— Шутишь все, анда Тэмуджин…
— Не шучу. Мухали стоит тысячи воинов.
— Я когда-то просил подарить Чаурхан-Субэдэя. Ты мне тоже отказал.
Или и сын кузнеца стоит тысячи воинов?
— Стоит, Джамуха…
— Ты ценишь своих нукеров, но не нашу старую дружбу. Ради этой дружбы я оставил неотомщенной кровь моего брата Тайчара. Ради дружбы поднял воинов и пошел к вам. А ты со мной и говорить не хочешь.
— Сломанная кость, анда Джамуха, долго срастается и часто болит.
— Тэмуджин! — окликнул его Ван-хан. — Надо еще раз подумать о завтрашнем сражении.
— Но мы все обдумали, хан-отец. — Тэмуджин сел рядом с ханом. — Воины стоят на своих местах.
— Может быть, нам передвинуть…
— Кого? Куда? — Короткие брови Тэмуджина удивленно приподнялись.
— Ты закроешь лощину, а я стану на твое место. Или Джамуха…
— Ничего не понимаю, хан-отец! Зачем? Почему?
— Хотя бы потому, что и ты, и Джамуха помоложе меня. Бегство, даже и обманное, не приличествует моим сединам.
— Об этом надо было думать раньше…
— Ты один за всех думал! — бросил Нилха-Сангун.
— А-а, это ты сбиваешь с толку хана-отца…
— Не правда разве, что все решаешь за всех нас? Чужими руками хочешь побить врага…
— Нилха-Сангун… — Тэмуджин помедлил. — Нилха-Сангун, ты забыл, что найманы ваши враги. Я здесь только для того, чтобы помочь.
— Кому? — въедливо спросил Нилха-Сангун.
— Я с тобой не хочу разговаривать! Хан-отец, если ты хочешь разгромить Коксу-Сабрака, делай, как мы договорились. Передвигать людей поздно, и нет в этом смысла. Надо, чтобы Коксу-Сабрак увидел перед собой тебя. Иначе он все поймет.
Ван-хан был в нерешительности.
— Может быть, это и верно. Но с другой стороны… Не знаю, Тэмуджин.
— Зато он все знает. Будет стоять в безопасном месте и посматривать… — проворчал Нилха-Сангун.
Обозленный Тэмуджин поднялся.
— Вступая в сражение, никто не может заранее предсказать, где будет безопасное место, — сумрачно сказал он. — Кто ищет безопасности, тому надо брать в руки не меч, а бич пастуха.
— Перестаньте спорить! Пусть все останется как задумали.
Тэмуджин вышел из шатра.
— Много умничает, — сказал Нилха-Сангун.
— Замолчишь ты когда-нибудь или нет? — набросился на него хан. Всегда впутываешься не в свое дело. Жужжишь на ухо о своих выдумках.
— Я ничего не выдумываю, отец! Ты же сам слышал, как он сказал, что найманы ему не враги.
Джамуха не упускал ни слова из этой перепалки. Он был доволен: все шло как надо.
Сражение началось по замыслу Тэмуджина. Но Ван-хан, терзаемый сомнениями, не исполнил того, что ему предназначалось. Он не пытался сдержать Коксу-Сабрака, бросился бежать после короткой схватки. Поспешное бегство навело Коксу-Сабрака на подозрение. Он не кинулся за Ван-ханом, не вышел из лощины, и ловушка, подстроенная Тэмуджином, оказалась пустой.
Пришлось вести невыгодное наступление на лощину. Сражение, вялое, без особого урона для той и другой стороны, продолжалось целый день. Вечером войска оттянулись на свои места, расположились на отдых. Небо было завалено облаками, падали редкие снежинки. Джамуха сидел в своей маленькой походной палатке перед огнем, жевал сушеное прогорклое мясо, запивая его кипятком из котла. К нему подходили нукеры, спрашивали то об одном, то о другом, но он раздраженно махал рукой. Они мешали думать. Кажется, выпал случай, когда можно расправиться с Тэмуджином, даже не вынимая из ножен меч. Если он правильно рассудил, все получится хорошо. Должно получиться.
