Ух! Дерево упало.

Гик! Гик! Гик! Во все стороны полетели щепки.

И что бы вы думали, не успела молния ударить в дерево, а молодой дровосек уже с целой вязанкой дров вбежал в дом.

— Вот, моя единственная, я принес много дров, теперь нам будет тепло и я могу сказать тебе, как я тебя люблю, а потому прошу, выходи за меня замуж! Быть может, я и впрямь лесоруб, который сидит без дела, зато я лучший дровосек на весь штат Миссисипи.

— Не спорю, ты дровосек прекрасный, но о женитьбе еще надо подумать. Подожди немного, тогда я отвечу.

Однако время не ждет, даже хорошеньких девушек. В Миссисипи пришла весна. Все зазеленело и расцвело. В одно прекрасное утро девушка и третий ее ухажер гуляли в лесу. Этот молодой человек был кузнецом.

Сияло солнце, пели птицы, день был чудесный. Самый что ни на есть подходящий день, чтобы сделать девушке предложение. Молодой кузнец так и сделал, последовав примеру предыдущих молодых людей, и попросил девушку выйти за него замуж.

Что и говорить, ни одной красотке во всем Миссисипи не делали, наверное, столько предложений.

Он хорошо знал характер девушки и что у нее на уме. Шутки ради он сказал:

— Я сапожник без сапог! Но выходи за меня замуж и увидишь, на что я гожусь.

Кролики и черепахи! Он же всегда носил при себе молоток, гвозди и подковы. Пока они беседовали, мимо пробежал олень.

— Милая, сейчас я покажу тебе, как сапожник без сапог может быть мастером–кузнецом.

Он догнал бегом оленя, достал молоток, гвозди и подкову… Раз, два, и готово! Олень был подкован на лету.

Закончив работу, юноша воскликнул:

— Видишь, любимая, какой я работник! Теперь ты решишься выйти за меня замуж немедля, как я не медлил, догоняя оленя?

— Кузнец ты прекрасный, лучше и не найти. Но о женитьбе еще надо подумать, — сказала девушка. — Здесь не надо спешить, как в погоне за мулом или за оленем. Подожди немного, тогда я отвечу.

Пробежало лето, настала осень. Однажды девушке повстречался четвертый из ее воздыхателей, брадобрей.

— Красавица моя! — воскликнул он. — Я безработный брадобрей! Но я тебя люблю и сделаю счастливой.

И он сказал ей все–все, что говорят влюбленные молодые люди в таких случаях.

Вдруг из кустов выскочил пушистый кролик с длинными ушами.

— Краса моя, — воскликнул юноша, — я покажу тебе, как бреет безработный брадобрей!

Он вытащил бритву, мыло и воду, которые всегда носил при себе, и, не успел кролик пересечь зеленую лужайку, мордочка у него уже была выбрита. И даже за ушами.

— Вот видишь! А теперь пойдешь за меня?

— Брадобрей ты прекрасный, а вот какой муж… Об этом еще надо подумать. Дай мне время, тогда я отвечу.

И милая девушка все думала и думала. Думала и думала…

Так долго, думала, что у нас не хватило терпения дождаться, чтобы узнать, кто станет ее женихом. Мы можем только гадать. И вы тоже. А когда угадаете, скажите!

Пересказ Н. Шерешевской

БОРОВ ДЯДЮШКИ ЗИКА

У дядюшки Зика был боров с черным пятном, выкормил он его для себя, а пришлось продавать. Нашелся белый покупатель. Он втиснул борова в фургон и поехал, а боров по дороге выбрался из фургона и домой. Пришел другой белый хозяин — Зик снова борова продал, и опять тот домой прибежал. Наконец объявился еще один белый, тот взял борова. А первые два покупателя долго искали борова и обнаружили его в хлеве у того, третьего белого хозяина. Спорить начали, потом пошли к дядюшке Зику. Первый спрашивает:

— Ты мне борова продал?

— Да, хозяин, — ответил честный Зик, закурив трубку.

— А мне? — спросил второй.

— Да, хозяин.

— Не у тебя ли я купил борова сегодня утром?

— Да, хозяин, — бесстрастно отвечал Зик, посасывая трубку.

Ну вот, говорят, теперь скажи, кому же принадлежит эта свинья?

Дядюшка Зик удивился, даже трубку изо рта вынул.

— Господи, боже мой! Еще образование имеете, а не можете разобраться в простом деле сами, без меня, бедного негра.

ДОЛГОВЯЗЫЙ ДЖОН

Отчаянные головушки среди негров встречались и в те времена, когда рабство еще не отменили» О них до сих пор рассказывают в негритянских семьях. Вот, например, Долговязый Джон Конкер.

Однажды Джон вез хозяина в бричке. Дело было летом, и вокруг лошади кружились оводы. Один из них вдруг подлетел к хозяину и стал кружиться над его головой. Тот отмахивался–отмахивался. «Что это за мухи такие?» — спрашивает.

— А такие всегда кружатся над лошадьми, ослами и шакалами, — сказал Джон Конкер.

— Мм, много ты знаешь, а вот и надо мной вьется. Или считаешь меня лошадью?

— Нет, хозяин.

— Или ослом?

— Нет, хозяин.

— Или шакалом?

Долговязый Джон ответил так:

— Да что вы, разве я посмею, оводу видней.

Другой раз Джон отличился с поросенком. Хозяин любил жареную поросятину, и часто из кухни шел такой захватывающий запах, что у работников скулы сводило и живот урчал от голода.

Не выдержал Джон Конкер, украл одного поросенка и стал жарить у себя в хижине на плите. Дух пошел замечательный. Все было бы хорошо, да мимо шел хозяин и, ясное дело, почувствовал запах, шедший из всех щелей хижины. Дернул он дверь и к Джону:

— Ну, конец тебе, долговязый!

Тот оторопел, конечно, но тут же нашелся:

— Это не поросенок, хозяин, это кролик. Я его в поле поймал.

Хозяин поднял крышку:

— А это что?

Джон принялся вопить:

— Чудо! Чудо! У меня тут чудо! Скорее священника! Кролик превратился в поросенка!

Его все равно потом пороли, а он кричал под плетью:

— Чудо! Чудо!

Говорят, его потом линчевали, когда он хозяйский дом сжег, но до этого долговязый Джон Конкер много еще разных чудес натворил.

Переводы Л. Яблочкова

КОЛЕСИКО РАДОСТИНегритянская народная песня

1. Так и вертится колесико в груди,

Так и крутится колесико в груди..

Да, прямо в нем,

В сердце моем.

Так и вертится колесико в груди!

2. Это радости огромной колесо,

Это счастья пребольшого колесо…

Прямо в нем,

В сердце моем.

Это радости огромной колесо!

3. Я от радости, ей–ей, готов кричать,

Я от счастия, ей–ей, готов кричать…

Счастье в нем,

В сердце моем.

Я от радости, ей–ей, готов кричать!

4. В сердце страха нет в помине у меня,

В сердце грусти нет в помине у меня…

Счастье в нем,

В сердце моем.

В сердце страха нет в помине у меня!

