— Не спеши, Дедуль. Накачай ее, как следует. Не стесняйся! Трахай!
Дедуля вилял своей старой плоской задницей и, несмотря на возраст, меньше, чем через минуту заохал-заахал, задрожал, затрясся, как осиновый лист, в оргазмическом блаженстве.
— Ооо-дааа, ооо-дааа, дааа! — вырвался у него из горла хриплый стон. — Ох, едрен батон, Трэвис! Я так охрененно сейчас кончил ей в мозг! Еще хватит в моих старых яйцах молофьи, чтоб залить доверху это «отхожее ведро»!
Слюна капала на его белую козью бородку, глаза закатились в экстазе.
— Ох, это лучший кайф, какой есть в мире! Боже, мальчик, я вкачал в нее столько молофьи! Странно, что у нее из ушей еще не брызнуло!
— Молодец, Дедуль! — одобрительно воскликнул Трэвис. — Ты показал этому треклятому Неддеру Кинни, где раки зимуют. Накачал его женушку в башку!
Трэвис посадил старика обратно на каталку. Но как только Дедуля сел, он поднял на Трэвиса глаза и расплакался.
— Ох, едрен батон, Дедуль. Что не так?
— Мальчик. — Дедуля плакал навзрыд, его кадык ходил ходуном. — Послушай, за всю мою жизнь никто не делал для меня ничего добрее…
Трэвис вытер огромную соплю об растрепанные волосы Чесси Кинни и гордо улыбнулся. Наконец он сделал что-то, что осчастливило его деда.
— Мне кажется, Дедуль, пока я сидел в тюряге, много кто из местных причинил вред моей семье. Так что, как ты говорил, если кто-то доставляет тебе проблемы, единственное правильное решение — доставить проблемы им самим. Так сказано в библии, верно?
— Правильно, сынок, именно так. Глаз за глаз, как говорится.
Трэвис пока не собирался тащить этот 250-фунтовый мешок с дерьмом на какое-нибудь поле. Он позаботится об этом позже.
— А раз тут много кто причинил моей семье вред за последние годы, на какое-то время «головачей» нам хватит. Как тебе это, а? Дедуль?
Дедуля уронил голову на руки и плакал от счастья.
— Слава тебе, Господи! Спасибо за то, что даровал мне такого хорошего внука!
Трэвис чуть сам не расплакался, глядя на дедушкину радость. Он нагнулся и взвалил Чесси Кинни себе на спину.
— Скоро вернусь, — объявил он. — Выброшу эту грязную жирную оборвашку где-нибудь в лесу. Надеюсь, опоссумы не побрезгуют жрать это вонючее деревенское сало.
Дело было не в ежемесячной «штуке» — продажные копы долго не держатся. Но Каммингс знал, что хорошо сыграет свою роль. Будет медленно прокладывать себе дорогу. Изучит территорию, все точки, и говнюков, которые ими заправляют. Этот чувак, Датч, пока ни за что не доверяет ему крупные партии «серьезного» товара. Так могло продолжаться несколько месяцев, но Каммингс еще докажет, на что способен. А пока он был начеку. Никогда не касался мешков с товаром, поэтому насчет отпечатков он мог не беспокоиться. И всякий раз, когда отправлялся в рейс, заменял свой табельный «Смит Энд Вессон» 13 модели на незарегистрированный револьвер «Уэбли». Если однажды запахнет керосином, и Каммингсу придется стрелять, ему не нужно будет беспокоиться, что баллистическая экспертиза выведет на его служебное оружие. Вот так он все обстряпал. В конце концов, он выведает, где хранится крупная партия товара и…
Об остальном он подумает позже.
Он поставил Кэт на колени поднос с едой, предварительно посадив ее в кресло перед телевизором. К ужину она даже не притронулась.
— Ты должна поесть, милая, — сказал он. — Тебе нужны силы.
Ее усталые веки задрожали.
— О, дорогой. Извини, что доставляю тебе столько хлопот, но я совсем не голодна. Я не могу есть.
— Ничего страшного, — сказал Каммингс. — Может, нам лечь спать? У тебя усталый вид.
Кэт лишь кивнула в ответ.
Посуду он вымоет позже. Он поднял с кресла ее бледное, одетое в ночную рубашку тело, и отнес на кровать. Лишь накрыв ее одеялом, он заметил, что она плачет.
— Милая? — его рука нежно коснулась ее холодной щеки. — Что случилось?
Содрогаясь от рыданий и часто моргая, она смотрела на него.
— Стью, извини меня. Я должна была тебе сказать, но не сделала этого. Я знаю, какая тяжелая у тебя работа. Но…
— Но что, Кэт?
Ее красивое личико сморщилось, когда она, наконец, решилась.
— Доктор Сеймур назначает мне новый антибиотик. Он стоит… он стоит… О, Стью, мне очень жаль!
Бедная девочка. Она была так больна, но у нее даже не хватало смелости назвать стоимость лекарства, способного ее вылечить.
— Препарат будет стоить еще триста долларов в месяц, это сверх тех денег, которые ты платишь за другие лекарства.
В любой другой ситуации Каммингс бы уже пал духом. Но его жена не должна же видеть его слабость, верно? Не должна видеть, как ее мужчина сломается под грузом суровой реальности. Ежемесячная тысяча, которую он будет грести с Датча, плюс дань за «самогонную» протекцию с людей Спаза — этого с лихвой хватит на дополнительные фармацевтические расходы. Поэтому Каммингс лишь улыбнулся.
