Колебался синий дым курений,
Содрогались мускулы лица,
Перед ней склонившого колени
Бледного, влюбленного жреца.
О, царица! светлая царица!
Я проник в заветный саркофаг,
Где рубины блещут как зарница,
Бриллианты шепчут тайны саг.
Одаренные волшебной силой
Бриллианты я тебе принес;
Красный – светит кровью голубиной:
Белый – сном невыплаканных слез.
Я хочу, чтоб оба были красных!
Нет забвенья в сне бессильных слез…
В содраганьях трепетно-прекрасных
Опьянимся ароматом роз.
И когда над знойно спящим Нилом
Полосы жемчужные легли,
Сириус, – сияющий могилам.
Что-то стал шептать цветам земли.
Ты ко мне не придешь еще раз
Опьяненная страстью царица,
Чтоб изведать безумный экстаз,
Золотыми словами упиться.
Две косы ты овила вкруг лба
И поправила гордо корону,
И забыла безумца раба,
Улыбнувшись рабу фараону.
И закованный цепью с тех пор
Я, как пес, ожидаю несмело,
Чтоб смотреть, забывая позор,
На твое обнаженное тело.
Это тело я грубо ласкал,
Гнал с лица золотистые тени,
Волоса упоенно лобзал,
И лобзал упоенно колени.
В саркофаге таинственном из базальта лилового
Гордый взор не мерцал!
Затаил глубину мечты неизведанно нового
Побледневший овал.
Ты царица-цариц любви! Ты искала забвения
В алых вспышках зарниц,
В голубой высоте небес, в темной бездне падения,
И в мечте без границ.
Ты забвенье найдешь теперь, – в голубой усыпальнице,
В волосах твоих – лавр,
И осветит лицо твое, – ненашедшей искальницы,
Звездоликий Центавр.
Berecuse
Я сегодня другой! Я сегодня влюбленный трувер,
Я сегодня забуду печаль ненашедших исканий,
И тебе расскажу про любовь кружевных Кавальер,
И про белую птицу в далеком, чужом океане.
Я тебе расскажу (ты забудь наши хмурые дни?!),
Про далекие страны, где жрицами черные девы…
И с улыбкой вздохнув ты доверчиво, нежно усни, –
Я твой верный трувер. Я с тобой. Я у ног королевы.
Будет сниться тебе о другой золотистой весне,
И о стройных растеньях тропически яркого сада.
И я буду следить, – ты опять улыбнешься во сне,
И улыбка твоя будет мне дорогая награда.
Ноэли
Как все бледны и строги кружевные маркизы?
Но бледней всех и строже Орлеанская Дама.
Черный гроб покрывает как огонь Орифламма,
А у гроба знамена голубые Ислама.
От свечей золотятся расписные карнизы,
На иконах так странно загораются ризы,
И колеблются тени в темных впадинах храма.
Как все бледны и строги кружевные маркизы?
Но бледней всех и строже Орлеанская Дама.
Маленькая поэма
В лиловом сумраке сиреневых аллей
Звучал оркестр, – куда то звали скрипки,
И на сирень, меж палевых ветвей,
Луна струила бледные улыбки.
Маркиза чистила кокетливо гранат…
«Как хороша прелюдия маэстро?»
«Но я люблю ваш бирюзовый взгляд!» –
Сказал маркиз, не слушая оркестра.
Амуры сонные смеялись вдалеке,
На пьедестале у лазурной урны,
А соловей в сиренях на реке
Запел свои любовные ноктюрны.
В гостинной
В полумраке задумчивом золотистой гостинной
Статуетки на столиках затаили угрозы, –
Вы смеялись изысканно и, с улыбкой невинной,
Обрывали кокетливо лепестки туберозы.
И в руке детски маленькой, с кистью тонкой и длинной,
Лепестки розоватые мне струили наркозы!
И на мех леопардовый их, с небрежностью чинной,
Вы бросали насмешливо, не нарушивши позы.
И казалось, – касаяся рук в тяжелых браслетах,
Лепестки розоватые, побледнев, умирали…
И в очах ваших бархатных, в лиловатых отсветах,
Я блуждал очарованный, – в голубом фимиаме.
И казалось, – сказали вы, так жестоко сказали:
Как смеюсь я, – смотрите-ка, – над живыми цветами?!»
«В твоих очах цветет волшебный сад!..»
