В эту неделю все складывалось как нельзя лучше. Напряженность первых дней постепенно исчезала, и Конни больше не ловила на себе печальных и сочувственных взглядов родителей. В доме чаще звучал смех.
Только Питер был все таким же мрачным. Он молчал и ничем не выдавал своего негодования, но Конни он решительно избегал. Несколько вечеров его не было дома, он возвращался на рассвете, нетвердой походкой пьяного поднимался по лестнице, тщетно стараясь не шуметь и не разбудить домашних. Конни гнала от себя мысль, что это все из-за нее, но чувство вины не давало покоя.
Торопясь к поджидавшей ее внизу матери, Конни, проходя мимо комнаты Питера, услышала какой-то шум. Она постучалась.
— Кто?
Конни приоткрыла дверь. Питер босиком стоял посреди комнаты. Руки его, наполовину всунутые в рукава, были подняты кверху, а голова закрыта свитером, который он неловко натягивал на себя.
— Я хотела только спросить, не нужно ли тебе чего-нибудь в городе.
Питер замер; он даже не попытался высвободить голову из свитера.
— Питер! Мы с мамой уходим, слышишь?
— Куда? — послышался из-под свитера приглушенный голос.
— В город за покупками, дурачок.
Наконец из свитера показалась голова брата.
— А я-то думал — на пикничок собрались. — В тоне его не было и намека на шутку.
Конни теперь жалела, что не прошла мимо.
— Небось сам знаешь, что городишь чепуху. Разве мне до пикников?
— Тогда к чему это притворство. — Он сел и с таким остервенением начал натягивать носки, словно испытывал к ним лютую ненависть.
— Я не притворяюсь. — Конни сделала шаг в комнату — в нос ударил запах застоявшегося табачного дыма и лосьона для бритья. — Просто я пытаюсь найти наилучший выход.
— Такого нет.
Конни растерянно умолкла.
— Неправда, есть! — не совсем уверенно сказала она наконец.
— Какой же? — Он завязал шнурки и выпрямился.
Конни опустила глаза на носки своих сандалет.
— Для ребенка лучше, если его будут воспитывать двое, отец и мать, а не одна только мать. К тому же это будут родители, которые хотят ребенка.
— А ты не хочешь, так?
До сих пор Конни как-то удавалось избегать этого вопроса.
— У меня ничего не получится.
— Ты в этом уже уверена? — Он продолжал смотреть на нее; лицо его было неподвижным и почти ничего не выражало.
— Да. — Она снова почувствовала гнетущую тревогу и страх, почти забытые за эту неделю. — Что тебе нужно от меня? — Но в ее голосе не было слез.
Он вскочил и, размахивая руками, вдруг закричал:
— Почему ты воображаешь, что всем от тебя что-то нужно?
— Ты словно бы злишься, что я спала с этим парнем.
— Ах вот что! Оказывается, ты еще глупее, чем я думал.
И тут Конни тоже закричала:
— Что ты цепляешься ко мне? Почему ты так груб со мной? Я ни о чем не жалею, слышишь? Ни о чем! — Она смотрела на него в упор и стояла так близко, что ощущала его дыхание на своем лице.
— Ты в этом тоже уверена?
— Черт бы тебя побрал, Питер! Будь ты проклят. Чтоб тебе пережить то, что переживаю я, и пусть к тебе так же кто-то относится, как ты ко мне!
— Не думаю, что мне так повезет, — вдруг сказал он тихо и улыбнулся. Эта улыбка совсем разъярила Копни, и она ударила Питера. Ее ладонь оставила на его щеке красное пятно. Оно вдруг расплылось и потускнело, ибо Копни почувствовала, что пелена слез застилает глаза. А Питер продолжал улыбаться какой-то уже совсем глупой улыбкой.
— Прости, Питер.
— Ты, кажется, собиралась в город за покупками, — пробормотал он и отвернулся.
Она медленно вышла из комнаты.
Мать, заметив заплаканные глаза Конни, поспешила к ней и обняла за плечи.
— Тебе нездоровится, детка?
— Нет, ничего. — Жесткая материя костюма, в который нарядилась мать, царапала плечо, но Конни еще теснее прильнула к матери.
— Ну что, что случилось, детка? — Мать говорила с ней, ласково растягивая слова, словно с обиженным ребенком.
— Ничего.
Но мать уже догадывалась. Она отпустила Конни и, подбежав к подножию лестницы, ведущей на верхний этаж, крикнула:
— Питер! Иди сейчас же сюда!
Конни услышала шаги брата. Питер послушно спустился в кухню, зная, зачем его зовут.
Едва он вошел, как мать накинулась на него:
— Я давно замечаю, что ты груб, резок и неприветлив с сестрой всю эту неделю. Я молчала, поскольку думала, что Копни все равно. Но теперь это перешло всякие границы. Конни нужны внимание, поддержка, чуткость, ласка, и мне стыдно за тебя, Питер. Что с тобой происходит? — Она умолкла, ожидая ответа.
Казалось, ее слова не произвели впечатления на Питера.
— Со мной? Со мной ничего не происходит.
— Ты хочешь сказать — это с нами что-то происходит? — Каждое слово только подливало масла в огонь.
— Послушай, мама, что всем вам до моего настроения? Забудем о нем. Я сожалею, что заставил Конни плакать. Это правда. Я очень ее люблю, может, не меньше вашего, только выражаю это по-другому. И не беспокойтесь больше. Я обещаю вам ни во что не вмешиваться.
