Порт назначения — Хельсинки
«Волгонефть-221» идет с грузом в Финляндию.
Идет по Волге. Нефть волжская, и на судне — волгари. Старший штурман Юрий Владимирович Мучкин начинал с речного училища. Учился, правда, в Астрахани, где, как говорится, шум морской волны слышен.
— Но Каспий — море для волгаря родное. А о том, чтобы запросто в Финляндию или Швецию… Когда поступал в училище, и в мыслях такого не было.
Он высок, строен, по-спортивному гибок. И молод. На танкере все молоды. Как и на других судах типа «река — море». Может, потому, что волгарю в годах труднее приспосабливаться к непривычной работе. Хотя непривычного не так уж много: волжские моря готовят к морям настоящим. В Куйбышевском водохранилище бывает волна высотой до трех метров, а это как раз тот предел, до которого судно типа «река — море идет дорогой морских кораблей. Шторм покрепче ему уже опасен.
Незадолго до нынешней осенней поездки на Волгу я видел одно из наших волжских судов у причала в Хельсинки.
Кончался июль 1975 года. Дворец „Финляндия“ готовили к приему участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Ослепительно белый мрамор дворцовых стен поднимался над розоватым гранитом прибрежных скал, над синью залива. Поодаль начинались портовые причалы. У одного из них и стоял гость с Волги.
В напряжении, в лихорадочной спешке тех дней мне так и не удалось побывать на борту у своих. Запомнилось, однако: среди морских собратьев не выглядел наш волгарь мелковатым, слабосильным. Уж с каботажниками-то, во всяком случае, мог поспорить, казался даже внушительнее многих.
Прикидываем со штурманом, не их ли судно видел я тогда в Хельсинки? Нет, по времени не получается.
— Там многие наши бывают, дорога знакомая.
— Вы как — каждый раз с Волги до Хельсинки?
— Нет, почему же? Кроме Хельсинки — Оулу, Васа. Из финских портов назначения также Кристина, нынешнюю навигацию побывали там дважды. Ну и Турку, само собой. Постойте, что же еще? Да, Раума.
Он произносит названия самым будничным тоном. Может, чуточку рисуется? Ведь лестно все же: ходят в порты, куда заглядывают океанские корабли со всего света.
А пока что идет „Волгонефть-221“ родным фарватером. Уходят за корму берега, такие знакомые, такие милые, никогда не надоедающие. Те, что будут сниться на чужбине.
Я нынче на Волге почти всю навигацию, правда, с перерывами. Успел побывать в верховьях и у Каспия, добирался до Волго-Балта и Волго-Дона. Пересаживаюсь с судна на судно. Где и оглядеться как следует не успеваешь: от пристани до пристани, спасибо, товарищи, что подвезли, счастливого вам пути! На ином обживался, как умел. Разыскал многих добрых знакомых, исходил улицы приволжских городов, открывая для себя в этих городах столько нового, что, казалось, будто я тут вообще впервые.
А шел большей частью по своим же следам. Волгу знаю с довоенных лет. Помню ее в войну и в первые послевоенные годы. Исписал ворох блокнотов в пору стройки великих волжских плотин. Потом две навигации провел на Волге как раз в конце шестидесятых и начале семидесятых годов. Получилось так, что книга обо всем, что вспомнилось, о прошлом Волги и о том, что увидел вновь, вышла в свет к началу девятой пятилетки. И вот теперь — навигация ее последнего года, канун нового пятилетия.
Так, может, пригласить читателя пройти от истока к Каспию, чтобы, заглядывая во все попутные города, отмечать перемены? Но создаст ли это полноту картины? Собьешься на торопливое перечисление, да и тогда едва ли назовешь хотя бы главное: вспомните, что на землях, омываемых Волгой и ее притоками, живет каждый четвертый гражданин Советского Союза. Сколько же эти миллионы людей наработали за пятилетку!
Отдельные наброски, штрихи к грандиозной панораме труда народного на великой реке и ее берегах — вот моя задача. Попытаюсь по черточкам, по приметам нового в разных городах найти кое-что общее, типичное для города на Волге второй половины семидесятых годов. Огромный волжский мир складывается из тысячи тысяч микромиров со своими героями, характерами, заботами, мелочами быта, со своими стремлениями и мечтами. Среди этих микромиров совхозное поле и мартеновский цех, квартира ушедшего на пенсию капитана и трасса оросительного канала, строительная площадка гигантского завода и диспетчерская грузового флота, вычислительный центр пароходства и рубка танкера…
„Волгонефть-221“ идет большой волжской дорогой. Следом за нами поспешает „Волгонефть-45“. Это танкер для речных рейсов, в чужестранные порты он не ходит. А внешне почти близнец нашего „река — море“. И длина за сотню метров, и надстройка с рубкой поднята на высоту четырехэтажного дома, если считать от воды. Разница не в размерах — в креплении, в прочности корпуса, в навигационном оборудовании. Кроме того, у нас название написано и по-русски, и латинскими буквами: правило океанских дорог, где далеко не каждый знает чужой язык.
— Кстати, как с языком?
