В чем именно выражалось последнее, осталось загадкой для всех присутствовавших в зале фехтования, и для самого Прокла прежде всего.
Он кое-как сбросил с себя непокорный доспех, аккуратно развесил его – с такой легкостью, словно то была обычная рубаха. Эта маленькая победа немного приподняла мастера в собственных глазах, и когда он надевал латные поножи, на его лице уже сверкала привычная уверенность в себе.
Я развел руки, встав между противниками.
– Прежде всего, Френки, – сказал я, – возьми затупленный меч. Вон там висит подходящий. Нельзя в учебном поединке использовать боевое оружие.
Я указал на клинок, который длиной и весом почти что совпадал с лезвием девушки. Конечно, ему не хватало броской, вычурной отделки, которую так ценит в вещах Френки, но я счел, что красавица от этого не умрет.
– Нет, – уперто возразил Прокл.
Он был похож на упрямого быка, который врос в землю всеми четырьмя копытами. Или на барана.
– Мне не нужны детские игрушки. Я старый воин и давно не боюсь настоящей стали. Давай, глупая девчонка, покажи, на что ты способна.
– Это нелепо! – Я начал терять терпение.
Я хорошо знал, что Франсуаз сможет себя контролировать в краткой стычке с Димитриусом, поэтому не стал тогда заострять внимание на оружии. Не хотелось лишний раз накалять страсти. Но на сей раз следовало проявить твердость – Прокл был опытным фехтовальщиком. Опьяненная боем, девушка могла позабыть, что это всего лишь тренировка.
– Если он так хочет, – заметила демонесса, – то пускай сам возьмет боевое.
– Да вы с ума посходили, оба! – воскликнул я. – Где мы, по-вашему? На войне? Прокл, снимай к гномам свои поножи и пойдем выпьем холодного эля. А ты, Френки, поднимись наверх – у них там есть зала чистописания – и сто раз напиши на доске «Я была очень, очень плохой девочкой».
Лицо Прокла потемнело еще больше, словно он уже успел выпить не кружечку эля, а по крайней мере пару бочек.
– Не надо, Майкл, – с угрозой произнес он. – Сейчас я преподнесу этой нахалке такой урок, который она никогда не забудет. Димитриус! Принеси мне боевой меч.
Паренек повиновался. Он еще не пришел в себя и приказ мастера выполнил почти рефлекторно, вряд ли понимая, что делает. Затем снова потерянно опустился на лавку.
– Проклятье, – пробормотал я. – Почему именно я?
– Ага! – закричал Прокл так весело, что я отшатнулся. – Сейчас ты узнаешь, что такое старая кость.
Он взмахивал мечом с таким усердием, словно держался за веревку и бил в колокола на вышине храма.
– Да, – охотно согласилась Франсуаз. – Вот как раз и полюбуемся на твои кости. А заодно и на внутренности.
– Прокл! – попытался я еще раз воззвать к разуму своего друга, но тот, казалось, напрочь забыл даже о моем присутствии.
Я посмотрел на Димитриуса.
– Смотри, – наставительно произнес я, – что бывает с теми, кто не слушается дружеских советов.
Прокл, как уже мы знаем, не смог нацепить доспеха. На нем красовались только поножи, а голова оставалась открытой. По ней-то я и нанес удар. Бородатый качнулся, пытаясь определить, как могла его противница, не двигаясь с места, нанести ему предательский удар сбоку.
Затем повалился на пол, и только проклятые поножи зазвенели о камень.
– Прости, дружище, – произнес я. – Но это для твоего же блага.
И перевел тяжелый взгляд на Френки.
Та поспешно спрятала меч в ножны.
– Как ты там сказал? – скороговоркой произнесла она. – «Я была очень, очень плохой девочкой»? Я уже бегу.
С этими словами она вылетела из комнаты, как болт из арбалета.
Я внутренне усмехнулся. Конечно, я прекрасно понимал, что девушка не пойдет в залу чистописания и не примется тратить там прокловский мел.
Однако она ушла.
– Что ж, дружище, – произнес я, обращаясь к Димитриусу. – Раз твой учитель отказался посидеть со мной за кружкой эля – может быть, ты составишь мне компанию?
Мы сидели за круглым столом в таверне, в нескольких кварталах от академии Прокла. Сам мастер очень редко сюда захаживал, поскольку считал, что доброе вино остается добрым, только пока не покинет бутыли. Стоит же ему попасть в желудок ратника – и оно сразу же становится злым. Что же до учеников, то им строго-настрого было запрещено посещать подобные заведения под страхом быть раз и навсегда исключенными из школы.
Деньги, взятые вперед, Прокл при этом никогда не возвращал.
Сам Бородатый сидел с краю, если это выражение вообще уместно, когда стол круглый. Обычный человек не смог бы совершить такой подвиг, однако Прокл все ж таки ухитрился сесть так, словно он здесь – не хозяин, провожающий друзей в дальний путь, а бедный родственник, только и ждущий конца трапезы, чтобы начать собирать объедки.
Он очень обиделся на меня, однако ни словом, ни жестом не пытался напомнить о коварном ударе, которым предатель помешал ему поставить демонессу на место.
