Вот, дерьмо, — отъезжая, выругался про себя Каммингс.
Головач.
Дедуля, что такое… головач? Трэвис вернулся к этому вопросу сразу после своего 16-го дня рождения. Накануне, он встал, вскрыл «Хеми Куду» Кейджа Джорджа, 74-го года выпуска. Завел ее, замкнув накоротко провода, выпил самогонки, и разбил, когда та крошка, Кэри Энн Уеллс, сидевшая на соседнем сидении, надрачивала ему «петушка». В тот момент он как раз кончал ей прямо на ее хорошенькое личико. «Петушком» в этих местах называли мужской член, а Кэри Энн Уэллс после той аварии стали звать «квадой» (от слова «квадриплегия» — паралич четырех конечностей — прим. пер.) Но не Трэвис же был виноват в том, что она сломала себе позвоночник, когда он въехал в опору моста. До этого Трэвис много раз слышал про «головачей». Слышал, как Папа говорил о них с Дедулей. Буквально за несколько недель до папиной и маминой смерти. Но из их еле слышных перешептываний Трэвис так ничего и не понял. Позднее тем же днем старый дедушка Мартин, мастеря очередные башмаки и потягивая самогон, ответил на его вопрос. Я не могу рассказать тебе это, сынок, потому что у тебя еще волосы между ног не выросли.
Трэвис понял, что Дедудя так намекает на то, что он слишком молод, чтобы слышать подобные вещи. И неважно, что между ног у него уже было полно волос, и в любой момент он мог вполне по-взрослому «бросить палку». Но больше всего Трэвиса злило вот что: Если он был слишком молод, чтобы слушать про «головачей», почему тогда клятый окружной прокурор не учел его молодость, осудив, как взрослого? Мальчик, это потому, что мы — жители холмов, народ, живущий у ручья, — пытался объяснить Дедуля в день оглашения приговора. Добрый старик говорил это со слезами на глазах. Никому из них нет дела до жителей холмов. Эта кучка грязных голодранцев только корчит из себя изнеженных горожан. Придется отсидеть. И веди себя хорошо в тюряге, иначе накинут срок.
Накинут срок? Боже. Этот капризный педик-судья дал бедолаге Трэвису пять лет.
И, конечно же, Дедуля оказался прав. Те пять лет, которые он получил за какой-то невинный автоугон, в мгновение ока превратились в одиннадцать. Окружная тюрьма Рассел это не курорт. Здесь в два счета выбивали все дерьмо из парней, которым накидывали срок. У Трэвиса не было другого выбора. Он не хотел, чтобы каждую ночь здоровенные, грязные парни имели его в зад и называли «крошкой». Он пробил несколько голов, провел за это кучу времени в «яме». Ее еще называли «ШИЗО», сокращенно от «Штрафной изолятор». Однажды ночью какой-то чувак из Крик-сити, мотавший срок за вооруженное ограбление, приставил к горлу Трэвиса заточку и приспустил трусы.
— Соси, белый голодранец. Только соси, как следует. Соси, как своему папочке. Все же знают, что вы, белые голодранцы, — пидоры, — скомандовал чувак. — Отсосешь и пожрешь за одним. Всяко лучше, чем капустный крем-суп в столовке. Заставь своего папочку ревновать, сладкий.
Во-первых, отец Трэвиса был мертв, и ему очень не понравилось то, что он услышал. А во-вторых, ничто на свете не могло заставить Трэвиса Клайда Тактона отсасывать кому-то член. Ему отсасывали, было дело, но, чтобы отсасывал он сам? Ни-за-что! Поэтому он выхватил у чувака заточку, и воткнул ему в глаз. У того сразу потекла какая-то дрянь, похожая на клюквенный джем из универмага «Халлс» Хотя вовсе неважно, на что она была похожа. А важно то, что Трэвису снова добавили срок.
И вот теперь он вернулся. Идти ему было некуда — пока он сидел на «киче», в оставшийся после смерти отца дом попала молния, и он выгорел дотла. Поэтому Трэвис потопал прямиком к стоявшему посреди леса маленькому, аккуратному, обшитому вагонкой домику, где жил Дедушка Мартин.
— Трэвис Клайд Тактон! — Дедуля чертовски обрадовался, увидев огромную ухмыляющуюся рожу внука.
— Привет, Дедуль. — Но глаза Трэвиса были прикованы к гнилому деревянному полу. — Должен признать, я чувствую себя, как конская задница, придя сюда прямиком из окружной тюрьмы.
Трэвису было стыдно.
— Ни работы, ни «зелени», ни хрена Едрен батон, Дедуль, я — неудачник.
Лицо старого пьяницы посуровело. Такое же выражение лица было у отца, когда тот застукал Трэвиса за попыткой «присунуть» одной из овец. «Проклятье, Трэвис!» — воскликнул Папа. — «Ты что, свои мозги на толчке высрал? Боже, сынок! Если хочешь трахнуть овцу, трахай, но только не свою, тупица! Прокрадись на поле к Кодиллу и трахни его овцу!» А потом Папочка закатил ему такую взбучку, которую Трэвис запомнил на всю жизнь, но понял, что получил ее заслуженно. В любом случае, у Дедули сейчас было точно такое же выражение лица.
— Трэвис! Я не хочу больше слышать подобные разговоры. Мальчик, ты кровь от крови моей единственной дочери, поэтому ты всегда желанный гость в моем доме. И не принижай себя за то, что не имеешь работы. Времена сейчас тяжелые, особенно в этих местах, с тех пор как заглохла «Юнион Карбайд». Они закрыли шахту из-за того, что покупать уголь у клятых япошек стало дешевле, чем добывать у нас. Но я имею достаточно «зелени» с пошива обуви, так что не беспокойся ни о чем.