Юрий Владимирович вздыхает:
— Трудно с языком, не буду скрывать. Перебиваемся кое-как английским. Некоторые ребята, правда, пытаются осваивать финский. Но что значит „осваивать“? Два десятка слов, бытовой обиход.
Он приводит примерно тот набор, который и я с трудом осилил при поездках в Финляндию.
— Но язык — ладно, — вступает в разговор старший механик Вячеслав Георгиевич Левин. — Хотелось бы в стране повидать больше. Я вот хаживал и на морских судах. У моряков это дело отлажено. Приходит судно в Марсель: пожалуйста, автобус, представитель советского морского агентства, с ним местный экскурсовод. Или Александрия: здесь, уважаемые господа, когда-то возвышался маяк, одно из семи чудес древнего мира, что касается знаменитой александрийской библиотеки… И так далее, и тому подобное. А волгари к морякам не причислены, мы всего лишь „река — море“. И сродными по радио в заграничном рейсе связь от случая к случаю. Считается, видимо, для нас излишеством.
— Может быть, потому, что вы ближе к дому?
— Конечно, Турку или Хельсинки — это не Южная Америка, — соглашается штурман. — Кое-кто из моряков переходит к нам, чтобы не отрываться надолго от дома. Но что считать домом? Если в широком смысле, всю страну — тогда конечно. Возьмем, однако, прошлый месяц. Тридцать дней — семьсот двадцать часов. Из них около шестисот мы были в пути. А стоянки… Как вы понимаете, стоим мы не у речных вокзалов, чаще на рейдах или за городом, под погрузкой. И год от года ходовое время все увеличивается, стоянки сокращаются. За это, в частности, и соревнуемся. Вот, смотрите.
Небольшой белый теплоход идет на сближение с нашей „Волгонефтью“. На носу надпись — ПМ-601. ИМ? Плавучий магазин. Вернее, плавучий универмаг. Швартуется к борту. Можно купить все, что надо, не сходя на берег, почти не сбавляя скорость хода танкера.
„Волгонефть-221“ построили на верфи в Волгограде. Судно спущено на воду в первый год девятой пятилетки. К середине навигации завершающего года его экипаж выполнил свой пятилетний план, помог развитию внешнеторговых связей. Судно навещает и свои порты, в эту навигацию, например, трижды ходило с Волги в Махачкалу. Каждый раз берет почти пять тысяч тонн груза. Весь командный состав танкера имеет и речные, и морские дипломы. Тут все на солидной основе.
„Волгонефть“ и другие суда типа „река — море“ — это ядро нового флота Большой Волги, флота десятой пятилетки.
Большая Волга середины семидесятых…
Нет другой великой реки планеты, которая за последние двадцать пять — тридцать лет изменилась бы столь разительно, как наша Волга. Изменилась, оставаясь неизменной в коренной своей сути. В нашем сознании она по-прежнему Волга-матушка, главная река Отечества, олицетворение удали и силы в народном характере. Так было, когда скользили по Волге струги разинской вольницы, так остается в дни, когда понеслись над ее водами суда на воздушной подушке.
Много у нас рек, свыше ста тысяч.
…Но Волга для России — это
Гораздо больше, чем река.
И, углубляя мысль, Евгений Евтушенко говорит о Волге, связующей времена:
…Она — и Разин, и Некрасов,
И Ленин — это все она.
Сколько ни встречайся с Волгой, всегда заметишь приметы обновления. Но никогда не утратит она дорогих всем нам черточек левитановской или некрасовской Волги. Что бы ни менялось, остается главное: живая волжская душа, великолепное ощущение шири и простора. Исторические корни и с детства впитанные представления роднят с Волгой и тех, кого волжская волна не качала сызмальства.
Волга может разочаровать, если увидишь ее с моста из вагонного окна, если торопливо промчишься коротким плесом на „Метеоре“ между двумя городами. Впечатляющая сила Волги в ее многомерности и разнообразии. Есть плесы скучноватые, будто слинявшие, без резко выраженной характерности. Но тем удивительнее и радостнее контраст, который тонкая художница — природа дарит вам, вдруг придвинув к равнинному берегу холмистую гряду с пышной зеленой дубравой, с церквушкой на гребне, с сельской улицей, степенно спускающейся к воде.
Еще до проталин, до весенней капели, десятки, как не сотни тысяч людей стараются запастись билетами на волжские маршруты до Ростова, до Астрахани, до Перми. В массе своей это одни и те же люди, да и билет они частенько норовят получить на теплоход, который давал им приют уже не одну навигацию. Что же за консерватизм: одинаковое судно, наезженный маршрут?
Да, почитатели Волги год от года стремятся к реке, знакомой, кажется, до последнего кустика. Кажется… В том-то и дело — тут спросите любого знатока! — что только человеку поверхностному, без цепкого взгляда, может показаться, будто на реке все им познано. Мы иной раз на своей улице, по которой ходим долгие годы, вдруг делаем открытие: смотрите, какой интересный карниз, как это раньше его не разглядели. Так то всего лишь своя улица, а тут главная улица России.