5. Вдвое больше стало смелости во мне,

Вдвое больше стало мужества во мне…

Радость в нем,

В сердце моем.

Вдвое больше стало смелости во мне!

Перевод Ю. Хазанова

УГОЩЕНИЕ

Один старик пригласил священника в гости и велел жене зажарить пару цыплят на ужин. Жена зажарила, попробовала, готовы ли, да не удержалась — съела обоих.

К вечеру пришел священник, муж его встретил, усадил за стол и говорит: «Ну давай, жена, тащи угощение, а я за большим ножом пойду».

Жена запричитала:

— Ай–яй–яй, опять он за свое!

— А что такое? — спросил священник.

— Да любит он у священников уши отрезать.

Вскочил священник да бежать. А в тот момент муж вошел. Жена ему и говорит: «Вот ведь, схватил обоих цыплят и домой».

Муж подбежал к двери с ножом в руках и закричал: «Эй, отец святой, может, тебе одного хватит?!» Тот, конечно, припустил еще быстрей. «Не–е–ет! — вопит, — не–е–ет!».

Так вот и бывает, когда люди не понимают друг друга.

Перевод Л. Яблочкова

2

Собранные в этом разделе песни, рассказы, печальные и веселые, отражают период борьбы между Севером и Югом.

Уже после гражданской войны, когда в стране появилось немало энтузиастов — собирателей народного творчества, на Юге стали записываться рассказы со слов тех, кто сам был рабом, или со слов их детей. Некоторые из таких рассказов были ужасающе страшными. Но, рассказанные с усмешкой, с юмором, они становились еще страшнее.

Юмор, клоунада у черных имели особое значение. Это была их защитная маска. Некоторые фольклористы утверждали, что негритянский фольклор — фольклор веселья. Однако прогрессивные фольклористы справедливо видят во многих комических и гротескных сюжетах мотивы протеста, а также поучений. В слабых такие рассказы вселяли надежду, а те, что были посильнее, ждали своего часа, а когда он приходил, бежали навстречу Северной Звезде, навстречу свободе.

Крупнейшей фигурой среди борцов за освобождение негров на Севере в эпоху гражданской войны стал Джон Браун, фермер из Канзаса. В 1859 году он пытался вместе со своими сыновьями захватить правительственный арсенал в Херперс Ферри (Виргиния), чтобы начать немедленное освобождение рабов, но был схвачен и казнен по обвинению в государственной измене. Джон Браун стал героем фольклора северян.

История борьбы черных в Америке за свою свободу, за свои гражданские права знает немало рассказов о героических личностях. Среди них история Ната Тэрнера, раба из Саутгемптона (штат Виргиния). Он был проповедником, но в народе «его звали пророком. В ночь на 20 августа 1831 года он сказал своим последователям о том, что наступила пора освободить рабов, и призвал именем бога уничтожать всех белых, что попадутся на их пути. Восстание было стихийным, неподготовленным и жестоким. Рабы убили шестьдесят белых. Но все же были разбиты, #ft ноября того же года Ната Тэрнера поймали и казнили. Незадолго до этого был раскрыт заговор Денмарка Визея, свободного негра us Чарлстона в Южной Каролине.

Спустя двадцать лет Юг заговорил о новом освободителе по имени Моисей. Только близким, да тем, кто был связан с «подпольной дорогой» — так называли тайный путь на Север страны белые рабы — было известно, что за этим именем скрывается негритянка Гарриет Табмен, бесстрашная Гарриет. Она была разведчицей во время гражданской войны и медсестрой в войсках северян. А до войны она лично вывела из рабства по дороге Свободы триста рабов!

Немало дней проводила обычно Гарриет по соседству с плантацией, на которой работали те, кого она должна была провести в Канаду. Даже на Севере страны в ту пору оставаться им было небезопасно — действовал закон о беглых рабах, на основании которого бывшие владельцы могли насильно вернуть свое «имущество» на плантацию. «Одну шестую всего населения США составляют невольники, которых считают только имуществом, а не людьми, — заявил в 1860 году А. Линкольн. — По самой скромной оценке эти невольники стоят два миллиарда долларов».

О своем появлении Гарриет обычно давала знать криком козодоя или. совы, а чаще напевала запрещенный хозяевами спиричуэле: «Сойди, Моисей! В Египет сойди!» Рабы знали о том, что, по преданию, пророк Моисей вывел свой народ из египетского рабства. Песня эта стала надеждой на спасение, ключом к свободе.

Однажды в побег отправилось одиннадцать человек. Это значило для плантатора потерю одиннадцати тысяч долларов, а значит, будет жестокая погоня.

Дорога быта невероятно трудной. Скудные запасы еды кончились. Приходилось питаться листьями травы.

Рабы уже просили Гарриет отпустить их обратно: «Лучше умереть рабом, чем сдохнуть в лесу». Гарриет понимала: вернись хоть один из них, надсмотрщики пытками или уговорами сумеют вырвать признание, А это значило, что они узнают и дорогу, и места для остановок, и проводника. «Или с нами, или пристрелю! — крикнула Гарриет. — У нас выбор один — свобода или смерть!»

На «станции», куда они все же добрались, им не только дали приют, но даже снабдили обувью и одеждой.

А потом Гарриет должна была еще провести их в Канаду. Не все на Севере были на стороне аболиционистов. Ведь не случайно конгресс США отверг первоначальный вариант Декларации о независимости, составленный американским просветителем и видным политическим деятелем Томасом Джефферсоном, в котором он страстно обличал рабство А поэт и публицист Уильям Гаррисон попал в городскую тюрьму за «проповедь весьма опасного учения о том, что люди созданы равными».

Известно, что Гарриет была связана с мужественным борцом Против рабства Джоном Брауном. В 1856 году он вместе со своими сыновьями и друзьями вел настоящую партизанскую войну с равладельцами. От Гарриет он узнавал безопасные, надежные места в лесу, сведения о наиболее жестоких плантаторах.

2 декабря 1859 года в Чарлстоне был повешен Джон Браун. Зa голову Гарриет было обещано вознаграждение в шестьдесят тысяч долларов.

Но это было уже перед войной. В 1861 году началась гражданская война Севера с Югом, в которой Гарриет Табмен приняла самое активное участие в армии северян.

Последние годы Гарриет были очень тяжелыми. Несмотря на Свои заслуги, никакого вознаграждения она не получила, хотя неоднократно обращалась в различные комиссии конгресса США. Свой век она доживала в нужде, существуя буквально на подаяния. 12 июля 1914 года, год спустя после смерти Гарриет Табмен, жители города Оберна открыли мемориальную бронзовую доску, на которой есть такие слова:

«…Во время гражданской войны негритянский народ прозвал ее Моисеем. Проявив редкое мужество, она вывела из рабства свыше трехсот негров и оказала неоценимые услуги как медицинская сестра и разведчица.