— И это все, что ты мажешь сказать! — Мать была слишком рассержена на сына, чтобы на этом закончить разговор.
Но Конни видела глаза брата.
— Мама, довольно. Он уже извинился.
Мать повернулась.
— Хорошо, раз ты так считаешь. Но только, Питер, обещай не мешать нам. Ты понял?
— Да.
Питер повернулся и вышел.
— Я просто не узнаю его. Ведь он никогда не был злым мальчиком.
— Все обойдется, мама. Нам пора в город.
Конни не заметила, как они доехали до центра. Она раздумывала над тем, что сказал Питер. Нет, она не жалела, что была близка с этим парнем, но не могла понять, какое это имеет отношение к тому, что она сейчас делала. И она свежа подумала, что ее решение — единственное из всех возможных.
Они с матерью с удовольствием бродили та магазинам, и это напомнило ей август, когда она готовилась к отъезду в колледж. К концу дня Копни порядком устала и сказала матери, что хотела бы отдохнуть перед обедом.
Дома их уже ждал отец с подарком для Конни. Он купил ей тоненькое обручальное колечко.
— Это спасет тебя от лишних расспросов, когда приедешь в Калифорнию, — сказал он, Конни крепко сжала бархатную коробочку в руках, но не вынула кольцо и не примерила его на палец.
Час спустя, все так же крепко сжимая в руке коробочку, она медленно сошла вниз. Все это время она просидела у себя в комнате в сгустившейся темноте сумерек, испуганно прислушиваясь к тому, что творилось в ней и над чем она уже утратила всякий контроль. Кое-как взяв себя в руки, она наконец решилась сойти вниз.
Ее уже заждались. Мать стояла в дверях кухни. Конни молча прошла мимо.
— Тебе лучше, детка? — спросила мать, следуя за ней.
Конни не успела ответить, так как отец, с нетерпением дожидавшийся, когда можно будет приступить к еде, развернул салфетку и громко сказал:
— Набегались как следует по магазинам, а?
Конни остановилась у своего стула.
Питер, погруженный в чтение газеты, поднял голову и посмотрел на нее.
Конни села. Бархатную коробочку она положила рядом со столовым прибором. Питор зашуршал газетой, сложил ее и бросил на пол.
— Пожалуй, можно подавать? — промолвила мать и заторопилась к плите, где что-то булькало и шипело в кастрюлях. Вскоре дымящаяся еда стояла на столе в больших судках и мисках. Мать заняла свое место за столом.
— Купила что-нибудь хорошее, Конни? — Отец поливал рис соусом. Коричневая жидкость медленно стекала с горки риса.
— Ты разве не голодна, детка? — мать заботливо наклонилась к Конни.
Конни смотрела в свою пустую тарелку.
— Сейчас, мама. Прежде мне хотелось бы сказать…
— Разве ты не хочешь прежде съесть чего-нибудь, Конни? — Мать так стремительно прервала Конни, будто знала, о чем та хочет сказать, и намеревалась во что бы то ни стало помешать ей.
— Одну минутку, мама, — сказала Конни на этот раз более решительно. Она провела кончиками пальцев по бархатной крышке коробочки, чувствуя, как пружинит ворс.
Взгляд отца остановился на коробочке.
— Кольцо не подошло тебе?
— Я хочу вернуть его, папа. — Она посмотрела на отца долгим, серьезным взглядом.
— Оно тебе мало? — Отец положил вилку на тарелку.
Конни вздохнула. Это будет нелегко. Она еще не знала, зачем делает это, но иначе не могла.
— Я не примеряла его, папа.
Отец откинулся на спинку стула.
— Я не могу принять кольцо. Это нехорошо. — Она протянула к отцу руку. Он в недоумении посмотрел на нее.
— Почему, дорогая? — Мать была встревожена и заметно нервничала. — Это избавит тебя и дядю Генри от всяких расспросов в случае, если тебе придется где-нибудь бывать.
Конни покачала головой. Она видела перед собой кусок стола, пустую тарелку, ложки, вилки и маленькую, обтянутую бархатом коробочку. Сейчас они потребуют объяснений, а она сама еще не во всем разобралась.
— Я не поеду в Калифорнию.
Воцарилась полная тишина. Теперь Конни смотрела на Питера. Но она ничего не увидела на его замкнутом лице, кроме настороженности. Но что думает Питер, теперь уже не имело значения.
— Что случилось, Конни? — Мать видела ее взгляд, обращенный к Питеру. — Питер, я ведь просила тебя оставить Конни в покое!
— Я не видел ее после того, как она вернулась из города. — Питер тоже смотрел на Конни.
— Что здесь, черт возьми, происходит? — Отец наклонился вперед и положил руки на стол.
Не сводя глаз с Питера, Конни заговорила, но она совсем не собиралась отвечать на вопрос отца.
— Все вы были так добры ко мне. Даже ты, Питер. Я знаю, что сейчас огорчу вас, вы подумаете, что я неблагодарная…
— Не говори так, Конни. — В голосе матери уже не было ни тревоги, ни смятения — он был ровным и бесцветным.
— Что она собирается сказать? — Руки отца вцепились в край стола, и стол легонько задрожал, посуда на нем позвякивала.