Магистр Марк Сирский появился на белом жеребце, как грозный судия, посланный самим Всеотцом.
– Что у вас тут? – брезгливо глядя на корчащееся окровавленное тело, спросил он у подчиненных.
– Ваше святейшество, опять любитель старых времен объявился, – весело скалясь, сообщил Бьорн. – Рассказывал, как здорово народу жилось при Круге Двенадцати. И что он вскоре восстанет из небытия, а мы падем.
Магистр нахмурился. Спрыгнув с коня, передал узду Грокху и склонился над стариком.
– Повтори, что ты сказал про орден божьих воинов? Ты услышал это от предсказателя? Где его найти? Он в этом городе?
– Возможно... Но ты его никогда не найдешь.
Старик беззубо улыбнулся – и плюнул в лицо храмовника.
– Убейте его! – рявкнул Сирский, стирая кровавый плевок тыльной стороной запястья. – Да не ты, Грокх! Паук, прикончи его! Сейчас же!
– Он обычный человек, не чародей, – прошелестел пожиратель магии.
Храмовник резко обернулся.
– Убей сейчас же! Это приказ!
И не дожидаясь, пока он начнет его выполнять, мстительно сжал багровый кулон, висящий на шее.
Паук пошатнулся, хватаясь за горло. Из-под кожаного ошейника побежали тонкие струйки крови. Превозмогая боль, он подошел к старику. Ненавидя себя всей душой, ухватил его за грудки. Ветхая ткань рубахи расползлась в кулаке, и Паук уцепился за плечи приговоренного.
Ему было жаль несчастного – легкое костлявое тело с цыплячьей шеей, испуганное лицо, усеянное морщинами и старческими пятнами… Беззащитный, жалкий…
Взгляд пожирателя прикипел к длинной шее с нервно ходящим вверх-вниз кадыком. Он не верил своим глазам. На дряблой коже виднелись характерные округлые шрамы. Именно такие оставляют шипы, выдвигающиеся из ошейника за неповиновение. Старик – бывший пожиратель?.. И он сумел избавиться от контролирующего артефакта?! Но как? Это невозможно!
Чтобы убедиться, он позволил вечному голоду напомнить о себе. Словно зверь, жадно втянул воздух. Да, в дрожащем теле теплилась магия, чем-то приглушенная, наверное, каким-то амулетом. Но факт оставался фактом – он держал в своих руках пожирателя, дожившего до глубокой старости, пожирателя, снявшего каким-то чудом ошейник ордена.
Ему хотелось поговорить, расспросить, но клятый магистр напомнил о своем приказе:
– Ты уснул, Паук? Убей его!
Боль опять ужалила шею. И рабу храма осталось одно из двух: убить или умереть самому. Жаль, что он все еще держался за свою никчемную жизнь, продолжая надеяться на чудо. И не собирался умирать ради выжившего из ума глупца.
– Прости, старый, – произнес он тихо с искренним сожалением.
И невидимым "щупом" потянулся к магической сути жертвы. Вечно голодный монстр внутри, торжествующе заурчав, раскрыл пасть и алчно присосался к источнику чужой энергии. Дар пожилого мага напоминал пересохшую таранку, но оттого не стал менее вкусным.
– Ты сильный, – едва слышно зашептал сереющий на глазах человек. – Ты можешь противиться приказу и сорвать ошейник, если…
Окончание фразы Паук прочитал по губам. И его вспыхнувшая надежда разбилась вдребезги, как плохо обожженный кувшин. То, что предлагал бывший пожиратель, оказалось немыслимым.
За острым разочарованием не заметил, как старик затих, обвиснув в его руках.
Ненавидя себя, осторожно опустил бездыханное тело на нагретые солнцем камни.
– Уничтожь его без остатка! – приказал магистр, брезгливо трущий платком оплеванную щеку. – Чтобы нечего было опустить в землю, понял?
Паук знал, что большего оскорбления, чем плевок в лицо, для Сирского не существовало. Когда-то произошел похожий случай, когда храмовник допрашивал молоденькую магичку с дремлющим даром к предсказанию будущего. Связанная девчонка выразила свое презрение, как могла, – и магистр отдал ее на потеху воинам. А на следующий день приказал сжечь на площади маленького городка, где они и обнаружили ее в День Выбора…
– Чего стоишь? Пошевеливайся! – "волк" был не в духе, и словесный приказ вновь сопровождался силовым убеждением.
И пожиратель подчинился. Магический "щуп" пробил грудь мертвеца и потянул к своему хозяину остатки жизненной силы. И тело сморщилось еще больше, скукоживаясь, высыхая за считанные мгновения.
Вскоре от человека, несшего, по мнению храмовников, ересь, остался один только пепел. Жирный, воняющий горелым мясом пепел...
С криком Паук проснулся.
Сон всего лишь сон! Но до чего реалистичный – ему продолжал чудиться жуткий запах…
Осмотрелся. Все та же комната в замке барона Хадиуса. В окно заглядывают лучи восходящего солнца.
Храп Грокха, соседа по комнате и одновременно сторожа, возвестил, что кричал он мысленно, не проронив ни звука. Этот увалень да его хитроватый приятель Бьорн – единственные, кто решался спать, находясь в паре шагов от пожирателя.