Поужинав, велел позвать сына агтачи Тобухая, молодого воина Хунана.
Когда тот согнулся в поклоне, спросил, хитро усмехаясь:
— Ты, кажется, хотел жениться?
— Я просил в жены рабыню-татарку. Но ты не дал. — Хунан, хмурясь, отвел взгляд в сторону.
— Не дал? И верно, не дал! Но, может быть, и дам. А пока слушай и запоминай. Ты — найманский воин. Перебежал сюда…
Хунан смотрел на огонь, кивал головой, но, кажется, не очень-то вникал в его слова.
— Подыми голову! — приказал Джамуха. — На меня смотри! Исполнишь все как следует, получишь в жены татарку.
— Правда? — Хунан недоверчиво глянул на него. — Я сделаю все, что прикажешь! Но зачем тебе это?
— Меньше будешь знать, дольше проживешь… Запоминай, что я говорю.
Если ты напутаешь и скажешь что-то не так, не увидишь не только татарки, но и завтрашнего рассвета.
Под охраной двух нукеров он доставил Хунана в шатер Ван-хана. Хан и его сын молились перед сном. Кроме них, в шатре никого не было. Джамуха сказал испуганным голосом:
— Нам грозит большая беда, хан-отец! Этот человек прибежал от Коксу-Сабрака. Ты только послушай, что он говорит!
Пугливо озираясь, Хунан повалился перед ханом на колени.
— Охраняю я шатер Коксу-Сабрака… Вижу воина…
— Ты не заметил, какой он из себя? — спросил Джамуха.
— Молодой. Небольшого роста. Ноги кривые…
— Не Мухали его имя? — допытывался Джамуха.
— Имени он не называл. А может быть, я не расслышал. Воин сказал Коксу-Сабраку: «Он с тобой согласен. Завтра, не вступая в сражение, уведет своих людей. Но за эту услугу найманы должны дать клятвенное обещание не трогать его улуса».
— А кто этот «он»? — спросил, напрягаясь, Нилха-Сангун.
— Не знаю… — пробормотал Хунан. — Я больше ничего не знаю.
— Если это был Мухали… — начал Джамуха.
— А кому же быть другому? — перебил его Нилха-Сангун. — Конечно, это был он. И послал его Тэмуджин!
— Не может быть! — На шее хана вздулись жилы, он резко наклонился вперед, сграбастал Хунана за воротник, с силой рванул, закричал не своим голосом:
— Врешь, раб!
— И я думаю — врет, — сказал Джамуха, шагнул к Хунану, пнул вбок. Признайся хану-отцу — врешь?
— Смилуйтесь, высокие нойоны! Зачем же мне врать? Я думал, заслужу награду, а вы меня бьете…
— А может быть, и не врет, — сказал Джамуха.
— Конечно, он говорит правду! — Нилха-Сангун вскочил на ноги. — Я давно подозреваю, что Тэмуджин переведывается с найманами.
— Ты всех во всем подозреваешь! — сердито сказал Ван-хан.
— А кто упустил Эрхе-Хара, Буюрука и этого самого Коксу-Сабрака?
Тэмуджин. Кто подставлял наших воинов? Тэмуджин. Кто предупредил Коксу-Сабрака, чтобы он не вылезал из лощины? Тоже, думаю, Тэмуджин.
Почему же ты, отец, закрываешь глаза?..
— Подожди ты, подожди… — Непослушными руками Ван-хан растирал виски. — Я хочу видеть Тэмуджина. Я обо всем его спрошу.
— Он никогда не признается в таком постыдном поступке!
