«Делайте ваши ставки», — говорит с улыбкой крупье. Тот, кто держит в руках всю колоду. Тот, кто вращает шарик. И тот, кто точно знает: казино не существовали бы, не будь игровой бизнес прибыльным.
Опытный (да просто думающий) дилер знает, что карты и шарик в его руках — тоже иллюзия контроля. Часть выверенной системы.
Все это работает с одной оговоркой: пьяненькие крупье с получки, точно зная о запрете на игру в других казино, то и дело заваливаются в запретные для них заведения. В те, где нет картотеки, помельче, попроще. И там уходят в отрыв.
К чему это я? Отправив Хелен изучать библиотечный каталог, я дал ей в руки часть колоды и стопку фишек. Как она ими распорядится, покажет время. Дилер в моем лице будет ждать ее ставку.
Но всю колоду в неживые руки, как и все фишки из флота, передавать не станет.
— Подбросишь до метро? — на вопрос о дальнейших планах ответил встречным вопросом.
— Так давай подвезу нормально, — предложила вурдалачка. — Куда тебе?
— Сам пока не решил, — пожал плечами. — Устал, запылился. Хочу прогуляться, проветриться до работы.
— Пф-ф, — фыркнула Лена. — Было бы предложено. Запрыгивай. До метро так до метро.
С мигренью я смирился заранее. Больше того, выданный Ирой блистер предусмотрительно занял место в кармане брюк еще до выхода из дома. На выходе из дома я думал о другом доме...
О том, какой дикой, несусветной глупостью было до сих пор не посетить родительскую квартиру. Да, кабинет пуст. С ним все понятно.
Почтовый ящик: вдруг кто-то писал уже после отъезда матери в Париж? Вдруг кто-то медлителен, и не получил вежливого послания от Бельской Богданы о завершении жизненного пути адресата — ее мужа? Она эти письма под копирку писала первые пару месяцев после ухода из жизни отца его партнерам — уже бывшим — по переписке.
Последний раз я был в этой квартире в апреле, забирал кое-что из вещей. Выбросил кучу макулатуры. Вот и сегодня почтовый ящик распирало.
Я отпер замочек, начал вываливать прямо на пол счета, рекламу, какие-то бесплатные газеты... Намусорил, утешая себя тем, что все равно все уберу. И даже замету площадку, как закончу.
Писем не было. Ни одного.
— Ой-ей, что делается! — заголосили снизу. — Средь бела дня безобразят! Прочь, пойдите прочь, наглецы! Ой, Андрюша, ты ли это?
Подслеповато щурясь, на меня уставилась сквозь толстые стекла очков соседка со второго этажа.
— Я, Марья Ивановна, — поднял руки вверх, и листы разлетелись, совсем замусорив площадку. — Не ругайтесь, пожалуйста, все будет убрано.
— А я вас с матерью давно не видела, думала, вы окончательно съехали, — зачастила пенсионерка. — Так и сказала милиционерам. И мужчине — такой приличный, приятный на вид, приходил, расспрашивал. У тебя неприятности?
И сурово на меня глянула.
Милиционеры — это, почти наверняка, Рыков с Крыловым. Везде я прихожу уже после них, получается.
Приличный мужчина — Липин? Под описание подходит.
— Все в порядке, Марья Ивановна, — заверил я бдительную соседку. — Может, затянул с оплатой счетов? Я как раз за ними.
Нагнулся, подобрал квиток. Глянул: за май, без задолженности за предыдущий период. Перед отъездом матушка заверила меня, что все финансовые вопросы уладила. Чтобы сын — я, то бишь — мог сосредоточиться на учебе, не переживая о мелочах.
— Да-да, доподлинно так. Ироды, присосались, как клещи поганые, к народу, — трость старушки ударила по чугунным прутьям лестничного ограждения. — И тянут, и тянут копеечки. Ишь, уже и милицию привлекают! — и совсем другим тоном продолжила. — Ты прибери за собой, Андрюш, не бросай. И не тревожься: мы тут все за тебя выскажемся, если кто спросит.
— Приберу, — пообещал я в спину удаляющейся бабулечки.
Оно нашлось перед входной дверью. Кто-то подпихнул конверт между полотном и наличником. На конверте обнаружились: обилие почтовых марок и отсутствие адресанта. Из обозначений имелись только страна и город отправителя: Франция, Париж.
— Ма?.. — ухнуло сердце к пяткам.
Вскрыл письмо заледеневшими пальцами. Открытка с каким-то памятником архитектуры. На обороте — одна строка.
«Je savais que tu n'allais pas renoncer[2]», — почерк размашистый, совсем не такой, как у матери.
Без подписи.
— Какого беса?! — кулак впечатался в белую подъездную штукатурку.
Искал? Искал. Нашел? Нашел. Помогло? Стало понятнее? Хрена с два!
Только новых вопросов добавилось.
Позже я замел устроенный беспорядок на лестнице. Прошелся по квартире, убедился, что нигде не течет и не дует. Все нормально. Порыскал по полкам в кабинете и по рабочему столу отца: вдруг что отыщется? Безрезультатно.
Попробовал позвать парадника, даже огонек на ладони зажег. Показал, что свой, мне можно показываться. Наверное, парадник был занят, на зов он не откликнулся.
Я не стал засиживаться: подступало время выхода на смену.
— Не Шерлок. Не Холмс, — повторил не так давно мелькавшую мысль перед выходом. — Впрочем, будь все на поверхности, служивые давно бы уже разобрались.