Франсуаз сидела напротив Прокла, по привычке забросив одну ногу на стол, и шлифовала рукоятку меча столь старательно, будто та и правда в этом нуждалась.
Девушка чувствовала себя так легко и непринужденно, словно не она пару часов назад вызвала ссору в фехтовальной зале.
Я не знал, чем она занималась все это время. Правда, слышал, что на главной площади дозор императорской стражи вступил в отчаянную схватку с бандой грабителей и убийц, которая совершенно необъяснимым образом вдруг оказалась в самом центре города.
Шестеро стражников лишились голов, один руки – и еще двое уже получили от муниципалитета по осиновой палке вместо отрубленных ног. Сколько же полегло злодеев, городской магистрат тщательно хранил в тайне.
Я не знал, причастна ли к этой истории моя спутница, – и предпочитал оставаться в блаженном неведении. Правда, я дважды видел в городе большие черные доски, на которых значились имя Френки, подробное описание, а также сумма вознаграждения, полагающаяся за ее поимку. Особенно если голова будет доставлена отдельно от туловища.
Объявления эти городские писцы наносили особой краской, которая стиралась только волшебным раствором. Стереть что-нибудь или добавить от себя городские хулиганы попросту не могли.
Когда я в первый день нашего пребывания в Зингаре обратил внимание своей спутницы на эти доски, она лишь небрежно тряхнула головой и ответила:
– Подумаешь. Здесь наверняка никто не умеет читать. В тот же вечер она убила перед таверной трех человек, которые, очевидно, имели в детстве оплошность выучить пару букв.
Димитриус сидел между мной и Проклом, все так же опустив голову и погрузившись в раздумья. Случай, произошедший в зале для фехтования, до сих пор не давал парнишке покоя. Однако сейчас у него были и более веские причины для раздумий.
– Ты давно не виделся с отцом? – спросил я.
– Нет, – отвечал паренек. – Он навещал меня несколько раз в год.
Юноша замолчал.
Я прекрасно понимал, что он хотел сказать. Одно дело – быть учеником академии и встречаться с отцом только в короткие дни, отведенные для посещений, и совсем другое – вернуться домой насовсем.
Димитриус давно привык к наставнику Проклу. Приказы мастера юноша выполнял без возражения и раздумий, его мнение считал единственным и неоспоримым, к нему обращался в минуту сомнений или душевной слабости.
Теперь, в единый миг, Бородатый должен был уйти в прошлое, а его место занять настоящий отец Димитриуса. Вряд ли паренек до конца осознавал, как важна для него эта перемена.
– А что, разве у вас не выдают побрякушек? – спросила Франсуаз. – Мальчонка закончил школу. Мыл у вас пол. Протирал щиты влажной тряпочкой. А потом вы его просто так, сапогом под зад – и домой. Ни прощальной пирушки, ни торжественного награждения. Гнилая какая-то академия.
Она плюнула на лезвие, продолжая протирать его, и добавила:
– Не хотела бы я у вас учиться.
Прокл дал себе торжественное слово, что скорее лопнет и изойдет гноем, чем заговорит с дерзкой девчонкой. Однако на сей раз он не сдержался и почти что выкрикнул:
– Женщин я не принимаю. Франсуаз кивнула:
– После того, что произошло сегодня, это неудивительно.
Прокл вскочил, так что табурет вылетел из-под него и грянул под ноги зазевавшемуся половому. Бородатый протянул руки, чтобы ухватить девушку – по всей видимости, он намеревался ее придушить. Франсуаз легко стукнула его кончиком сапога по лбу, и ратник рухнул обратно. Поскольку же табурета под ним уже не оставалось, лететь пришлось до самого пола.
– Ученики приходят в академию по одному, – объяснил я, пытаясь как-то сгладить ситуацию. – Каждый проходит свой курс обучения. Нередко они возвращаются сюда вновь, чтобы отточить свое мастерство.
– Другими словами, твой приятель пожадничал на побрякушки, – хмыкнула Франсуаз.
Она заговорщицки улыбнулась Димитриусу и достала из-за пояса маленький кусочек металла.
– Смотри, – произнесла она. – Ее дал мне учитель Мей Ли, когда я закончила его школу владения мечом.
Маленький амулет имел форму двух скрещенных клинков – прямого и изогнутого.
– Никогда не слышал о нем, – сказал юноша.
– О Ли было известно лишь тем, кому он сам хотел рассказать. Но его школа была одной из лучших, правда?
– Да, – кивнул я. – Мне приходилось встречаться с этим человеком.
Я не стал уточнять, где и при каких обстоятельствах – Мей возглавлял Гильдию ассасинов и однажды послал двух своих подручных со мной расправиться.
– Ну, – пояснила Френки, возвращая значок на место, – если быть точным, мне пришлось взять его самостоятельно. Для того чтобы закончить школу, надо было сперва сдать экзамен. Не то что в вашей какадемии.
Будучи человеком прямодушным и несколько простоватым, Димитриус не разобрал колкости. Прокл же надулся еще больше; Он тоже встречался однажды со знаменитым Мей Ли и остался жив только потому, что вовремя прибыл отряд грифоньих всадников.
– Какой экзамен? – спросил Димитриус. Френки взглянула на него не без удивления.