После линейки в палату зашла Тамара, а с нею в светлом костюме добродушный толстяк с облупленным носом.
— Ну, как? — быстро проговорила Тамара. — Тарелки до блеска вычищаешь?
— Да, — равнодушно ответил Ильмар.
— Гм! — хмыкнул гость и подмигнул. — Непохоже, чтоб у такого богатыря был плохой аппетит.
— Михаил Александрович, извините меня. Приехали гости… Сейчас начнём соревнования, должна бежать.
— Бегите, милая. Я посижу, передохну, коли уж набрёл на прохладное местечко.
Тамара ушла. Гость по-домашнему устроился на стуле, расстегнул пиджак.
— Жарко, — грустно пожаловался гость. — Искупаться бы. Любишь море?
— Люблю. Вы доктор?
Гость устало кивнул головой.
— Ну, так что же с тобой приключилось? Будем вспоминать вместе, идёт? Ты в поезде ехал, прежде чем попасть в лагерь?
— Я не думал, что попаду в лагерь. Сначала я поехал в гости к одному знакомому лётчику в Новороссийск. Он был другом моего отца. Отец спас его от фашистов, а сам погиб. Я жил в Новороссийске целый месяц. Потом лётчик уехал в Москву и написал мне, что моя мечта исполнилась. Прислал мне деньги, документы и телеграфировал, куда нужно ехать. Дал адрес знакомых. Меня посадили на теплоход… И тут я всё потерял. Не потерял, а что-то случилось… Что-то было, а что — не помню…
Глаза Ильмара потемнели. Он замолчал и резко отвернулся к стене.
— Ну-ну, дружок, — сказал, успокаивая, профессор. — Стоит ли нервничать человеку, у которого исполнилась мечта и все неприятности позади. Говоря начистоту, меня интересует, как ты залез в продуктовую машину, когда сошёл с теплохода?
Ильмар не ответил. Профессор взял его за руку:
— Вспомни!
— Нет. — сказал Ильмар и с тоской подумал: «Сколько раз меня спрашивали про эту машину!»
— Вспомни! Ты выпрыгнул на ходу и побежал к морю.
— Нет.
— За тобой гнались, и ты, бросившись на пирс, упал в темноте в воду?
— Нет…
— Волны, большие, страшные волны и солёный вкус во рту!
— Да… — вздрогнув, сказал Ильмар. — Волны и красный свет.
— Резкая боль в правой руке!
— Да!
— Ты упал с пирса в воду и ударился головой.
— Нет… — снова в отчаянии прошептал Ильмар, и на его глаза навернулись слёзы.
— Всё будет отлично, мальчик, — пряча тревогу, сказал профессор. — Дай-ка я посмотрю голову. Ага! Очень хорошо… Тут тоже прекрасно. А это? Ну да… Болит?
Нащупав на темени мальчика едва ощутимую мягкую шишечку, профессор изменился в лице.
«Вот в чём история! — подумал он. — Странно, что я не заметил её раньше…»
— Болит? — переспросил он и сильнее надавил на темя.
— Чуть-чуть, — сказал Пльмар. — Чуть-чуть жечь начинает. Теперь всегда так, если я долго думаю. Я помню дверь. Она страшная и всё время в темноте. Я знаю: если она откроется, я всё вспомню. Опять жжёт…
— Это пройдёт, — ласково успокоил профессор. — Не волнуйся, дружок. Ты утомился. Скоро я приеду за тобой. Ты ведь не будешь возражать, если я свожу тебя к себе в гости.
Ильмар горько вздохнул.
— Я сам уеду из лагеря! — вырвалось у него.
— Глупости! — Профессор нахмурился. — Откуда эти мысли? Впрочем, догадываюсь…
Ильмар улыбнулся и ответил на доброе крепкое рукопожатие.
Марат ждал профессора в кабинете врача. Войдя, профессор попросил стакан воды и удовлетворённо сказал:
— Мальчишка чудесный.
Марат сбегал в скверик и принёс холодную из-под крана воду.
— Ретроградная амнезия, — сказал Профессор. — На темени прощупывается небольшая шишечка…
— Это опасно? — спросил Марат.
— Да, возможно повреждение черепа. Необходим снимок. — Профессор поставил недопитый стакан. — Опасения насчёт ночной драмы не лишены основания. Признаться, я поражён. Сам мальчик вряд ли мог получить такой ушиб в теменной области, если б даже и упал. Мне приходилось видеть следы подобных травм после удара кулаком особым приёмом… Это не ушиб, а удар, нанесённый человеком.
Марат побелел.
— И если б я не был уверен, что мальчишка упал с пирса, — продолжал профессор, — я бы сказал, что всё это похоже на преступление. Следствие травмы очевидное — потеря памяти. Его воспоминания обрываются теплоходом. Если он прибыл из Новороссийска ночью и попал в лагере в катавасию, то несколькими часами раньше он, разумеется, был на теплоходе. Кое-что он уже вспомнил… Штормовые волны и красный свет.
— Красный свет у сигнального маяка, — заметил Марат. — Вы его видели на пирсе.
— Да-да. Опять этот пирс, и никуда от него не денешься.
— Позвольте! — воскликнул Марат. — Но маяк был" потушен примерно за полчаса до того, как приехал Жора и привёз мальчика!
— Как? Вы уверены в этом?
— Я сам выключал его.
— Но красный свет не только у вашего маяка, — сердито бросил профессор. — Морщась от света, он выглянул в окно. — Машина уже здесь. Прекрасно. Мой телефон у вас. В пятницу загляну. К тому времени наверняка что-нибудь прояснится. Принимайте меры, но мальчугана оставьте в покое. Это не совет, а требование врача.
Они вышли из кабинета.
— Да, что вы скажете относительно чужой путёвки, которая у мальчика?
— По-моему, какое-то недоразумение.
Бинты и зелёные очки
Ильмар услышал стук в окно. Он встал и раздвинул шторы. Это пришёл Андре. Он передал свёрток с одеждой:
— Моя парадная форма, ничего другого не достал. Тирольки, шведка, панамка, галстук — без галстука тут нельзя, сразу ЧП, а это тапочки Таратуты, у него твой рост и, наверное, твоя нога.
— Врач не пустит, — сказал Ильмар.
— Врача нет. Одна Наташа. Она возится с малышами. Ничего, вылезешь в окно…
Ильмар оделся и выпрыгнул. Андре заботливо поправил на нём галстук.
— Все на Весёлой поляне обсуждают сенсацию. Ты сейчас ахнешь от удивления. Идём!
Новость, которую он принёс, как всегда, меньше всего походила на правду.
Во время морской прогулки на яхте француз увидел под водой голубого великана. Человек неподвижно висел в воде. Андре успел различить выпуклые, как у рыбы, глаза, изогнутый клювом нос и большую с длинными голубыми пальцами руку. Ни акваланга, ни подводной маски на нём не было видно. Великан не сразу заметил бесшумно скользившую яхту, а когда заметил повёл себя странно. Не сделав ни одного движения, он плавно опустился в глубину, сразу попал в какой-то белый туман и в следующий миг (Андре не поверил самому себе), как голубая молния, прочеркнул под водой и пропал.
— Очень быстро! Как на рыбе верхом сидел.
— Может быть, на дельфине? — насмешливо поинтересовался Ильмар.
Француз вспыхнул:
— Почему так сказал?
— Ихтиандр, — напомнил Ильмар. Человек-амфибия.
— Ихтиандр? Ихтиандр — это сказка, а тут я сам видел.
— А ребята?
— Хохочут, как дураки. Я сидел на носу яхты, и никто больше не смотрел. Ничего, потом не будут смеяться. — Андре опять загорелся. — Помнишь, кто-то ночью ходил? Вдруг это настоящий человек-рыба? Днём живёт в море, а ночью выходит на берег. Боится, чтоб не увидели голубой кожи. Чудак! Если он любит ребят, тогда всё в порядке, тогда пусть ходит. Правда?
— Ладно, Андре, — подумав, серьёзно сказал Ильмар, — если ты не наврал, я помогу его найти…
Мальчики спустились к морю.
Море и солнце привели Андре в восторг:
— Очень здорово! Сто лет бы тут жил, и никогда бы не надоело.
— Нет, Андре. Я больше люблю наше море. Оно не такое. Там ветра и туманы, там не сказка. Всё настоящее… Там моя родина.
Андре не понимал, как можно любить туманы.
— Послушай. — Он посмотрел удивлённо и обиженно. — Ты ведь сказал неправду. Все люди хотят быть счастливыми. Мой папа писатель. Он был во многих странах, много ездил и много знает. Он говорит, что есть такие красивые места, где люди живут легко и радостно. Там, где человек найдёт своё счастье, — там его родина.
Ильмар ответил не сразу.
— Я слышал от одного человека другое, — глядя перед собой, проговорил он. — Этот человек никуда не ездил. Он жил на своей земле и рыбачил. А когда пришли немцы и стало плохо, он всё равно никуда не уехал. Он стал бить врагов. Ему было тяжело. Однажды над островом сбили русский самолёт. Раненый лётчик прыгнул с парашютом. Фашисты пустили собак и начали облаву. Тогда рыбак отдал русскому свою лодку. Их окружили. Рыбак мог спастись и уехать вместе с лётчиком, но он не уехал.
— Его убили? — тихо спросил Андре.
— Убили. Это был мой отец.
Андре не произнёс ни слова. Опустив голову, задумчиво подшвыривая ногой камешки, он повёл Ильмара к судоверфи. Корабль, настоящий корабль с ходовой рубкой, с мощным мотором и новым гребным винтом, казалось, не мог дождаться, когда его достроят и спустят на воду.
Ильмар по-хозяйски осмотрел судоверфь. На дверях мастерской висел замок. Под навесом — верстак, бочка со смолой, котелок с медными самодельными гвоздями, куча металлических тросов.
Обойдя корпус стоявшего на кильблоках судна, Ильмар потрогал обшивку, слазил в ходовую рубку и в машинное отделение.
— Перестроен из военного баркаса, — определил он. — Тип «какуамы». У нас на Балтике есть такие рыбацкие суда. Они больше мотоботов.
— Верно, большой?
— Тонн двенадцать водоизмещением. Был шестнадцативёсельиый баркас. Тут ещё хватит работы. Надо установить мачту, набить такелаж, поставить ручной брашпиль да ещё конопатка, шпаклёвка.
Андре опешил:
— Откуда ты все знаешь? Ты видел, как строят корабли?
— Кое-что и самому приходилось.
— И мачту?
— И мачту.
— И этот… как ты сказал — такелаж?
— Да, и такелаж, и конопатил тоже.
— Вив! Друг! Скорее к ребятам! Ты не знаешь, что будет. У нас заболел механик… Ты поможешь нам, верно? Бежим к Игорю. Он как раз ищет такого человека, как ты, тебя сразу возьмут в нашу команду.
Мальчики побежали на Весёлую поляну.
Они остановились у тракциона «Весёлый бокс».
Два «боксёра» с завязанными глазами старались попасть друг в друга мячами на бечевках. В толпе зрителей стоял человек в пёстрой блузе и в техасских, расшитых цветными шнурами брюках. На бледном лице следы каких-то пятен. Глаза защищали массивные квадраты зелёных очков.