Кошмары Пауку снились с самого первого дня, когда обманом на него надели ошейник, выдав его за сдерживающий силу артефакт. Нет, конечно, он ее сдерживал, но только когда хотел ее применить сам Паук. Когда же требовал магистр, проклятый дар просыпался и действовал в его интересах.
Но с недавних пор каждую ночь убийце магов снился только старик и его казнь. Кошмар точь-в-точь повторял случившееся.
А всего какие-то три недели назад по ночам будили серые сны. Смазанные, нечеткие образы, прах и пепел, которые кружились в воздухе по безлюдным улицам. Во сне он шел по пустому городу… пустому, потому что убил его жителей, выпив всех до единого. В такие ночи он просыпался в холодном поту и до утра не смыкал глаз.
Наставник, передавая опыт пожирателя магии, однажды предупредил: серые сны указывают, что приближается безумие, а с ним – и смерть.
Но сон про старого пожирателя по силе ужаса переплюнул все серые сны…
Тихо одевшись, мужчина покинул комнату. Беспрепятственно выйдя во двор замка, постоял несколько долгих минут, впитывая в себя первое тепло солнечных лучей.
После тьмы ночи хотелось света – и он поднялся на крепостную стену.
С ее высоты земли барона Хадиуса смотрелись как на ладони. И завороженный открывающимся видом Паук часто останавливался, идя по боевому ходу, защищенному мощной стеной.
Столько красок… Сочная зелень лугов, наливающиеся спелостью желтые поля пшеницы и ржи. Вдалеке вилась голубая лента реки, за нею полыхало алое маковое раздолье, предвестник мертвоземья. Зловещие развалины обители темного чародея виднелись размытым пятном черноты. И хотя они портили пеструю картину, она продолжала радовать взор. Даже такой огрубевший душой человек, как Паук, чувствовал красоту и попадал под ее влияние. Особенно мощно била под дых она после жизни в столице.
Столица Пантилии не могла похвастаться яркими чистыми красками, удручая приглушенными, словно припыленными оттенками – даже деревья не радовали глаз изумрудом зелени, выглядя уныло и безжизненно.
Больше всего Паук ненавидел красный. Отвратительный цвет крови, колер плаща убийцы магов.
Руки его тоже нередко оказывались алыми, когда Сирский приказывал отправить подследственного к его покровителю – Проклятому.
До встречи со стариком Паук знал: ни один пожиратель не умер от глубокой старости или хотя бы от болезни. Они сходили с ума – и орден их убивал. Использовал, а потом избавлялся. Так кто после этого чудовище? Паук, выпивающий чужие жизни? Тот, которым управляли с помощью ошейника? Или орден, который держит магический поводок от артефакта, душащего за неповиновение?
Все чаще он задумывался о том, как достойнее оборвать свое существование. Уйти, забрав с собой ненавистного магистра. К сожалению, пока ошейник сдавливал шею, к Марку Сирскому ему не подобраться.
Прогуливаясь по боевому ходу в одиночестве, легко забыть о том, кто он и что собственная жизнь ему не принадлежит.
Время текло незаметно, и он не замечал его бег, поглощенный созерцанием Заречного края. И приглушенные голоса не сразу привлекли его внимание. Обернувшись назад, Паук крепко ухватился за парапет, ограждающий от падения во двор.
В саду, посреди грядок с целебными травами, разбитых еще первой баронессой, стояли мужчина и женщина. Магистр и спасенная им целительница. Храмовник что-то говорил, бодро жестикулируя руками. Паук весь обратился в слух, но слова Сирского все равно слышал плохо. Зато острое зрение не подвело – по лицу светловолосой девушки легко читалось, что храмовник произносил малоприятные вещи. И то, как она испуганно прижимала к груди пучок трав, говорило о многом.
В сравнении с овдовевшей баронессой Иванна Цветова не могла похвастаться яркой красотой: невысокая, худощавая, волосы светло-русого, обыденного для Заречного края цвета, приятные черты лица – и все. Хотя нет, Всеотец подарил целительнице выразительные карие очи, которые, казалось, видели человека насквозь. И потому Пауку не хотелось встречаться с ней взглядами – слишком черной была его душа.
Но главное очарование девушки заключалось в том, что она обладала манящим даром…
Паук невольно облизал губы и тут же мысленно цыкнул на оживившегося монстра внутри. Пришлось даже отвернуться, чтобы вид чародейки не будил аппетит.
Нет, он не пил целителей и не собирался в будущем. Жалостливые, безобидные, ответственные они не учили боевые заклинания, даже чтобы защитить собственные жизни. Как таким причинить вред? А тем более лишить светлого дара, спасающего людей?..
Девушка вскрикнула – и задумавшийся пожиратель вскинул голову. Магистр, медленно шагая, теснил целительницу к засохшей яблоне. Когда за ее спиной оказалась преграда, Иванна попыталась ускользнуть в сторону – Сирский не позволил, расставляя руки. Еще один шаг со стороны мужчины – и она прижата к шершавому стволу дерева.
Знакомая ситуация: "волк", большой любитель женщин, нашел очередную игрушку. Только на сколько ночей? Азартные Бьорн с Грокхом наверняка уже сделали ставки…
Пожиратель, стиснув зубы, отвернулся.
V. Побег.
Марк Сирский смотрит на меня так, словно только что сделал бесценный подарок.