С незыблемой верой она мужественно встречала любые опасности и преодолевала все препятствия. Она обладала редким даром предвидения и умением правильно разбираться в обстановке, что позволило ей с полным основанием сказать: «На «подпольной дороге» по моей вине не произошло ни одной аварии и я не потеряла ни одного пассажира»…

Южане терпели в борьбе с северянами поражение одно за другим. Рядовые южане, в большинстве своем батраки и мелкие фермеры, не имевшие собственных рабов, не испытывали никакого воодушевления, защищая собственность и сословные привилегии богачей–плантаторов под командой надменных офицеров–аристократов. Дисциплина в южных частях неудержимо падала с каждым днем, поголовное пьянство и массовое дезертирство были обычным явлением, солдаты открыто высмеивали не только своих командиров, но и всю эту «блестящую» армию. Об этом говорят иронические баллады: «Блеск, что за армия!» и «Битва при Шилоз–Хилл».

НАВСТРЕЧУ СЕВЕРНОЙ ЗВЕЗДЕ

Что бы ни случилось с белой хозяйкой, если дело доходило до суда, виновными оказывались все, кроме нее. Среди черных рабов такой анекдот ходил.

Однажды белая хозяйка ехала на тележке, запряженной мулом. Кто знает, чего уж там мул испугался, одним словом, рванулся и выбросил свою хозяйку из тележки. Нет, конечно же, она осталась жива, так, пара ссадин, да сидеть недельку на твердом не могла.

Пригнали, значит, мула с тележкой в город к судье. Мула признали виновным в попытке к бегству с тележкой. Тележку же не только виновной в попытке к бегству с мулом, но и в том, что она выбросила белую хозяйку.

Мула повесили, тележку отправили на пожизненную каторгу в тюрьму, а сбрую в назидание другим мулам прибили к воротам суда.

Впрочем, это шутка. На самом деле мулов ценили намного дороже, чем черных. Рассказывали, что в штате Миссисипи есть городишко Хейзелхорст, что на берегу Мексиканского залива. Среди черных, живущих там, была семейка — отец да два сына. Трудно было даже сказать, от кого из них больше доставалось белым. Но поймать их за проделками никак не могли. Злой Вилли, белый охотник, тот аж прямо трясся от злобы при упоминании их имен. И надо же так, чтоб именно ему старый негр и один из его сыновей попались ночью на пути. «Стой!» — крикнул он. Да не тут‑то было. Кинулись негры наутек, отец верхом на муле, а сын бегом. Тремя выстрелами Вилли убил отца и сына, мула ранил. Конечно же, состоялся суд. Приговор? Пять долларов штрафа за мула и по пятаку за каждого негра.

Чтобы вылавливать беглых черных, плантаторы нанимали белых патрульных. Людишки это были никчемные, ни к какой работе не пригодные да к тому же еще и злющие. Ненавидели их черные, да что поделаешь — в их руках была сила. Значит, и правда была. А уж если кто из черных мог — потихоньку, конечно, — ох и издевались над ними. Особенно, говорят, доставалось патрульным от Ромми Хауарда. Кличка у него была «Быстроногий». Удирал он тайком ночью к девушке своей, она на соседней плантации жила. Пойдут патрульные искать его.

С собаками, все как полагается. Только услышит Ромми лай псов — и тягу. Причем не домой, а так, чтобы патрульных помучить. Набегается так, что собаки патрульных уже без сил, а потом прибегает к себе и ложится — вроде и не убегал. А однажды по дороге забежал на кладбище и под могильную плиту забрался. Собаки носятся вокруг, брешут. Подоспели белые. Поглядели — вокруг никого. «Псы дурные, — говорят. — Видать, за привидением помчались».

Но как‑то все же попался он им. Ну и обрадовались патрульные! «Будет у нас сейчас свеженькое мясо», — сказал один, окуная плетку в бочку с водой. Раздели они Ромми донага, да не тут‑то было. Как рванул от них Быстроногий — только пятки засверкали, и прямым ходом в дом к хозяйке. Патрульный Дурило Джон пару раз достал было его совсем, да уцепиться не за что было. Ромми‑то голышом драпал. Так и предстал он перед миссис Бекки Сандерс, хозяйкой своей. Ох и переполох же был! А он как ни в чем не бывало объясняет ей, что не может позволить этим двум белым безграмотным разгильдяям пороть себя. Вот если хозяйке угодно его выпороть, пожалуйста.

Стыдно было подоспевшим патрульным, что с каким‑то «паршивым черномазым» им никак не справиться. «Вот что, миссис, — сказал наконец Джон по кличке Дурило, — побежим сейчас мы с ним до того сарая, что на конце плантации стоит. Если я его обгоню — забью до смерти, а если нет, то бить его будете только вы, хозяйка». Когда Ромми уже уселся на крышу того сарая, Дурилы Джона еще даже видно не было.

Бывали же на плантациях добрые хозяева!..

Для беглых цветных, неподалеку от Кларкдейла, Миссисипи, находилась тюрьма–ферма.

Тут они должны были отрабатывать штраф, который на них накладывал судья, когда хозяйские розги уже не помогали. За адскую работу им давали кормежку и двадцать пять центов в день, так что порой им приходилось отбывать на ферме лет по десять. Немногие выживали.

Вот что удалось записать со слов одной очень старой негритянки:

— Я тогда работала в этой тюрьме помощницей повара. Приведут, значит, новенького и прямо к столбу для наказаний. Там его отхлещут широченным кожаным ремнем с металлическими пистонами во всю длину. Это для того, чтобы кожа на спине быстрей лопалась под ударами. Обряд этот у них назывался «посвящение в заключенные», значит, чтобы новенький знал, что его ждет, если что не так. Ох и насмотрелась я там, как людей до смерти забивали!

Помню, одного худенького такого приволокли. За то, что он никак двухсотфунтового мешка с кукурузой на себе утащить не мог. Да где уж ему было столько поднять! Положили его поперек бочки. Четверо держали, а двое били. Долго били. Потом он не то что работать — лежать не мог. А лежали заключенные на двухэтажных нарах. В камеру ни мне, ни повару входить недозволено было. Мы ставим еду в окошко, а они сами должны подойти и взять. Каждый для себя. Брать за другого не разрешалось. А у исхлестанного этого, худенького, не то что подойти — подползти сил не было. Жалко мне его совсем стало. Швырнула я ему, Как собачатам швыряют, едва добросила. Досталось мне за это от надсмотрщика. «Еще раз увижу, — сказал он, — и сама за решетку сядешь!»

А худенький помер в ту ночь, и похоронили его без гроба, без ничего на тюремном кладбище. Могилу и ту не по росту выкопали, так что его в яму просто воткнуть пришлось и землей забросать. Вот что такое было черному в тюрьму попасть за бегство или за какую другую провинность.

Дед мой, Эд Беннет, жил неподалеку от реки Огайо. Особая это была река в ту пору: по одну ее сторону лежали штаты Юга, где рабовладение защищалось законом, а по другую сторону этой могучей реки были свободные штаты — Север.

Дед был мулат, то есть наполовину белый, а уж по сравнению с остальными рабами просто светлокожий. К тому же еще он и грамоту немного освоил. Во всяком случае, настолько, чтобы толково подделать документ, в котором говорилось, что он не раб, а свободный негр. И печать на документе он тоже соорудил. И подпись. Ловкий он был, чертяга. Все это ему надо было потому, что он решил бежать. Чувствовал он — не убежит, все одно помрет в неволе.

На коне хозяйском, конечно, добрался он до Колбауэра. Там продал его: чтоб добираться дальше, нужны были деньги. Остальной путь до Огайо он проделал пешком. Днем прятался, а ночью шел, поглядывая на Северную звезду.

Как‑то раз остановился он в кукурузном поле початок погрызть. В пути нечасто удавалось поесть. В ночной тишине до него отчетливо донесся собачий лай. «Вот и все, — подумал он, — погоня!», но все же бросился бежать. Да уйти‑то было невозможно. Собака отыскала его, хоть он и забрался от нее на огромное дерево. Что ж тут удивительного, ведь этих псов специально учили гоняться за беглыми рабами. А патрульный, что вел собаку, за каждого пойманного негра получал немало денег.

«Спускайся, а не то я из тебя решето сделаю!» — крикнул ему подбежавший на помощь псу белый и вскинул ружье.

«Эй, эй, масса, я уже спускаюсь, спускаюсь уже!» — сразу же запричитал Эд. Белых лучше всего дурить своей покладистостью. Делай вид, что ты дурачок, и все будет в порядке.

«И не вздумай мне бежать, не то я нафарширую тебя свинцом», — предупредил патрульный.

«Ладно уж», — проворчал Эд, поудобней пристроив под рубахой припасенный для такого случая древний пистолетишко.

Шли они довольно долго: впереди Эд, позади белый, а за ним пес, пока не дошли до какой‑то речушки. Поставил белый ружье, склонился к воде и стал пить. Да не тут‑то было. Раздался выстрел — Эд убил своего врага наповал. Другого выбора не было — Север или смерть. Вторым выстрелом он едва успел уложить пса, кинувшегося на него.

На следующий день уже у самой Огайо он повстречал человека с того берега. «Забирайся — перевезу», — сказал тот, указывая на плот.

На том берегу новый знакомый Эда провел его в сторожку на опушке леса. Такие сторожки и дома, в которых жили честные белые, были разбросаны вдоль Огайо и к Северу. Их называли станциями «подпольной дороги» Свободы. Владельцы этих станций, рискуя своей жизнью, давали кров и пищу беглым рабам и переправляли дальше на другую станцию на Север, потому что задерживаться у Огайо беглецам было опасно.

На станции Эд встретился с десятком белых борцов против рабства. Они себя называли аболиционистами.

Когда он рассказал свою историю, белые пожали ему руку. Патрульного никому не было жаль: скольких из–за него линчевали, скольких сожгли на кострах! А сколько погибло под плетью?

А потом Эда переправили дальше на Север. Так он стал свободным.

Однако и на Севере несладко жилось черным, особенно если это недалеко от «диксидэнда» (земли Дикси), как в ту пору называли рабовладельческие штаты. Впрочем, и после гражданской войны черным жилось не легче -— немало там было городов, куда черным лучше бы не казать носа, даже и после победы Севера.

Морауз, что в штате Миссури, славился своими огромными лесопилками, тянувшимися вдоль речушки Литтл. А еще славился он шайками белых хулиганов, парней лет по 18–20. Появится в городишке черный, его ловят и начинают издеваться, вымажут дегтем, гонят с улюлюканьем через весь город, пока бедняга не свалится без сил.

Как‑то двое цветных парней, не ведая о том, что их ждет, забрели в эти края. Поймали их, заставили минут тридцать без перерыва плясать, а потом погнали через город. Да чтоб быстрей бежали, подгоняли камнями. Потом один из белых, что был в этой компании, говорил, что лучше плясунов, чем эти двое, он в жизни не видел.

Прошло с полгода. И что бы вы подумали? Эти двое опять появляются в городе. И опять заставили их плясать.

А они, ничуть не колеблясь, даже с какой‑то радостью поставили свои чемоданчики в сторонке и говорят «о’кэй». Окружила их шайка, кто камни держит наготове, а кто хлопает в ладоши вместо музыки. Здорово плясали ребята! А потом один из них остановился и спросил белых парней: «Послушайте, а вы новый танец «Достань пушку» знаете?»

«Нет», — ответили им.

Тогда черный парень и говорит: «Разрешите нам надеть легкие туфли, мы вам покажем».

«Ну что ж, надевайте. Ради хорошего дела не жалко».

Подошли черные ребята к своим чемоданчикам, открыли и стали рыться в них, словно чего ищут там. А когда они выпрямились, белое хулиганье аж ахнуло: у тех в руках было по пистолету.

«А теперь потанцуйте вы нам», — сказали они. Но ник‑то из белых плясать не умел. Тогда черные заставили их просто прыгать, приговаривая при этом: «Повыше, пожалуйста, побыстрей» — и так сорок минут, пока наконец тех уже ноги перестали держать. А потом взяли свои Чемоданчики и ушли со словами: «Ну что ж, ребята, для первого раза вы недурно плясали».

С тех пор, говорят, в этом городишке к черным больше не приставали.

Перевод Т. Ильина

ПОД УТРО, ПОД ВЕЧЕР, ВСЕГДА…

Если в город Билл идет под утро,

Если в город Билл идет под вечер,

Если в город Билл идет,

Пускай бесед там не ведет —

Под утро, под вечер, всегда…

Вот уходит в город Билл под утро,

Вот уходит в город Билл под вечер,

Вот уходит в город Билл,

Жена кричит, чтоб скоро был —

Под утро, под вечер, всегда…

На столе обед простыл под утро,

На столе обед простыл под вечер,

На столе обед простыл…

Вдруг слышен крик, что умер Билл —

Под утро, под вечер, всегда…

Боже мой! — кричит жена под утро,

Боже мой! — кричит жена под вечер,

Боже мой! —кричит жена, —

Скажите, в чем его вина —

Под утро, под вечер, всегда…

Как могло такое быть под утро,

Как могло такое быть под вечер,

Как могло такое быть, —

За что его могли убить —

Под утро, под вечер, всегда?!

Где мой Билл? —кричит жена под утро,

Где мой Билл? —кричит жена под вечер,

Где мой Билл? —кричит жена, —

Теперь осталась я одна —

Под утро, под вечер, всегда!..

Перевод Ю. Хазанова

JOHNNY, WON’T YOU RAMBLE?»

1 Well, I went down in Helltown

To see the Devil chain down.

Johnny, won’t you ramble?

Hoe, hoe, hoe!

Well, I went down in Helltown

To see the Devil chain down.

Johnny, won’t you ramble?

Hoe, hoe, hoe!

2 Ol’ massa an’ ol’ missis,

Sittin’ in the parlour.

Jus’ fig’in’ an’ a‑plannin’

How to work a nigger harder.

3 Ol’ massa, kill a fattenin’ calf,

You oughta heard those bullies laugh,

Ol’ massa kill a Jersey bull

To give those bullies a belly full.

4 I looked on the hill

And I spied ol’ massa ridin,

Had a bullwhip in‑a one hand,

A cow‑hide in the other.

5 Ol’ massa, ol’ massa,

I’ll give you half a dollar.

’ No, no, bully boy,

I'd rather hear you holler. ’

ОВОД

В дни юности я рук не умывал,

Когда хозяину тарелки подавал,

Когда хотел он выпить,

Я бутылку открывал

И оводов усердно отгонял.

Припев:

Джимми, давай наливай и гуляй:

Старый хозяин отправился в рай.

Все было б ничего с хозяином, наверно,

Хоть пони нервный был, но многое сносил,

Но вот однажды возле фермы

Огромный овод пони укусил.

Припев:

Джимми, давай наливай и гуляй:

Старый хозяин отправился в рай.

Взбрыкнул наш пони. И от дикой тряски

Хозяин мой совсем лишился сил,

Бедняга, умер в перевернутой коляске.

Тут овод виноват, так суд решил.

Припев:

Джимми, давай наливай и гуляй:

Старый хозяин отправился в рай.

Под старой сливою его похоронили,

Как волонтера, павшего в бою,

А на могильном камне написали:

«От овода я принял смерть свою».

Припев:

Джимми, давай наливай и гуляй:

Старый хозяин отправился в рай.

Старухам посудачить был бы повод,

Трещат: «Так, видно, бог судил»,

А мне до. смерти будет сниться овод,

Который так легко хозяина сгубил.

Припев:

Джимми, давай наливай и гуляй:

Старый хозяин отправился в рай.

Перевод В. Кострова

WHEN JOHNNY COMES MARCHING HOME

The Southern Rebels sang …

1 in eighteen hundred and sixty‑one, Skiball, says I, (2)

In eighteen hundred and sixty‑one

We licked the Yankees at Bull Run,

And we’ll all drink stone blind,

Johnny fill up the bowl.

2 In eighteen hundred and sixty‑two, Skiball, says I, (2)

In eighteen hundred and sixty‑two

The rebels put the Yankees through, etc.

3 In eighteen hundred and sixty‑five,

We all thanked God we were alive, etc.

And they were answered from the Union lines with stanzas like…

1 In eighteen hundred and sixty‑one,

The cruel rebellion had just begun, etc.

2 Through a mistake we lost Bull Run,

And we all skedaddled for Washington, etc.3 In eighteen hundred and sixty‑three,

Abe Lincoln set the Negroes free, etc.

4 In eighteen hundred and sixty‑four,

Abe called for a hundred thousand more, etc.

КОГДА ДЖОННИ ВЕРНЕТСЯ ДОМОЙ

Когда началась гражданская война, мятежники южане пели так:

В тысяча восемьсот шестьдесят первом,

В тысяча восемьсот шестьдесят первом

В Булл–Ране мы янки попортили нервы.

Так выпьем же,

Кубки осушим до дна,

Джонни, налей вина!

Когда Джонни вернется домой опять,

Ура! Ура!

Когда Джонни вернется домой опять,

Ура! Ура!

Взрослым — гордиться, мальчишкам — кричать,

Женщинам — в платьях нарядных гулять,

И всем ликовать,

Когда Джонни вернется домой.

В тысяча восемьсот шестьдесят втором,

В тысяча восемьсот шестьдесят втором

Янки опять потерпели разгром.

Так выпьем же,

Кубки осушим до дна,

Джонни, налей вина!

В тысяча восемьсот шестьдесят пятом,

В тысяча восемьсот шестьдесят пятом

Бог лишь помог уцелеть солдатам.

Так выпьем же,

Кубки осушим до дна,

Джонни налей вина!

Перевод В. Викторова

Северяне на тот же мотив пели так:

В шестьдесят первом лихом году, — а ну, споем!

(2 раза)

Юг взбунтовался нам на беду…

Под Булл Раном наш отряд был слаб, — а ну, споем!

(2 раза)

Мы к Вашингтону задали драп.

Шестьдесят третий год наступил, — а ну, споем! (2 раза)

И негров Линкольн освободил.

Настал шестьдесят четвертый год, — а ну, споем! (2 раза)

И наша армия растет.

Перевод В. Рогова

Я И МОЙ ХОЗЯИН

Мы с хозяином моим

Общий не найдем язык:

Говорить он не привык.

Он не ведает, не знает,

Что болит душа моя;

Что, когда я улыбаюсь,

Это значит — плачу я!

Мы с хозяином моим

Пробуем и так и сяк —

Не ужиться нам никак!

Я хозяину в лицо

Улыбнулся как‑то раз…

Он избил меня в тот час!

Он не ведает, не знает,

Что болит душа моя;

Что, когда я улыбаюсь,

Это значит — плачу я!

Мне теперь носить придется

Два лица с собой, друзья:

Для него и для себя!

Мы с хозяином моим

Очень разные, видать:

Он смеется, если весел,

Я смеюсь, чтоб не рыдать!

ПЕСНЯ 1853 ГОДА

Мы растим для них пшеницу,

Достается нам маис;

Мы печем для них ватрушки,

Достаются корни нам;

Мы разделываем мясо,

Достается шкура нам;

Мы для них муку смололи,

Нам досталась только пыль.

Это все, мой брат, не сказки,

Это горестная быль.

Мы для них снимаем сливки,

Достается нам вода.

Говорят они:

«Ты ниггер,

Если сдохнешь, не беда!»

ПЕСНЯ 1859 ГОДА

Эй, братья, отдохнем чуток,

Пока луна взойдет:

Хозяин наш в могилу слег,

Сюда он не придет!

Тот, на кого я спину гнул,

Из‑за кого страдал,

Лежит и ноги протянул —

Вернее, дуба дал.

Мотыги все об землю хлоп! —

Гуляем до утра!

Хозяин наш улегся в гроб…

Им всем туда пора!

Переводы Ю. Хазанова

ЛИНКОЛЬН И СВОБОДА

Да здравствует выбор народа,

Народ перемен захотел.

Наш вождь верен делу и смел!

За Линкольна и за свободу!

Сегодня мы все понимаем,

Что может большой человек.

И радостно мы восклицаем:

Свобода и Линкольн навек!

За белым, и красным, и синим,

За знаменем звездным вперед!

Нас к новым победам отныне

Свобода и Линкольн ведет!

Перевод В. Викторова

БИТВА ПРИ ШИЛОЗ–ХИЛЛ

Послушайте, мои друзья, простой рассказ о том,

Как шел два дня ужасный бой на склоне, под холмом.

Жестокий бой, упорный бой, ведь я там тоже был,

И леденеет в жилах кровь, как вспомню Шилоз–Хилл.

Только–только забрезжил рассвет,

Как забили барабаны, засвистели флейты,

И музыка повела нас вверх, по росистой траве холма.

Век не забыть минуты, когда мы достигли вершины!

Солнце взошло, и две армии столкнулись, сшиблись…

Рукопашный бой кипел дотемна,

Ужас охватывал душу, застилал глаза,

Которые все же видели реки крови,

Груды раненых и мертвых —

Они вместо травы покрывали склоны.

На обожженной земле валялись люди —

Черные и белые, отцы и сыновья, братья и братья,

Соединившиеся навек…

Молили о помощи, стонали, умирали тихо,

С молитвою на губах.

Рассвет второго дня, и снова,

Разрывая уши, звучит призыв к битве.

Но бессилен он был пробудить мертвых,

Поднять в атаку раненых.

