О выборе наследника он стал размышлять как о деле обычном, таком же, как подготовка к походу. И оно оказалось таким же нелегким, как подготовка к походу. Раздор среди жен пошел из-за того, что Хулан замыслила продвинуть в наследники своего сына. Борте возмутилась. Старший из сыновей должен наследовать отцу. Из века в век ведется: старший в роде — глава.
Как ни любил хан бойкую Хулан и своего младшего сына Кулкана, он не мог назвать его своим наследником. Одно дело — младший среди братьев, другое — неизвестно, что за человек из него выйдет, сможет ли удержать в своих руках весь его улус. Но все это ничего не значит для Хулан. Если ее оставить тут и если с ним в походе что-нибудь случится, она попробует силой утвердить на троне Кулкана. Ее придется держать при себе. Так будет спокойнее для всех. Сделать наследником Джучи? Застарелая боль всколыхнулась в душе. Если Джучи не сын… Все меркиты, отправленные на тот свет, возликуют от злорадства. И это не все. Джучи все больше отдаляется от него. Нет, не может он быть наследником. Чагадай, Угэдэй или Тулуй — один из этих будет наследником. Кто? Ближе всех его сердцу Тулуй.
Смел, отважен, умеет увлечь за собой людей, но и сам легко увлекается. А для владетеля это может обернуться бедой. Чагадай, напротив, строго следует правилам и обычаям, упорен, беспощаден к себе и к другим. Добрые люди возле него не удержатся, а худых он сам держать не станет и может остаться одиноким, а править улусом без верной опоры трудно. Остается Угэдэй… Благодушен, ласков с людьми, нетороплив, невозмутим. Ему не хватает твердости. Но возле него всегда будут держаться люди…
Он решил напрямую поговорить с сыновьями. Все четверо пришли к нему в юрту. Караульным он велел никого не впускать. В серебряных подсвечниках горели толстые восковые свечи. Сыновья молчали. Давно, с незапамятных времен, они не разговаривали вот так, одни, всегда вокруг были люди. И сейчас братья настороженно, будто и не братья, посматривали друг на друга.
Может быть, они даже догадывались, о чем будет речь, и хотели предугадать, на кого падет выбор отца.
— Дети, когда небо призовет меня, мой улус, все, что я собрал, останется вам. — Отодвинутые мысли о своем конце приблизились, и он тряхнул головой, заговорил быстро:
— Вы все достойны занять мое место. Но ханом может стать один из вас. Я бы хотел, чтобы вы сами назвали того, кто больше других годен для тяжких трудов повелителя всеязычных народов.
Джучи старательно соскабливал с голенища гутула какое-то пятнышко.
Угэдэй поворачивал подсвечник, тихонько дул на пламя свечей, и оно беспокойно металось. Чагадай сидел с недоступно строгим лицом. Взгляд Тулуя перескакивал с одного на другого — кого отец назовет наследником?
— Скажи свое слово ты, Джучи.
Старший сын поднял голову. Шевельнулись брови, сдавливая кожу на переносье в две складки. Его опередил Чагадай:
— Почему первым должен говорить Джучи?
— Он старший.
— Уж не его ли нарекаешь своим наследником? Все знают: Джучи меркитский подарок. Мы не будем ему повиноваться!
Лицо Джучи побелело, глядя Чагадаю в глаза, он сказал:
— Мнишь себя умнее, всех! А небо обделило тебя. Одним всех превосходишь — свирепостью. Но она не достоинство человека. Свирепость достоинство сторожевой собаки.
— У тебя занимать не стану ни ума, ни достоинства!
— Молчи, Чагадай! — остановил перепалку хан. — Твое бесстыдство превосходит всякую меру. Джучи — ваш старший брат. И чтобы я не слышал о нем подобных слов! Язык вырву!
Установилась тягостная тишина. Хан был сердит на Чагадая, но того это не смутило. Сидел все так же с недоступно-строгим лицом.
— Может, ты сам хочешь быть моим наследником?
Помедлив, Чагадай ответил:
— Ты волен избрать любого из нас. Сам я охотнее всего стал бы повиноваться Угэдэю.
Имя было названо. И за одно это хан простил Чагадая.
— Что скажешь ты, Джучи?
Не поднимая взгляда, тусклым голосом Джучи проговорил:
— Я буду слугой любому из братьев.
— Я спрашиваю, что ты думаешь об Угэдэе.
— Думаю, что он сумеет править разумно и справедливо.
— А ты, Тулуй?
— Буду рад, если наречешь Угэдэя.
— А что скажешь ты, Угэдэй?
— Я покорен твоей воле, отец. Изберешь меня — буду стараться стать достойным высокой чести. Вот все, что я могу сказать…
— Будем считать дело решенным. Завтра я это решение обнародую.
Бойтесь переиначить его! Для каждого из вас, Джучи, Чагадай, Тулуй, я выделю улус из владений, которые отберем у сартаульского шаха. Будете править там. Но помните: над всеми вами — тот, кто наследует мне. Не вздумайте затевать спор. Почаще вспоминайте о судьбе моих родичей Сача-беки, Алтана, Хучара… Блюдите мои установления и ни в чем не ошибетесь, ничего не потеряете.
Выбор наследника удивил всех. Но вслух удивляться никто не посмел.
Даже Хулан промолчала.
Весной в год зайца[55] с берегов Толы хан двинулся в поход. Дошел до реки Эрдыш и остановился на летовку. Отсюда разослал по городам шаха предавшихся мусульман сеять зерна страха, выведывать, как Мухаммед готовится защищать свои владения.