— Не беспокойся, милая.
Он был рад, что сумел ей это сказать. Потом он солгал, но это была «ложь во спасение», не так ли?
— Сегодня я, наконец, получил повышение.
Он знал, каких усилий ей стоило завизжать от радости, обнять его своими худыми руками и поцеловать. Когда он почувствовал вкус ее губ, спустя столько времени, его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, снова пробудив в нем любовь.
— Стью, я так горжусь тобой, — прошептала она.
Господи, если б она только знала, — подумал он. Но это уже не имело значения. Он собирался «трясти» наркодилера. И что с того? Он делал все, лишь бы спасти жену.
— Милый, — успокаивающе прошептала она, потянувшись к нему. — Знаю, что последние месяцы я была плохой женой, и…
— Не говори так. Ты болела. Это не твоя вина.
— И я знаю, что скоро мне станет лучше, и я заглажу свою вину. А сейчас… — ее голос превратился в знойный, пропитанный страстью шепот. — Сейчас…
Он почувствовал на шее жар от ее рук.
— Сейчас… Я хочу заняться с тобой любовью.
От этих Слов у Каммингса чуть не случилось семяизвержение. Он так сильно ее любил, и у него слишком давно ничего с ней не было. Но он понимал, что ее слова преждевременны. Она была еще слишком больна. И у нее не было на это сил.
— Я тоже хочу, милая, но тебе нужен покой, — сказал он. Это было нелегко, особенно после мастурбаций в ванной или в машине в течение шести месяцев. Разве тактично будет лезть на больную жену?
— Очень скоро тебе станет лучше. Я знаю, особенно с новым лекарством. И тогда мы устроим себе второй медовый месяц, такой, что обалдеешь!
— Ты — удивительный мужчина, — промурлыкала она, уже засыпая.
Каммингс спустился вниз, вымыл посуду и немного прибрался. Потом открыл себе пива и включил канал, где играли «Янкиз». И тут зазвонил телефон.
— Уже пол одиннадцатого вечера! — недовольно воскликнул он.
— Каммингс слушает, — сказал он в трубку.
— Да. Стью, слушай. Я здесь уже два часа, мужик. И я голодный, как собака.
Это был Чад Эмбурги, парень с ночного дежурства. В целом, славный малый. Оказал Каммингсу несколько услуг.
— Здесь, это где? — спросил Каммингс.
— В Колз-поинт. Я патрулировал район, собирался проверить старые притоны МакКалли, посмотреть, не взялся ли он снова гнать самогон, когда увидел это. Я уже сообщил по рации в полицию штата.
Каммингс моргнул, покачал головой.
— Увидел что, Чад?
В трубке раздался треск. Очевидно, Эмбурги переговаривался по рации с диспетчером штата, и переключился сейчас на фиксированную связь.
— У нас здесь еще одно убийство, Стью. И бог знает, когда эти тупицы из полиции штата пришлют сюда медэксперта. Как насчет того, чтобы немного подменить меня, привезти мне бутербродов или еще чего. Все, что угодно, мужик. Я здесь с голоду подыхаю.
— Колз-поинт, говоришь?
— Ага.
— Держись, Чад. Буду через двадцать минут.
— Спасибо, мужик.
Колз-поинт, — подумал Каммингс, застегивая оружейный ремень. На кухне он сделал на скорую руку несколько бутербродов, налил в термос кофе, и прихватил дополнительную пачку сигарет.
У нас здесь еще одно убийство, — эхом отдавались в голове слова. Господи. А потом медленными, черными птицами вспорхнули другие слова.
Слова Пирса.
Не могу поверить. Гребаный «головач».
Конечно же, Каммингсу было невдомек, что это такое. Обливаясь потом, он сел в свои машину без опознавательных знаков, включил фары, и направился к Колз-поинт.
— Спасибо, что приехал, Стью, — довольно воскликнул Чад Эмбурги. Его пузо плотно обтягивала футболка «Эй-Ти-Эф». Он залез в пакет с бутербродами.
— Что тут у тебя? — спросил Каммингс, снимая с пояса фонарик.
— Какая-то толстуха, похоже, из местных. Просто увидел ее лежащей здесь. Когда ехал по трассе. У нее голова в крови.
— Но под головой крови нет, — заметил Каммингс, направляя луч. Все, как прошлой ночью.
— Видимо, ее убили где-то в другом месте, а потом выбросили здесь.
— Ага. Все, как прошлой ночью.
Эмбурги жевал бутерброд, запивая кофе прямо из термоса.
— Близко не стал подходить, не хотел затаптывать место преступления, — произнес Эмбурги, демонстрируя местный выговор. — Пирс сказал мне связаться по рации с полицией штата и ждать их. Довольно хреново сработано. Взяли и просто выкинули посреди поля.
Ага. Все как…
Каммингс осторожно присел на корточки, направив луч фонарика прямо на макушку усопшей. Голова у нее представляла собой сплошное кровавое месиво. Кончиком карандаша он сдвинул в сторону несколько слипшихся прядей, чтобы рассмотреть рану.
— Ага, кто-то здорово раскроил ей башку, — сделал скоропалительный вывод Эмбурги.
— Не раскроил. Просверлил.
— Хм?
Каммингс не стал вдаваться в подробности. В верхней части черепа было вырезано идеальное круглое отверстие, в котором виднелся рассеченный мозг. В памяти Каммин