— Спасибо, Дедуль, — выдавил Трэвис, не отрывая глаз от гнилого пола. — Только… Трэвиса словно замкнуло, когда Дедуля выкатил из-за своего рабочего стола. Именно выкатил, понимаете, а не вышел. Выкатил из-за большого стола из вишневого дерева на кресле-каталке. И тут Трэвис заметил, что у его старого доброго дедушки нет ног.
— Дедуль! — запричитал он. — Что с твоими ногами?!
— О, не беспокойся об этом, сынок. — отмахнулся Дедуля. — Я старый и двигаюсь мало. Подхватил я хворь проклятую, «дибабет» называется, поэтому доктор из поликлиники и отчикал мне ножки. Говнюк имел наглость еще прислать мне счет после этого, можешь поверить? Но ничего страшного.
Дедуля протянул костлявую руку себе за спину, указав на ряд деревянных полок, заставленных сшитыми вручную ботинками.
— Я могу делать свою работу и должен быть благодарен за это.
Трэвис был впечатлен дедушкиной силой духа. Но потом старик продолжил:
— Как сиделось?
— Да, не очень хорошо, Дедуль. Отмудохал нескольких чуваков, которые пытались меня отыметь. Еще один хотел сунуть мне в рот «петуха», поэтому я воткнул ему в глаз его же заточку. У того какая-то дрянь полилась, похожая на клюквенный джем, который продают в «Халлсе».
Морщинистое лицо Дедули посветлело.
— Ты что, убил его?
— Не, Дедуль. Но слышал, что заточкой я повредил ему мозги, и теперь он дурачок.
Дед хлопнул пятнистыми руками.
— Вот, молодец, мальчик! Твой папа гордился бы тобой, упокой господь его душу!
— Так вот, — продолжил Трэвис. Он не любил вспоминать про тюрьму, да и не должен был, не так ли? Ему все-равно предстояла связанная с этим рутина, вроде отметок в полицейском участке и прочее дерьмо. Но Трэвис даже думать об этом не хотел. Это же было так здорово откинутся с окружной «кичи», кишащей никчемными нигерами, белыми голодранцами и педофилами.
— Я постараюсь найти работу как можно быстрее, а пока, Дедуль, могу помогать тебе по дому.
Дедушка гордо улыбнулся.
— Трэвис, ты хороший малый. Добрый, уважительный. Как раз такой, каким растил тебя отец. Мне, безногому, конечно нужна здесь помощь. Ты можешь принести дров или натаскать воды для беличьего рагу или пирога с опоссумом. Видишь? — Дедуля указал на пол у края своего рабочего стола. Трэвис заметил там странные темные пятна, и вспомнил, что видел их еще в детстве.
— Видишь? — продолжал бормотать Дедуля, — весь пол уже сгниет скоро. Ты можешь подсобить мне починить его, а то не ровен час твой старый Дедушка провалится со своей каталкой прямиком во фруктовый погреб.
— О, нет, Дедуль, — воскликнул Трэвис. — Этого не случится! Я с радостью помогу тебе починить пол.
Дедушка подкатил ближе, его улыбка помрачнела.
— И ты можешь еще кое-что для меня сделать, сынок. Время от времени ты можешь помогать своему старому дедушке ловить кайф.
— Конечно, Дедуль, но… как?
Дедушка хихикнул.
— Конечно, сам-то я, безногий, уже не могу. Да и чтобы своего «петушка» поднять, мне, старику, потребуется целая вечность. Но я могу ловить кайф… ну, понимаешь… когда смотрю.
Когда смотрю. Трэвис задумался. Ему было не совсем понятно.
— Я имею ввиду «головачи», сынок.
«Головачи», — подумал Трэвис. Ну и ну…
— Дедуль, — сказал он с кротким видом, — я ведь думал об этом еще до того, как меня «закрыли». Да, верно. «Головачи». Помню, когда я был маленький, вы с папой, сидя на крыльце, много говорили об этом. И как раз перед тем, как я разбил «Куду» Кейджа Джорджа и сломал позвоночник Кэри Энн Уеллс, я спрашивал тебя. Помнишь?
— Конечно, помню, мальчик. — Дедушка зыркнул на него в ответ. — И помню, что ничего не рассказал тебе, потому что ты был еще молод.
— Да, Дедуля, но должен тебе сказать, что я думал об этом все время, пока сидел в тюрьме. Я должен знать. Что такое «головач»?
Лицо Дедушки приняло — как сказали бы городские избалованные педики-пижоны — выражение эйфории. Он подъехал на своей расшатанной каталке еще ближе.
— Знаешь, что сынок? Думаю, ты уже достаточно взрослый, чтобы слышать это… поэтому я расскажу.
Трэвиса буквально распирало от восторга.
И Дедушка кивнул.
— Да, мальчик. Я расскажу тебе про «головачей» все, потому что тебе пора уже знать. Во-первых, тебе нужно поймать какую-нибудь девку, сынок, а во-вторых, тебе нужно вот это…
Тут морщинистая рука Дедули протянулась к столу и подняла с него электродрель.
— «Сотка» больше не катит, — сказал Каммингс, старательно играя роль «плохого парня».
Спаз, чьи длинные волосы свисали на плечи сальными прядями, скорчил изумленное лицо. Потом ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.
— Едрен батон, Стью, позволь мне сказать…
Рука Каммингса метнулась вперед, железной хваткой вцепившись Спазу в горло.