А воины облавили зверя, откармливали коней…
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава 1
Опираясь на копье, Захарий стоял на карауле у шатра Джучи. На солнце рыбьей чешуей блестела река Эрдыш. С холмов, взбивая копытами пыль, на водопой спускались табуны лошадей. Вдоль берега, насколько хватало глаз, а Судуй сказывал: на целый день пути, — растянулось становище. На тонких древках развевались туги туменов, тысяч, сотен, в голубизну неба подымались бесчисленные струйки дыма. Пестро одетые воины состязались в стрельбе из лука, боролись: они были веселы, благодушны, будто и не на войну собрались, а на празднество.
Воля для Захария обернулась неволей. Конь Данишменд-хаджиба, на котором прискакал из Отрара, остался у него. И он хотел было поехать в Гургандж. Но как скрытно пройти через владения хорезмийцев, если они растревожены? Как вызволить отца, Фатиму и уйти с ними на Русь? Надо ждать случая… Судуй добрый человек, но тут и он помочь не в силах. «Служи пока Джучи, — сказал он. — Дойдем до земли сартаулов, Джучи, думаю, чем-нибудь поможет». Вот и служит… Родители Судуя (до похода он жил у них) как-то сразу, без лишних разговоров, приняли его за своего. Живут они не богато, но добры и приветливы. Говорят, раньше, в молодые годы, жили худо. Оно и заметно. Чужое горе, чужую боль принимают близко к сердцу. А у кого не было своей боли, тому чужую не понять. Вот он, Захарий, людей, у которых на душе плохо, сразу чувствует, и которые сытые, собой, жизнью, всем довольные — тоже. Чудно то, что Джучи, старший сын самого хана, редко бывает весел, он все больше задумчив, и дума у него какая-то трудная. На днях так же вот стоял в карауле. Перед шатром на траве играли сыновья Джучи — Бату и Орду. Бату сидел на седле, уперев руки в бока, хан — на троне. А Орду был чужедальним послом. Джучи вышел из шатра, взглянул на Захария, узнал:
— А-а, голубоглазый. Ну как, не очень тяжка у нас служба?
— Я видывал и похуже. Ко всему привычен.
— У вас все светловолосые и голубоглазые?
— Всякие есть. Но светловолосых много.
— Велики ли у вас города?
— Я могу сказать только про Киев. Он у нас считается всем городам город — светел, весел, златоглав.
— Есть ли в Кивамене книги на вашем языке?
— Как же, есть. Я сам был обучен письму и чтению. Теперь, подика, и позабыл. — Захарий вздохнул.
— Домой хочется?
— А то нет? Во снах своих вижу родную землю.
Джучи кивнул.
— Землю свою человек должен любить.
Захарий подумал: что, если сыну хана все рассказать о себе да попросить помощи? Понять вроде бы должен. И он уже начал подбирать подходящие слова, но в это время к шатру подскакали всадники. Они сопровождали женщину, увешанную дорогими украшениями: штырь ее бохтага был из золота, на вершине гордо трепетали перья неведомой птицы; колыхались нити жемчужных висюлек, переливались камни-самоцветы. С нею был подросток в парчовом халате, с серебряной сабелькой на шелковой перевязи, в красной шапочке, отороченной соболем.
Лицо у Джучи разом вытянулось, поскучнело.
Улыбаясь одними губами, он пригласил гостей в шатер. Подросток, придерживая рукой сабельку, пошел к сыновьям Джучи.
Бату, восседая на троне-седле, закричал ему:
— Кулкан, ты будешь Алтан-ханом! Мы тебя одолели. Становись на колени и проси пощады.
Кулкан исподлобья посмотрел на Бату.
— Перед тобой встать на колени?
— Это же игра, Кулкан!
— Ты и будь Алтан-ханом и вставай на колени.
— Не хочешь? Тогда иди отсюда! Одни играть будем.
Обиженно выпятив губы, Кулкан убежал в шатер. Из него быстрым шагом вышла нарядная женщина, приблизилась к Бату, сердито сказала:
— Как посмел прогнать моего сына?! Почему он должен вставать перед тобой на колени?
К ним подошел Джучи, заслонил собою сына, негромко проговорил:
— Ничего худого… Они же играют.
— Не ты ли учишь такой игре? Кажется, далеко смотришь!.. Едем отсюда, сын!
Они сели на коней и ускакали. Джучи долго смотрел им вслед.
Захарий досадовал, что редкий случай поговорить с Джучи по душам упущен. Сыну хана, видно, не до него.
Встав сегодня на караул, он надеялся, что Джучи снова заговорит с ним. Но он не выходил из шатра. И у него все время были люди. В шатре же сидел и Судуй. Бату и Орду, как и в прошлый раз, расположились перед шатром на травке, но не играли, читали книгу. Явно тяготясь этим занятием, они то и дело поглядывали на шатер, — должно быть, ждали, когда им будет позволено отложить книгу.
В стане началось какое-то движение. Воины вскакивали, одергивали халаты, вытягивались. Между шатров, юрт и палаток шагом ехали всадники.
Среди них Захарий узнал хана. Он сидел на крепконогом саврасом мерине, в левой руке держал поводья, с правой свисала короткая плеть. Легкий холщовый халат туго обтягивал ссутуленные плечи. Низко на лоб была надвинута снежно-белая войлочная шапочка. Второй караульный, стоявший по другую сторону входа в шатер, сдавленным голосом выкрикнул: