– Да, конечно… Хотя Всеотец повелел прощать наших обидчиков.
Губы Стеллы дрожали, но она не подозревала, что выдает себя с головой и все еще пыталась отвести беду.
– А еще Всеотец наказал карать нечестивых, карать огнем и сталью. А отравление горюч-листом того, кто некогда служил королю верой и правдой, – поступок угодный Проклятому. А все его приспешники должны сгореть на костре или быть повешенными. Но вам ведь нечего бояться, не так ли, баронесса?
Он играл с ней! О Всеотец! Он с самого начала знал, что она виновна – и забавлялся, как кот с мышкой...
– С чего бы? Я уважала супруга, он был великим человеком.
О да, был. В молодости, в очень далекие времена. Барон проявил себя в последней войне с соседней державой и даже удостоился за мужество и отвагу награды от короля.
Безумие и жажда чужой крови пришли много позже, когда он потерял все, что ценил больше жизни: жену, заболевшую серой марью, сына, утонувшего в реке неподалеку от мертвоземья. Родные люди оказались той уздой, что сдерживала его одержимость, и когда она порвалась, Хадиус превратился в монстра.
– Великим, но нелюбимым? – на губах Сирского играла злая усмешка, а глаза оставались холодными.
Глаза волка, приготовившегося атаковать приглянувшуюся жертву. Волка, жаждущего сомкнуть зубы на холке своей добычи, почувствовать горячую кровь…
Женщина отмахнулась от диких мыслей о сидящем напротив мужчине. "Волки" Всеотца не превращались в животных, но часто оказывались более жестокими, чем они.
Весь разговор ей казалось, что она падает. Летит в пропасть… Страх наказания страшнее самой кары. И Стелла решила играть открыто.
– Ваше святейшество, я не хочу ворошить прошлое. Раз целительница не виновата, что ж, значит, супруг съел что-то не то.
Храмовник поднялся со стула. Она последовала его примеру, не желая, чтобы воин возвышался над ней опасной махиной.
– Прошлое? – он хмыкнул. – А ведь минуло всего ничего после смерти барона. Вы – женщина с очень короткой памятью, Стелла.
Он назвал ее просто по имени?.. Неужели еще не все потеряно? Вдова воспрянула духом.
И с придыханием, со значением прошептала:
– Могу ли я рассчитывать, что и у вас память немного ухудшится?
Прекрасная вдова, томно закусив губу, принялась развязывать узел вышитого серебром пояса. Только дурак не понял бы, что она желает предложить за то, чтобы закрыли глаза на ее ужасающий поступок.
Магистр дураком не был – он оказался наглецом. Вскинув смоляную бровь, скучающе поинтересовался:
– Вам жарко, баронесса?
Стелла вздрогнула. И недоверчиво вгляделась в лицо храмовника – ни малейшего намека на похоть. Неужели она ему совсем не нравится, как женщина? Она же удивительно красива!
Оставив пояс в покое, дрожащими пальцами вынула мешочек с золотом, оттягивающий правый потайной карман платья.
– Вот. Все, что у меня есть на сегодняшний день, пока представитель короля не объявил единственной наследницей почившего супруга.
Вздохнув, опустила монеты на край стола.
– Храм Всеотца благодарит вас, баронесса, за щедрое подношение, – равнодушно произнес Сирский. – Мы подумаем над вашей просьбой.
Рука пышногрудой красавицы сама потянулась к другому потайному карману, где хранился защитный амулет.
– Есть еще кое-что, что я хочу передать служителю Всеотца. Оберег, изготовленный до времен мертвоземья. С ним барон прошел всю войну, поэтому и не получил ни малейшей царапины.
Маска безучастности слетела с Сирского. Поддавшись вперед, он схватил ее за руку, сжимающую амулет.
Жадно разглядывая мужской браслет из серебра в виде простого тонкого ободка, напряженно спросил:
– Вы ведь понимаете, что хранение вещи, изготовленной темными колдунами прошлого, уже само по себе преступление?
Она понимала. Но ничего другого, чтобы откупиться, у нее больше не было. Не предлагать же свои платья?..
– Хорошо. – Аккуратно вытянув из холодных пальцев вдовы запрещенный артефакт, чародей второй рукой накрыл мешочек с золотом. – Я не буду дотошным в своем расследовании – пощажу чувства безутешной вдовы.
Облегчение вперемешку с сожалением, что цена оказалась выше, чем надеялась, охватило Стеллу. Слава Всеотцу, что вообще обошлось!
– Благодарю вас, магистр. Не смею больше препятствовать отдыху. Доброй ночи!
Ощущая слабость после пережитого испытания, молодая женщина направилась к двери.
– Разве я отпускал вас, баронесса? – вкрадчиво поинтересовался "волк" Всеотца.
И голос его раздался слишком близко. Тяжелая рука опустилась на изящное плечо вдовы. Она опомниться не успела, как оказалась опрокинута на кровать.
– Магистр… – взволнованно пискнула, как ее рот накрыла твердая широкая ладонь.
Рывок – и она перевернута на живот. Тяжелое тело вдавило в перину, выбивая из груди дыхание и стон. Одна его рука продолжала закрывать ей рот, вторая задрала пышную юбку платья.
Он не собирался ее подготавливать, он просто брал, что хотел.
