В проеме отворенной двери стоял человек, чей возраст не поддавался точному определению ввиду его ужасающего состояния. Ему могло быть тридцать или, пожалуй, двадцать пять: среднего роста, с чуть заметным животом, угрюмый и слегка сутулый. Улыбка, игравшая в уголках рта вошедшего, явно была фальшивой и ничуть не оживляла холод в его взгляде — краснота глаз и тени вокруг них скорее всего следовало приписать излишним штудиям при недостаточном освещении.
Сент-Ив сразу определил в посетителе студента, хоть и не из тех, что изучают нечто понятное или практичное. Этот человек принадлежал к породе людей, осваивающих темные искусства, или же к тем, что мрачно и многозначительно качают головами над циничной, прискорбной поэзией, принимают опиаты и бесцельно бродят по полуночным улицам просто от избытка горести и желчи. Щеки его были впалыми до такой степени, словно он грыз их изнутри или начал превращение в особо колоритную рыбу. Незваному гостю явно не помешали бы пинта хорошего эля, пирог с почками и компания полудюжины веселых приятелей.
— Я намерен обратиться к собранию членов клуба «Трисмегист», — с едва различимым поклоном произнес вошедший. Никто не ответил — потому, может статься, что означенного обращения так и не последовало, или же просто потому, что он, похоже, и не ожидал ответа. Ветер завывал у него за спиной, взметая истрепанные полы пальто.
— Входи, дружок, — после долгой паузы пригласил капитан. — Налей себе стаканчик бренди да изложи свое дело. Видишь ли, это частный клуб, и никто, находясь в здравом уме, не пожелает вступить в него, если ты улавливаешь намек. Мы тут все бездельничаем и, можно сказать, не испытываем нужды в лишних руках для починки парусов.
Слова капитана совершенно не тронули пришельца. Он представился Уиллисом Пьюлом, знакомым Дороти Кибл. Глаза Джека Оулсби сузились: он был уверен в лживости такого объяснения. Мало того что ему были известны все друзья девушки, но еще и казалось, что Дороти не стала бы водить знакомство с подобным типом.
И все же оспорить заявление Пьюла он не спешил, не желая оскорбить дух гостеприимства — в конце концов, лавка принадлежала капитану, — хотя Пьюл самим своим появлением бросал вызов присутствующим.
Все еще держа руку за отворотом сюртука, Годелл обратился к Пьюлу, даже не тронувшему предложенный капитаном стакан.
— И кто же мы, по-вашему? — осведомился он.
Вопрос явно обескуражил Пьюла.
— Клуб… — промямлил он, уставившись на Годелла, и поспешил отвести взгляд. — Исследовательское общество. Я изучаю алхимию и френологию, читал кое-что о работах Себастьяна Оулсби. Крайне интересная тема.
Эту нервную тираду Пьюл произнес, к своему неудовольствию, дрожащим, тонким голоском. Джек был оскорблен уже дважды: первый раз упоминанием Дороти, а теперь еще и именем отца в этих лживых устах. Придется ему вышвырнуть Пьюла на улицу…
Впрочем, Годелл опередил молодого человека, описав свободной рукой широкую дугу и поблагодарив Пьюла за проявленный интерес. Клуб «Трисмегист», объяснил он, посвятил себя биологии — вернее, лепидоптерии, изучению чешуекрылых. Они заняты составлением определителя мотыльков Уэльса, и их дискуссии едва ли принесут пользу студенту-алхимику. И уж тем более френологу — хотя, по личному суждению Годелла, это во всех отношениях достойная дисциплина. Им всем ужасно жаль. Капитан вторил Годеллу вежливым сожалением, а Хасбро, ведомый интуицией, приподнялся и, отвесив грациозный поклон, проводил гостя до дверей.
После выдворения Пьюла в лавке повисло молчание. Годелл порывисто встал, сдернул с крюка плащ и выбежал наружу.
Сент-Ив был изумлен тем, как быстро и искусно Годелл выставил Пьюла, который, допустим, явно не был человеком их круга, но мог иметь и всецело добрые побуждения. В конце концов, он не принес бы большого вреда похвалой в адрес Оулсби, хотя эксперименты последнего далеко не всегда заслуживали восторгов.
И то правда, даже по зрелом размышлении Сент-Ив не мог определить, какая именно часть работ Оулсби могла так восхитить Пьюла. Это так и осталось загадкой для всех. Очевидно, никто из присутствующих никогда не встречал этого человека.
Кракен высунул голову из кладовой, и капитан Пауэрс жестом пригласил его присоединиться к остальным. Годелл и Пьюл были на время забыты; в ответ на просьбу капитана, Кракен изложил историю о месяцах своей работы на Келсо Дрейка, миллионера, расцвечивая ее пересказами читанного по вопросам науки и метафизики, в глубины которых он имел обыкновение погружаться на ежедневной основе. То, что было ему явлено, он может заверить собравшихся, способно поразить их всех. А вот Келсо Дрейк… ничто в Келсо Дрейке не поражало Билла Кракена. Нет, сэр, Кракен ни минуты не стал бы терпеть людей, подобных Келсо Дрейку, несмотря даже на все их сказочные богатства.
Кракен хлебнул скотча, и лицо его медленно побагровело.
Келсо Дрейк вышвырнул его, пригрозив трепкой. Еще посмотрим, кто кого. Дрейк жалкий трус, он сутенер и жулик. Да пусть Дрейк творит, что заблагорассудится, ему же хуже. Кракен ему еще покажет.