В твоих очах цветет волшебный сад!
И в том саду, я вижу, ты – другая,
Свершаешь снов магический обряд
Пред алтарем несбыточного рая.
В венке из роз и снежных хризантем
Проходишь ты, и взоры грез лилейны;
Колышат жемчуг звездных диадем,
Сафирные, волшебные бассейны.
И как отрадно там с тобою мне
Пить аромат неведомых растений,
Любить тебя в твоем лазурном сне,
Слагать мечтой напевы песнопений.
Но почему вдруг крупный жемчуг слез?
Не слушаешь… поникла вдруг, рыдая…
В твоих очах есть сад волшебных грез,
И в том саду, я вижу, ты другая…
«Темно-синяя ночь…»
Темно-синяя ночь колебала горящую, звездную ризу,
Вы чуть-чуть прижимались изящным усталым плечом…
И вы были похожи на бледную крошку-маркизу,
И хотелось вам плакать, – не зная, не зная о чем.
Может быть вы хотели умчаться в безбрежные, звездные сферы,
Где планеты смыкают круги непонятных орбит?
Может быть, голубые цветы вам казались печальны и серы,
И душа зарыдала от тихих неясных обид?
Вы сбежали одна с бело-мраморной тихой террасы,
И склонившись у клумбы, нарвали букет резеды,
И ушли по дорожке туда, где цветочные, темные массы
Закрывали печальной листвой голубые пруды.
Вам скоро 38 лет
Вам так к лицу лиловый туалет, –
Вы так бледны, и так всегда печальны…
Вам скоро будет тридцать восемь лет,
И светлый луч любви первоначальной
Давно угас. К нему возврата нет!
Вам так к лицу лиловый туалет.
Я так люблю ваш грустный будуар,
Где на стенах застыли гобелены,
На них под звуки песен и кифар
Кружатся в танцах легкие силены.
И в их очах огонь забытых чар…
Я так люблю ваш грустный будуар.
Кругом разлит лиловый мертвый свет.
Садитесь вы на кресло под картиной,
Чтоб дать лицу изысканный отсвет,
Подвинув вазу с томною малиной…
Вам скоро будет тридцать восемь лет.
Кругом разлит лиловый мертвый свет.
Вечерний порыв
Бесшумно шло моторное ландо…
Гасли краски заката, окровавились клены, –
Возвращался с пуанта голубой лимузин;
Плыли мимо поляны так печально-зелены,
И шоссе шелестело от упругих резин.
В ярком платье из шелка, из цветного алача,
В черных узких перчатках, и в боа кружевном, –
Вы смеялись устало, от тоски чуть не плача,
Загоревшись презреньем, – золотистым огнем.
И как чуждо далеки в этот миг были люди!
Вы мечтали о храме, где молитва чиста,
Где печаль утихает в фимиаме прелюдий,
Где пунцовые розы у распятья Христа.
И хотели забыть вы, – эти бледные лица,
Эти шумные залы, где надменен порок,
И одеть снова платье из грошевого ситца,
И принцессою-нищей жить в безбрежье дорог.
Дети
На озере лазоревом у розовой беседки,
Где отразились радостно сиреневые ветки,
Купаются, и плещутся хорошенькие детки.
Их тельца так затейливо дрожат на сонной влаге,
Их визги полны счастия и радостной отваги, –
Они пускают лодочки из розовой бумаги.
А небо опрокинулось, но воды безмятежны,
И облака весенние так ярки, и так нежны,
Плывут в лазурном озере лучисто-белоснежны.
Улыбки солнца радостны, улыбки солнца зыбки,
Но ярче солнца светятся их детские улыбки, –
Когда мелькнут и скроются серебряные рыбки.
Полдень
На дорожках парка солнечные пятна,
Кружево узоров на сухом песке,
В липовой аллее смех звучит невнятно, –
Там играют дети с фрейлен в бильбоке.
Голубые банты, белые накидки
В зелени пестреют ярко на лужке.
Фрейлен приколола к лифу маргаритки, –
Смотрит, как мелькают лебеди в пруде.
Тиховейный ветер голубые нитки,
Тонкой паутины разбросал везде…
В белом павильоне замирают гаммы…
Отразился профиль в голубой воде
У одной красивой и печальной дамы.
Лилии
Восток лилово разгорается
Чаруя вечностью в моменте, –
Король подъехал и склоняется