Зато унес десять тысяч новых жертв.

И кровь лилась опять…

Кончаю свой рассказ, друзья, про этот страшный бой,

Хочу, чтобы никто вовек не знал судьбы такой.

За тех героев я молюсь, кто голову сложил,

Кто был навечно погребен на склонах Шилоз–Хилл.

БЛЕСК, ЧТО ЗА АРМИЯ!

Ну, как вам наша армия?

Блеск, что за армия,

Ha пуговицах блещут

шикарные орлы!

О виски, ты чудовище,

Подряд ты губишь всех.

Но в штабе нашей армии

«Закладывать» не грех!

Пьет офицер без просыпу

И очень сытно ест,

А рядовой приложится —

И сразу под арест.

Солдаты отощали все —

Не держит их земля.

У офицеров пиршество:

Пулярки, трюфеля.

На их столах индейки,

Цыплятам нет числа,

У нас одни объедки

С господского стола.

Что остается делать —

Идти и воровать?

Иначе, вы поверьте,

В живых нам не бывать.

К концу подходит песня,

В ней нет ни слова лжи.

Бедняк ведь тоже должен

И есть и пить, скажи?

Ну, как вам наша армия?

Блеск, что за армия,

На пуговицах блещут

Шикарные орлы!

Переводы Ю. Хазанова

МЫ СВОБОДНЫ ОТ ЦЕПЕЙПесня времен освобождения негров

Мы свободны от цепей,

От цепей, от цепей,

Мы свободны от цепей,

Слава небесам!

Я спускаюсь вниз

по склонам,

В травах шелковых

стою —

К небесам я шлю

с поклоном

Эту песнь мою:

«Мы устали, грешным

делом,

От оков и от тюрьмы,

Истомились, друг, и телом

И душою мы!

Мы свободны от цепей,

От цепей, от цепей,

Мы свободны от цепей,

Слава небесам!»

Может, для святого духа

Все мечты мои пустяк,

Только слышу прямо

в ухо:

«Человек свободен всяк!

Ты, и он, и я — все люди,

Целый поднебесный

край, —

Так должно быть, так

и будет,

Ты про то не забывай!»

Мы свободны от цепей,

От цепей, от цепей,

Мы свободны от цепей,

Слава небесам!

ДЖОН БРАУН

1. Смелый Браун погребен в земле сырой, (3 раза)

Но в сердцах он как живой!

Припев:

Слава честному герою,

Он стоял за нас горою,

Слава Джону, Джону слава, —

Он вечно будет жить!

2. Вражьим пулям подставляя смело грудь, (3 раза)

Проложил он к счастью путь!

Припев.

3. Он мечтал, чтобы каждый раб свободным стал, (3 раза)

И за это жизнь отдал!

Припев.

4. Подвиг Брауна в сердцах всегда живет, (3 раза)

Не забыл его народ!

Припев:

Слава честному герою,

Он стоял за нас горою,

Слава Джону, Джону слава, —

Он вечно будет жить!

Переводы Ю. Хазанова

ПРЕЗИДЕНТ СМЕЕТСЯИз записной книжки Линкольна

Издавна еще у первых поселенцев–пионеров было принято собираться в тавернах или барах. Там обсуждались последние новости, виды на урожай, совершались сделки, решались важные политические проблемы, даже проводились предвыборные кампании.

То были своего рода народные клубы. И уж без веселого рассказа, без шутки или розыгрыша не обходилось ни одной такой встречи.

Потом эти шутки, остроумные рассказы и анекдоты начинали гулять по свету, передаваясь из уст в уста, а иногда попадали и в прессу.

В отличие от аллегорической басни и притчи такая шутка или анекдот—американцы называют ее еще «рассказ со смаком» — привязана к конкретному факту или событию. Они нередко касались и жизни политических деятелей.

Президент Линкольн был мастер на такие «рассказы со смаком» еще задолго до того, как стал президентом. Он был чемпионом–рассказчиком. Любое дело: юридический казус, политический вопрос, проблема государственной важности — требовало обсуждения и доказательств. И в этом самым верным помощником ему была вовремя рассказанная история, которая била в самую точку.

Шутка, меткое словцо, «шпилька», острый каламбур — все это обоюдоострое оружие взято из арсенала народных шутников–философов. Самый знаменитый из них был янки Джо Миллер, чье имя впоследствии стало нарицательным.

Линкольн любил этого фольклорного героя и особенно много шуток позаимствовал именно у него. Он даже завел записную книжку, которая так и называлась «Шутки Джо Миллера», хотя в этой «копилке» премудрости народной набралось отовсюду понемногу — из английских лиммериков и перевертышей, ирландских притч и небылиц, французских каламбуров, греческих реплик и прочего, не считая самого Джо Миллера.

Под № 997 в записной книжке была записана история про знаменитого органиста Эбби Воглера, который так достоверно воспроизводил раскаты грома небесного, что во всей округе тут же скисало молоко.

Про одного ирландца, которому пришлось переселиться на время в Шотландию, рассказывали, что, когда его спросили:

— Как вам там жилось?

Он ответил:

— Ужасно! Я не жил, я мучился. И если б мне пришлось там прожить до сегодняшнего дня, я б, наверное, год назад уже умер.

Когда лорда Рассела возвели на эшафот, чтобы отрубить ему голову, он снял с себя часы и передал их епископу, заметив при этом:

— Возьмите их себе, они ведь показывают время, а я иду в вечность, они мне там не нужны.

Одного лорда, у которого было очень много долгов, спросили, спит ли он по ночам. На что он ответил:

— Я‑то сплю спокойно, а вот каково моим кредиторам?

Раненый офицер лежал на поле боя и громко стонал от боли. Лежавший рядом с ним другой раненый офицер не выдержал и вскипел:

— К чему столько шума? Можно подумать, вас тут одного убили!

Вот такого примерно характера остроты были собраны в записной книжке Линкольна, которую он чуть что вынимал из своего саквояжа, чтобы зачитать из нее подходящие примеры. Одни жалили в больное место, точно речи могильщика из пьесы о Гамлете, принце датском, другие развлекали задорной шуткой.

Одного ирландца по имени Пэт собирались повесить. Он попросил:

— Только не набрасывайте веревку мне на шею, я ужасно боюсь щекотки. Лучше под мышки, а то, если на горло, я просто умру от смеха.

Или вот шутка под № 506. Лейтенанту Конноли из ирландцев, что сражались на стороне американцев во время войны за независимость, удалось как‑то захватить в Плен сразу трех солдат из наемной армии британского короля. Командир спросил его, как же ему удалось проделать это одному.

— Очень просто, — ответил лейтенант Конноли, — я их окружил.

Есть серия рассказов про путешественников на Востоке. Один моряк, приплывший в Египет, сказал крестьянину, работавшему в поле:

— Счастливые вы здесь люди. Повсюду у вас сады. В каждой деревне по минарету.

На что тот ответил:

— Господь всемогущ. Одной рукой дает, двумя отнимает.

А другой путешественник рассказывал, как они вдвоем со слугой заставили бежать полсотни арабов.