Не справился за день — справлюсь за неделю. Или за месяц, или за год. Я не сдамся. Тресну, разорвусь, но докопаюсь. До корней, до причин, до личин...
Открытку убрал в карман, как и разорванный конверт. Пусть будут у меня. Не оставлять же всяким ходокам, повадившимся что-то о моей семье разнюхивать.
— О, а еще такой был случай, — в честь выхода из отпуска очередь травить байки из жизни опытных крупье выпала Марго. — Две стажерки в уборной зависли у раковин, обсуждая пит-босса. Одна соловьем разливается, вторая поддакивает. Наталья кривая, Наталья косая, тупая, рябая и жопа у нее толстая. Лохудра в счете, зато умеет задирать юбку перед теми, кем нужно. И по номерам ее протащили все, кто только мог и хотел, и так, и эдак, и на столе под закрытие... В общем, насолила чем-то Ната девкам, те ее так смачно расписывали.
— А по утрам, а по утрам девчонок прут по номерам, — потряс в такт нехитрого напева шевелюрой Вадик Коломийцев. — Что как, Ритка, а Ната ВИП-ам экскурсии по этажу проводила, факт.
Водяра и Маргарита в разное время ушли из одного клуба. И по разным причинам: одного выперли за пьянки, вторая не легла под какую-то шишку. Она пятый год в игровом бизнесе, успела застать период грязи и беспредела...
— Еще раз перебьешь — пну больно, — беззлобно высказала Верба (это от фамилии — Вербицкая). — Так вот, о девках. Женская уборная — десять кабинок. Я свои дела закончила, руки вымыла — болтушки притихли. Ухожу, слышу в дальней кабинке смыв. Оборачиваюсь. Десятая кабинка открывается, из нее выплывает Ната, огибает стажерок. Моет руки, стряхивает воду на этих двух клуш. Они стоят, ртами по-рыбьи хлопают. Володенька, привет!
Это пришедшему Окуневу: с Рыбой Маргарита тоже успела вместе поработать до того, как пришла к нам.
— Остановилась я на чем? А, вода. Брызги летят в клуш, Ната изрекает: «Кули ты звездишь, гаденыш?» — и плывет на выход белой лебедью.
Паша с Гошей загоготали, оглаживая свои новенькие, на днях пошитые форменные жилетки. Оля, тоже в жилеточке (им и бейджи обещали новые, где выгравировано гордое «крупье», а не «стажер» возле имени) бросала испуганные взгляды на Бартош.
Марго, она же Верба, мне симпатична. Верба, кстати, не только от фамилии, еще и за тонкий стан ее так прозвали. Стройная, талию моими ручищами обхватить можно запросто. Рыженькая, глаза темно-зеленые. Непослушные жесткие кудри выбиваются из тугой косы.
Она остра на язык, но не брызжет ядом, как Майя Бореева. Легкая, звонкая, яркая — хорошая девочка. Вообще, Марго на пять лет меня старше, но по виду этого не скажешь. И у меня рука не поднимется, чтобы «просветить» Маргаритку истинным огнем. Не хочу испортить восприятие.
— Мораль в чем, детеныши? — обратилась к молодняку Вербицкая. — Следить за языком надо. Или все всё услышат. Стажерки после этого недолго проработали, слились по собственному желанию. А Наталья по сей день в бизнесе. Эй, ты чего на Арктику косишься?
— Ната... — захлопала ресницами Овца. — Наталья.
— На-та-ли-я, — не отрываясь от чтения, по слогам проговорила Бартош. — Для особо одаренных: это два разных имени.
— Там одна буква разницы, — пробормотала себе под нос Оля.
Услышали — точно под выданную Вербой мораль — все и всё.
— Ольга и Ольха — тоже одна буква разницы, — пожала плечами Арктика.
— У нас уже есть дева-ива, — Обуреева, конечно, не могла не встрять. — Отличный загар, Вербочка. Куда ездила?
— В Оле О на Б заменить и нормуль, — встрял Водяра.
Овца заалела ушами и спешно скрылась в женской раздевалке.
— На даче провела весь месяц, — ответила Бореевой Марго. — Помогала своим.
Дальше Майя зевала, мол, такая скукота, неужели на что получше не заработала. Верба отмахивалась, говоря, что в такое славное и солнечное лето нет смысла мотаться на юг, а купаться можно в Озерках.
Я ждал Джо и слушал краем уха пустую болтовню девчонок. Надеялся успеть его выловить до начала смены и перекинуться парой слов. Не сложилось: Женя прибыл минут за пять до выхода в зал. К тому моменту я уже задремывал под рассказы и сентенции «юным дарованиям игорного дела» — стажерам — от дарований уже не столь юных, зато куда более сведущих.
«А руки, руки вам тянули для рукопожатия все клиенты подряд?» — вопрошала Марго.
Она пропустила «вылет птенцов из гнезда» и теперь стремилась наверстать упущенное. Соприкасаться руками нам с игроками строжайше запрещено. Трюк с рукопожатием в ответ на приветствие «свеженького» крупье — старая добрая шутка. Традиция, можно сказать.
«А за столами стоя уже засыпали? Как лошади в стойле?» — с заботой в голосе продолжала расспросы Верба.
С непривычки перестроиться на ночной режим бодрствования тяжко. Сон стоя, когда тебя оставили «охранять» пустой стол — самый частый «косяк» начинающих дилеров.
Сам через это прошел, когда еще пытался совмещать ночную работу с дневными лекциями. Поймал однажды дружеский пинок под колено от пит-босса.