— А может быть, позвать? — вмешался в разговор Джамуха. — Я бы перед лицом хана-отца не смог утаить ничего. Только вот… Боюсь, если Тэмуджин поймет, что его двоедушие разгадано, ударит на нас в открытую. С одной стороны он, с другой — Коксу-Сабрак… И мы погибли.
Ван-хан вскинул руки, поднял страдальческий взгляд вверх.
— Боже великий! Что ты делаешь с людьми?
— Отец, они разобьют нас! Я не хочу больше скитаться по чужим землям.
— Но что делать, сын?
— Надо уходить, — сказал Джамуха. — Пока никто ни о чем не догадывается, мы тихо снимемся и уйдем. Утром будем далеко отсюда.
— Да, да… — Хан тяжело поднялся. — Будем уходить… Что же это делается, великий боже? Кому верить? На кого надеяться? — Он сморщился, будто от зубной боли.
Джамуха возвратился к себе, ткнул Хунана кулаком в бок.
— Не болит от моего пинка? Ничего, татарка вылечит.
Хунан промолчал.
Воины, сотня по сотне, уходили в темноту ночи. Падал снежок, заглушая стук копыт и тихие голоса. Джамуха поднял глаза к черному небу, засмеялся.
Из тонких, невидимых другим паутинок он сплел крепкую сеть и кинул под ноги анде Тэмуджину — хорошо! Хотел бы он завтра увидеть лицо анды, когда тот поймет, что остался один на один с Коксу-Сабраком…
Глава 7
— Разбудите хана!
— Тише, Мухали, тише, — попросил Боорчу. — Тебе приказано не спать ночами для того, чтобы спали другие.
— По пустякам я никого не бужу, Боорчу! — В голосе Мухали прозвучало сердитое нетерпение.
Тэмуджин приподнялся на локте. В тесной походной юрте тлел аргал, по стенам ползали красные блики света. Перед дверями спали Джэлмэ и Субэдэй-багатур. Боорчу сидел на постели, зевая, почесывал босые ноги. У порога, упираясь шлемом в крышу юрты, стоял Мухали. На воротнике его халата белел снег. Заметив, что Тэмуджин проснулся, он перешагнул через спящих сыновей кузнеца.
— Хан Тэмуджин, твой анда Джамуха и Ван-хан ушли.
Боорчу замер с открытым в зевоте ртом, из его груди вырвалось восклицание, как у человека, на которого внезапно плеснули холодную воду.
— Куда ушли Джамуха и Ван-хан? — спросил Тэмуджин.
— Должно быть, в свои нутуги.
— Как в свои нутуги? Ты что, набрался архи?
— Ушли, хан Тэмуджин. Мы остались одни. Я сам все проверил…
— Несешь какую-то глупость… — Он не верил Мухали, но руки сами собой натянули гутулы, набросили на плечи халат. — Взгреть тебя надо.
Он вышел из юрты. Холод охватил согретое постелью тело. Плотнее запахнул халат, вгляделся в ту сторону, где стояли Ван-хан и Джамуха. Там мирно мерцали огни.
— Мухали, ты что, ослеп, не видишь огней?
— Огни-то горят, но у огней никого нет.
И все равно он не верил, не мог поверить, однако холодок тревоги проник в грудь.
— Коня!
Вскочив в седло, помчался к огням. Конечно, подле них никого не было — ни одной живой души! Струился дымок, взлетали и гасли искры, взблескивали падающие снежинки. Что-то жутковатое было во всем этом.
Услышав стук копыт, он вздрогнул. Из темноты вынырнули Субэдэй-багатур и Мухали.
— Не понимаю, — сказал он, и губы задрожали от обиды. — Чтобы уйти от волчьей стаи, ей бросают паршивую овцу. Но разве я паршивая овца?
— Хан Тэмуджин, времени до рассвета осталось немного. Надо уходить, сказал Мухали.
— Да, надо уходить… Субэдэй-багатур, поезжай по следу, посмотри, куда они пошли. А ты, Мухали, поднимай людей.