— Не может быть! Пятьдесят арабов? — не поверили слушатели.

— А то и все шестьдесят. Да еще как они бежали! Мы от них, а они за нами.

Все эти байки в духе Джо Миллера были прекрасным подспорьем для Линкольна. Он их рассказывал со смаком, как истинный раблезианец, приправляя веселую шутку горечью сарказма.

Он любил рассказывать историю про длинноногого янки, который приударял за дочкой фермера. Отец не был благосклонен к молодому человеку и однажды застал целующуюся парочку. Он вскинул было ружье, да, к счастью, парень опередил его и выпрыгнул в окно.

А потом припустил прямиком через капустные грядки. На бегу он вспугнул кролика, и тот тоже бросился бежать. Но парень мигом его обогнал, подхватил и подбросил вверх.

— Прочь с дороги, улитка! — крикнул он кролику. — Не мешайся под ногами у чемпиона по бегу!

Бойкие ответы и остроумные истории народная молва часто приписывает Линкольну, даже когда не он был их автором. Но такова уж была его слава острослова.

Говорят, как‑то он шел по пыльной дороге и его обогнала крытая повозка.

— Будь добр, — обратился он к вознице, — довези до города мой сюртук.

Тот охотно согласился, только удивился слегка:

— А как же ты получишь его назад ?

— Об этом не беспокойся, я просто останусь в нем.

А знаменитый ответ официанту? Все утверждают, что первым его произнес Линкольн:

— Если, по–вашему, это чай, то принесите, пожалуйста, кофе, а если это кофе, то принесите, пожалуйста, чай!

Когда он впервые отведал мороженого, он сказал:

— Я не собираюсь говорить ничего дурного про ваше заведение, но, по–моему, этот пудинг забыли подогреть, и он замерз!

Его называют также передвижной библиотечкой веселых историй. Некоторые из них пересказывались потом под аккомпанемент сельских скрипачей. Первый приз на таком фермерском празднике получил рассказ Линкольна про воздухоплавателя, который поднялся на воздушном шаре над Новым Орлеаном, а потом опустился на парашюте посреди хлопкового поля. Негры, собиравшие хлопок, увидели человека в голубых шелковых одеждах, расшитых серебром, и в золотых туфлях, спустившегося к ним прямо с неба, и бросились от него врассыпную. Остался лишь один старый негр, страдавший от ревматизма, который не мог убежать. Он подождал, пока парашют благополучно приземлился, потом подошел к небесному пришельцу и пробормотал запинаясь:

— Добро пожаловать, масса Иисус! Как поживает ваш батюшка?

Вручая представителям графства Коулз в подарок свою фотографию, Линкольн заметил:

— Портрет не очень удался, но и оригинал не лучше.

— Истина с его губ падала с легкостью дождевых капель, — говорили про него коллеги–адвокаты.

Когда ему представили Гарриет Бичер–Стоу (автора «Хижины дяди Тома»), он воскликнул:

— Так это вы та маленькая женщина, которая вызвала эту большую войну!

Само собой, он имел в виду гражданскую войну между Севером и Югом, которая закончилась победой Севера и отменой в Америке рабовладения. Было это весной 1865 года.

РАССКАЗЫ ЯНКИ ДЖО МИЛЛЕРА

ЯНКИ–ИЗОБРЕТАТЕЛИ

Всем известно, что янки — мастера на выдумку. И очень изобретательны. Говорят, один янки из Восточной Англии изобрел машину для консервирования дневного света, чтобы при надобности использовать его вместо светильного газа.

Он вымазал внутренность бочонка из‑под муки сапожной ваксой и выставил на солнце, а потом быстренько накрыл бочонок крышкой крепко–накрепко. Дневной свет прилип к ваксе, и вечером можно было отрезать от него по кусочку и пользоваться вместо светильника.

А другой янки придумал хитрый аппарат, который отучает храпеть.

На нос спящего надевается эластичная трубка, которая другим концом упирается в барабанную перепонку. И как только спящий начинает храпеть, он сам первый от этого и просыпается, ему, конечно, это не нравится, и постепенно он отучается храпеть.

Как‑то между двумя янки произошел очень интересный разговор.

— Вы слышали, мистер Блитц, в Нантакете выпускают машины для производства мускатного ореха?

— Да–а? А как это у них получается?

— Очень просто. Закладывают в машину дерево целиком, потом поворачивают ручку — трэнк! — и вместо ствола машина выбрасывает бекон, ветчину и копченые языки. А вместо веток и толстых сучьев — деревянные часы и мускатный орех. Остальное перерабатывается на огуречные семена, слабительные пилюли, дамские турнюры и прочее.

— Недурная машинка!

— Да, стоящая. Но с «Атлантидой» ее все равно не сравнить!

— А что такое «Атлантида»?

— Машина, чтобы есть атлантическую селедку.

— Как?

— Очень просто. Вставляете машину в рот, в воронку машины закладываете атлантическую селедку, поворачиваете ручку — трэнк! — мякоть попадает вам в живот, а кости выбрасываются наружу. Я чуть на тот свет не отправился из‑за этой «Атлантиды».

— Как это?

— Да, понимаете, я ведь левша. Ну вот, вставил я в рот машину, повернул ручку, да не в ту сторону, потому как левой рукой. Ну кости и застряли у меня в горле, а мякоть выскочила наружу. После этого от меня долго все шарахались в сторону.

— Почему же?

— Принимали меня за скелет. Все мясо машина выкинула, оставила мне только кожу да кости. Наверное, месяц, если не больше, все принимали меня за живой скелет.

— Да–a, я всегда говорил, что янки народ изобретательный.

— Кто спорит! А видели вы, как играют на котапиано?

— Не–е, а как?

— Котапиано сделать очень просто. Берут широкую доску футов шести длиной, проделывают много–много дырок в один ряд. Потом ловят котов белых и черных и продевают через дырки кошачьи хвосты. Черные хвосты будут диезами и бемолями, ну а белые вроде как простыми клавишами. Только играть на котапиано приходится ногами.

— Ногами?

— Лучше ногами. Нажимаете на клавиши, и такой кошачий концерт начинается, какого сроду не слышали!

НАХОДЧИВОСТЬ ЯНКИ

Один сапожник из Коннектикута купил сколько‑то фунтов деревянных гвоздей, да все они оказались из трухлявого дерева. Не будь дураком, взял он нож, заточил поострей другой конец у каждого гвоздя и продал их все вместо овса.

НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА НИАГАРСКИЙ ВОДОПАД

Один портной, первый раз в жизни увидев Ниагарский водопад, воскликнул:

— Вот где можно отмыть все пятна с сюртука!

ЧТО ТАКОЕ СТАРОСТЬ

Говорят, старики в Вермонте живут дольше, чем в других местах. Там жили два старика, которые были так стары, что забыли, кто они и как их зовут. И не нашлось в Вермонте ни одной живой души, которая бы их помнила.

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С КРОКОДИЛОМ

Случилось это на берегах великой Миссисипи. Увидев впервые крокодила с широко раскрытой пастью, янки воскликнул:

— Нельзя сказать, что он хорош собой, но, когда он улыбается, у него и впрямь открытое лицо!