Но ей и не нужны были его ласки. Желание накатило на Стеллу с неотвратимой наглостью, такой же, как этот мужчина. Грубый, несдержанный, но такой властный и сильный... Именно сила, его напористость, далеко не нежные руки, умеющие убивать как ударом клинка, так и росчерком пера, заставили потерять голову.
Тому, в чьей власти было уничтожить ее, сейчас принадлежало ее тело, вся она без остатка. И эта мысль повергла ее в сладкое безумие.
Резкие, быстрые толчки – он не церемонился. Рука, освободив рот, сползла на ее горло, заставляя запрокинуть голову назад. Болезненный укус сзади в шею вызвал новую бурю восторга… Шлепок по заду... Он словно знал, что ей не нужна его нежность.
Но все случилось слишком быстро. Невольно Стелла испытала разочарование. Если бы применила способ забыться, как с мужем, то не успела бы дойти даже до вышивки на воображаемом платье. Соитие вышло страстным, но слишком коротким.
Когда он освободил ее от своей тяжести, Стелла осторожно сползла с кровати. Приведя в порядок, насколько получилось, платье, тихо пролепетала:
– Не смею мешать вашему отдыху, ваше святейшество.
И заторопилась к выходу.
Он позволил ей взяться за ручку двери, а затем лениво осведомился:
– Куда собралась? Разве я отпускал тебя?
Томление, переполнявшее тело, сменилось острой радостью пополам со страхом.
– Как прикажете, магистр…
Стелла Хадиус покинула покои могущественного гостя перед рассветом. Колени дрожали и плохо слушались. Овдовевшей баронессе было наплевать на понимающий взгляд ухмыляющегося "волка" у двери, на изумленные лица слуг, повстречавшихся в коридоре.
Единственная мысль – доползти до спальни и уснуть – билась в ее тяжелой голове.
А еще хотелось стереть из памяти, что заполучила шанс на новую жизнь вновь через постель. Забыть бесконечную ночь, невзирая на то, что в этот раз у платы оказался горько-сладкий вкус.
IV. Серые сны.
– Внемлите мне, люди! Я принес вам послание последнего свободного провидца Пантилии!
Бродячий сказитель собрал вокруг себя тьму народа. Здесь были старые и молодые, мужчины и женщины, купцы и ремесленники, мастера и ученики. И если раньше, стоило мелькнуть краешку черного плаща храмовника, люди расступались, то теперь они словно позабыли обо всем на свете. Будто единственное, чего жаждали – слушать слова худого старика в грязном рванье, даже если это будет последнее, что они услышат.
– С дороги! Прочь! Дорогу, твари! – рычал Бьорн, разозленным медведем идя напролом.
Он не следил за тем, кому доставалось от его кулаков. Его верный друг Грокх наоборот предпочитал целиться несчастным по лицам – его всегда веселили звуки расшибаемых носов.
Пожиратель шел за храмовниками без спешки, зная, что перед ним-то чернь расступится в ужасе. И, правда – красный плащ отпугивал, как горящий факел.
– Вы говорите, Орден волков Всеотца спас вас от Проклятого и его слуг? А я хотел бы жить во времена Круга Двенадцати! В городах пели и танцевали фонтаны, всю ночь до зари горели магические фонари! – продолжал распинаться старый богохульник, будто не видя, что по его душу уже идут. – Не было голода, болезней, гонений провидцев, смертей невинных! Ну, а потом магия стала богоугодной только в руках фанатиков Всеотца. Люди, вы сами уничтожили магов Круга Двенадцати! Своим попустительством, своим молчанием! Как овцы, вы сбились в бездействующее стадо, когда храмовники принялись вырезать мирных артефакторов, бытовиков и техномагов. Вы молчали, когда не покорившихся ордену прорицателей жгли на кострах, как колдунов и ведьм…
Старик захлебнулся собственной кровью, когда кулак Грокха врезался в его челюсть. Схватив еретика за ворот грязной рубахи, "волк" сдернул его с перевернутого деревянного ящика, послужившего трибуной. Сдернув, отшвырнул подальше.
Охваченная страхом толпа расступилась перед храмовниками. Люди точно очнулись ото сна и вновь оказались в тенетах страха перед орденом.
– В Ирдии и Кронии нет храмов Всеотца, и маги не знают травли! Там даже простые люди живут счастливо! – продолжал кричать богохульник, окропляя кровью землю. – Там нет серой мари и очагов мертвоземья! Там нет костров и…
Подскочивший Бьорн сапогом наподдал под худые ребра.
– Придет время – и "волчий" орден падет! – Дед, похоже, был блаженным, потому что не унимался.
Площадь стремительно пустела – подслушанные крамольные речи не раз доводили до виселицы или костра. Тому, кто хотел жить, лучше держаться подальше от еретиков и храмовников в гневе.
– Круг Двенадцати восстанет из небытия!
Воинов Всеотца подобная ересь привела в иступленную ярость – и на беззащитного человека с двух сторон посыпались безжалостные удары.
Он же стоял в стороне, не присоединяясь, но и не вмешиваясь. И, как всегда в подобных случаях, его пальцы нервно теребили черную кожу ошейника. Хорошо, что артефакт реагирует на поступки, а не мысли, иначе стальные шипы давным-давно пронзили бы его шею.