Нет ли у Кракена новостей о машине, осторожно поинтересовался Сент-Ив. Не то чтобы, был ответ, она теперь в Вест-Энде, в одном из нескольких Дрейковых борделей. Сент-Иву это ведомо? Ведомо, но знает ли Кракен, в каком именно борделе? Кракену это не известно. Ноги Кракена не будет в тех борделях. Никаким стенам не удержать вместе их обоих, его и Дрейка. Стены разлетятся во все стороны, и тогда мелкие кусочки Дрейка смертоносным дождем осыпятся на Лондон.
Сент-Ив кивнул. Нет, вечер не принесет новых сведений об инопланетном корабле, ему следовало бы это предвидеть. Кракен тем временем пустился в пространные рассуждения, интересные только ему самому: его внезапно прорвало путаной лекцией об обратном вращении оспицованного колеса, и так же резко он прервал ее, вдруг обратившись к Киблу:
— Билли Динер! — выдохнул он.
— Что? — переспросил захваченный врасплох Кибл.
— Билли Динер, говорю же. Тот малый, что вломился в ваше окно.
— Ты его знаешь? — изумился Кибл. Капитан Пауэрс выпрямился в кресле, прекратив барабанить пальцами по прилавку.
— «Знаешь его»! — пошатнувшись, вскричал Кракен, но развить эту тему не озаботился. — Это Билли Динер, и никто другой, говорю вам. Никто в здравом рассудке и на милю не захочет подойти к этому ловкачу. Работает на Дрейка. Я тоже как-то этим промышлял, но больше ни-ни. Только не на таких, как он!
С этими словами Кракен снова потянулся к бутылке виски.
— Человеку надобно выпить, — объявил он, имея в виду, как посчитал Сент-Ив, человечество вообще и намереваясь восстановить справедливость в отношении всех тех, кто не имел сейчас возможности удовлетворить эту конкретную потребность. После чего Кракен весьма быстро обмяк в кресле и так громко захрапел, что по распоряжению капитана Джек Оулсби и Хасбро перенесли его в кладовую, где устроили на кровати, а по возвращении плотно затворили за собою дверь.
— Билли Динер, — обратился Сент-Ив к Киблу. — Это имя вам знакомо?
— Впервые слышу. Но за взломом стоит Дрейк, теперь это ясно. Годелл был прав.
Эта мысль, кажется, повергла Кибла в уныние, словно бы он предпочел, чтобы взлом организовал кто угодно, лишь бы не Дрейк. Обычный вор-чердачник был для него куда предпочтительнее. Кибл разлил по стаканам остатки виски и со стуком вернул опустевшую бутылку на поднос в тот самый миг, когда Теофил Годелл проскользнул в дверь из ночного мрака и с осторожностью прикрыл ее за собой.
— Прошу простить мое исчезновение, — тут же объявил он. — Едва ли подобное поведение может считаться позволительным для джентльмена, коим я искренне надеюсь оставаться в ваших глазах.
Капитан лишь отмахнулся, Хасбро с упреком поцокал языком.
Годелл же продолжал:
— Я поспешил выдворить мистера Пьюла вон лишь потому, что знаю его, о чем он сам, я уверен, даже не догадывается. Могу вас уверить, этот человек не желает нам добра. Позавчера я видел его в компании вашего Нарбондо, — тут Годелл кивнул удивленному капитану. — Мне показалось, этих двоих объединяет далеко не шапочное знакомство, и пускай мы могли бы подыграть Пьюлу немного и постараться понять, из какого теста он слеплен, я посчитал такой вариант чересчур рискованным: сложившаяся ситуация представляется мне довольно серьезной. Но простите, если я проявил излишнюю торопливость. Спешка была неуместна, но я вознамерился сразу же подтвердить свои опасения и последовал за Пьюлом до Хеймаркет-стрит, где тот встретился с нашим горбуном. Вдвоем они сели в кэб, а я вернулся сюда, стараясь соблюдать приличия и не срываться на бег.
Сент-Ив был потрясен. Очередная тайна!
— Горбун? — переспросил он, поворачиваясь к капитану, который покривился и кивнул. — Игнасио Нарбондо?
Капитан кивнул вновь, и Сент-Ив умолк. Лес, и без того непроходимый, становился все гуще. Не менее таинственным, чем все прочее, было и знакомство капитана Пауэрса со зловещим доктором — достаточно близкое, по-видимому, чтобы капитан старался быть в курсе всех предприятий Нарбондо. Но с какой целью? Этот вопрос не стоило задавать прямо сейчас.
Лэнгдон Сент-Ив вовсе не был единственным, кого немало озадачили последние события; Джека Оулсби, пожалуй, более остальных снедало сердитое любопытство. Он едва был знаком с капитаном, который, по мнению Джека, занимался довольно странными для простого табачника делишками. Годелла он не знал вообще. И уверен Джек был лишь в одном — он либо женится на Дороти Кибл, либо пустит пулю себе в лоб. Малейший намек на то, что она против своей воли могла втянуться в пучину интриг, заставлял его вскипать от гнева. Мысль об Уиллисе Пьюле подавляла Джека ничем не оправданной ревностью. Из окна его спальни, вспомнилось Джеку, отлично просматривалась внутренность лавки капитана. Отныне он постарается не спускать с нее глаз.
Скоро пробьет час ночи, а добиться ясности так и не выходило. Подобно хорошему стихотворению, ночное происшествие породило больше вопросов и обнажило больше тайн, чем пока удалось разрешить.