ОБМЕН ЛЮБЕЗНОСТЯМИ

Молодой янки пришел делать предложение дочке богатого фермера. Со своей «зазнобой» он уже раньше обо всем договорился и явился теперь, по всем правилам, к отцу.

Разговор для молодого Джонатана — так в шутку называют всех янки — был не из легких, и от волнения он стругал ножичком трость, которую держал в руках. Старик фермер слушал молодого человека, предполагаемого зятя, и внимательно следил за его движениями. Тот стругал–стругал трость, пока от нее одни стружки не остались. И отец сказал:

— Что ж, молодой человек, я вижу, вы и состоятельны, и в обычаях строги, и хороши собой, но дочь мою я вам все‑таки не отдам. Если б вы выстругали что дельное из своей трости, вы бы получили мою дочь. А вы просто извели ее. Точно так же вы пустите на ветер и свое состояние, каплю за каплей, пока ничего от него не останется, и ваша семья впадет в нужду. Я точно прочитал ваш характер Вот вам и мой ответ.

«ГАЛАНТНЫЙ КАВАЛЕР»

Молодой Джонатан из Коннектикута ухаживал за барышней и пошел с ней прогуляться. Они дошли до моста, и он, как честный человек, заплатил свой цент — такую пошлину взимали тогда за переход по мосту. А за девушку платить не стал.

— Плати сама за себя, Сьюкки, — сказал он, — потому как я решил больше не ухаживать за тобой.

КАК СЭКОНОМИТЬ ТОПЛИВО

Когда в Бостоне впервые появились в продаже железные печки, продавец всем нахваливал их:

— Экономит половину топлива! — говорил он.

Один человек на это заметил:

— Тогда продай мне две, чтобы я обошелся вовсе без топлива!

ДВА ЛИШНИХ

Один вермонтец перегонял кленовый сок на сахар, и, когда дело было сделано, вернул хозяину его котелок. Хозяин подал на вермонтца жалобу, что тот испортил его котелок.

Защищаясь в суде, вермонтец привел три довода:

— Во–первых, я вернул котелок целым и невредимым. Во–вторых, он был уже с трещиной, когда я брал его. А в–третьих, я его вообще никогда не брал.

Так какой же довод был лишний?

ВОПРОСОМ НА ВОПРОС

Однажды случился спор, всегда ли янки отвечают вопросом на вопрос. Побились даже об заклад и, чтобы разрешить спор, пригласили брата Джонатана, приехавшего с Юга.

— Прошу вас, — обратился к нему один из спорщиков, — ответьте прямо на мой вопрос.

— С великим удовольствием, мистер, — отозвался янки.

— Объясните, пожалуйста, почему все жители Новой Англии на вопрос всегда отвечают вопросом?

— Разве? — был ответ янки.

ЛАКОНИЗМ ЯНКИ

— Скажи, братец, — обратился брат Джонатан к вознице, тоже янки, — который час? Куда ты так спешишь? Этот ручей очень глубокий? Сколько тут у вас стоит масло?

— Второй час… домой… по пояс… одиннадцать центов.

ШТРАФ ЗА КУРЕНИЕ

В Бостоне издали закон, запрещающий курение на улице.

Однажды в город прибыл с Юга брат Джонатан. Он с важным видом разгуливал по центру, попыхивая сигарой, и попался на глаза констеблю.

— Так, так, значит, курите, — заметил тот. — С вас штраф два доллара, незнакомец.

— Что вы, разве я курю? — тут же нашелся янки. — Вот попробуйте сами мою «гавану»! Она не зажжена.

Констебль взял у Джонатана сигару, попробовал затянуться и тут же выпустил густую струю белого дыма.

— Так, так, — заметил янки. — Значит, теперь с вас два доллара.

— Ваша взяла, — согласился констебль. — Вы, я вижу, остряк. Будем считать, мы квиты.

ПУДИНГ С ИЗЮМОМ

Рассказывают про одного капитана–янки и его помощника.

Корабельный кок часто готовил пудинг с изюмом и, по приказу капитана, изюм клал только в одну половину пудинга. На стол ставили пудинг именно этим концом к капитану. Он первый отрезал себе кусок, в котором был весь изюм, и передавал пудинг своему помощнику.

Так помощнику раз за разом доставался пудинг без изюма.

Ему это изрядно надоело, и он подговорил стюарда в следующий раз поставить пудинг пустым концом к капитану. Что стюард и сделал. Но капитан тут же это заметил.

Он взял блюдо с пудингом, поднял его, словно внимательно разглядывая фарфор, и, повернув блюдо на сто восемьдесят градусов, поставил снова на стол, заметив при этом:

— Подумать только, это блюдо стоило мне в Ливерпуле целых два шиллинга!

— Неужели? — выразил удивление помощник.

И как ни в чем не бывало тоже поднял блюдо и, повернув его на сто восемьдесят градусов, опустил на стол, изюмом к себе, конечно.

— Лично я больше одного шиллинга за него бы не дал! — заключил он.

Капитан внимательно посмотрел на своего помощника. Помощник внимательно посмотрел на своего капитана. Капитан рассмеялся. Помощник тоже.

— Ты меня поймал! Молодец, парень! — сказал капитан. — Разрежем пудинг вдоль на этот раз.

А в другой раз капитан приказал коку, когда тот готовит к обеду пудинг, изюм в него класть равномерно.

ВОДА И ВЕТЕР

В городе Бристоле несколько лет назад случился интересный казус во время разбирательства в суде дела между двумя соседями.

Защитник одной из сторон во время произнесения своей пламенной речи то и дело останавливался, чтобы выпить стакан воды из кувшина, стоявшего на столе. Защитник противной стороны слушал, слушал его, а потом, как бы между прочим, заметил:

— Впервые вижу, чтобы ветряная мельница работала на воде.

КАК ИЗЛЕЧИТЬ ЯНКИ ОТ ЛЮБОПЫТСТВА

Если уж любознательный янки избрал вас своей жертвой, вам не уберечься от его вопросов, если даже вы наотрез откажетесь отвечать. На минуту смолкнет, но только, чтобы переменить тактику.

— Простите меня, любезный незнакомец, — после минутной передышки начнет он снова. — Если бы вы только знали, как трудно истинному янки сдержать врожденное любопытство. Не сердитесь, ответьте всего на несколько вопросов. Как вас зовут? Где вы проживаете, каков род ваших занятий? Надеюсь, вы довольны и тем и другим, так что у вас нет причин держать это в секрете?

Один остроумный пассажир в дорожной карете, направляясь в Нью–Йорк, в ответ на град посыпавшихся на него вопросов поднялся со своего сиденья, насколько позволяла высота кареты, расправил могучие плечи и единым духом выпалил:

— Зовут меня генерал Эндрью Вашингтон. Проживаю я в штате Миссисипи. Без определенных занятий, но, рад сообщить вам, с порядочными средствами. Я много наслышан о городе Нью–Йорке и вот собрался осмотреть его, и, если он оправдает мои ожидания, я намерен его купить.

В карете раздался дружный смех, и вопросов больше не последовало.

Пересказы Н. Шерешевской

IV