другими чудовищами неизмеримой силы им больше незачем, и расклад сил изменился вот прямо сейчас, этим самым утром…
Что ж, в этом случае агент Дернович сильно удивится, если кто-то из них доживет до конца 1957 года. Обуявший его страх был так силен, что он на мгновение забыл, зачем здесь оказался. Зато не забыла агент Вулф.
– Думаю, мы его нашли, – легкое подергивание верхней губы приблизилось к счастливой улыбке на рекордное расстояние: ближе агент Дернович в жизни не видел. – Да, думаю, мы, наконец, его нашли, – она моргнула. – Или ее.
Ухо наконец решило стать реальной проблемой. В крошечной аптечке первой помощи, прилагавшейся к рюкзаку, нашелся всего один тонюсенький пластырь, который отвалился примерно через час (все это время Малкольм отчаянно пытался заправить его под то, что осталось от шапки). От такой раны не помрешь, понятное дело, но нервы она портила изрядно. В четвертый раз за час он вымыл руки в реке, проводив глазами медную струйку крови, мигом разошедшуюся в потоке. Как все медленно… Он недостаточно проворно удалялся от места происшествия с машиной. Люди обратят внимание… Будут задавать вопросы… Настойчивые такие вопросы.
Станут смотреть на него.
Короче, дилемма образовалась такая: он движется недостаточно быстро, но чтобы двигаться достаточно быстро, ему нужно поймать попутку, а это разрешалось делать только в самом крайнем случае. Нынешние обстоятельства в эту категорию, бесспорно, вписывались. Однако в любой нормальной машине люди наверняка запомнят чужака, истекающего кровью из дырки на том месте, где полагается быть уху, целому и здоровому.
Он снова решил помолиться и преклонил колена.
– Помоги мне, Митера Тея, – прошептал Малкольм в стиснутые ладони, которые все еще жгло после ледяных укусов реки. – Второй раз прошу твоей милости. Ответь, что делать слуге твоему?
Единственным ответом ему было неумолчное журчание воды.
– Да будет так, – пробормотал он. – Благодарю.
Он просто пойдет дальше. Не станет обращать внимание на ухо. Кровь остановится… или нет. Но, что бы ни случилось, он должен верить, что его не оставят, о нем позаботятся.
И о нем явно заботились – по крайней мере, до конца дня. Речная тропа была не особенно тяжела. Правда, она временами виляла, сворачивая обратно к дороге, на которую он принципиально не хотел возвращаться, а то, случалось, ныряла под мосты. Солнце сползало вниз по зимнему небу. Малкольм проголодался и вспомнил про печенье, которое начал и не закончил… – неужто всего лишь этим самым утром? Точно. Печенье и смерть двух незнакомых человек. Которые хотели убить его.
– За тобой станут охотиться, – сказала ему Митера Тея. – Я помогу тебе, если смогу, но тебя не должны поймать. Любой ценой.
«Любой ценой», – подумал он, и перед глазами встала лужа на месте расплавленного автомобиля и этот, первый из мужиков, который просто взял и взорвался. Он сделал глубокий вдох и постарался просто об этом не думать. Митере Тее уж всяко виднее. В конце концов, он ей молился, хоть она и не была ни драконом, ни даже каким-нибудь там божеством. Она всегда за ним присматривала, и этого было довольно. Она избрала его для этой миссии, тренировала его, готовила, и пусть прошел целый год с тех пор, как он видел ее последний раз, – она ушла в мир, чтобы нести весть Верящего, – у него в жизни никогда не было никого, больше похожего на мать.
– Спасибо, – снова сказал он ей, сам почти не заметив, что произнес какие-то слова.
Малкольм сделал привал под мостом, чтобы прикончить печенье. Выудил его из рюкзака, проглотил, подождал, пока пройдет грузовик, стоя…
А потом вдруг почему-то лежа. Он очнулся лицом в грязь, куда ткнулся, когда решил потерять сознание. Теперь кровь шла еще и из носа. Малкольм сел, медленно – в голове все еще плыло, – стащил драный блин шапки, потрогал липкую дрянь на месте уха. Вот как ему удается так долго кровоточить, а? Небось, и голова из-за этого закружилась – из-за кровопотери.
Он вымыл физиономию в реке, кряхтя и хватая ртом воздух от холода; плеснул водой в ухо – оттуда сей же час потекла свежая кровь.
– Да это просто смешно! – свирепо пробормотал Малкольм. – Это же ухо…
Тут до него дошло. Правоохранительные органы в США и Канаде частенько покрывали свои пули антикоагулянтом. Правда, не тогда, когда стреляли в людей. Когда стреляли в драконов. Драконья шкура – невероятно прочная. Часто пули от нее просто отскакивали, но если нет, рана затягивалась почти на глазах. Антикоагулянтами Америка была обязана последним десяти годам холодной войны с Советским Союзом… хотя ни одна из сторон на самом деле не вела боевых действий против драконов. Кто бы мог подумать, что в годы мнимого мира гонка вооружений расцветет еще пышнее, чем в реальную войну! Мораль у басни в любом случае была одна: люди нынче смогли бы застрелить не только себе подобного, а он, Малкольм, теперь до смерти истечет кровью от раны в ухе, черт бы его подрал, и это в первый же день миссии. Вот так. И ничего тут не поделаешь. Ему нужен был нормальный перевязочный материал – бинт, пластырь, – который хотя бы сможет закрыть рану и продержать ее в таком состоянии, пока антикоагулянт не выведется из организма естественным путем. Придется искать аптеку.
– Это было бы полезно, – сказала агент Вулф с пассажирского места. – Был один циркуляр по международному и межведомственному сотрудничеству.
– Вы что, правда читаете циркуляры? – скривился агент Дернович.
– А вы что, нет?
Он искоса поглядел на нее: да, так и есть, на физиономии написано честное отвращение. Он снова вздохнул.
– Сообщить о себе и своей миссии службе безопасности Королевской канадской полиции только после того, как двое наших агентов сложили головы на их территории, – не самая хорошая идея. Может выйти боком.
Он проводил глазами еще один автомобиль на встречной полосе: огромный «олдсмобиль», двое спереди, оба – точно в таких же шляпах, в какой сейчас щеголял Дернович.
– Помяни канадского черта, – проворчал он, – и на тебе, едет.
Агент Вулф даже обернулась, чтобы поглядеть вслед коллегам.
– Ну, еще привлеките к себе немного внимания, а? – буркнул Дернович. – Чего ж нет-то? Хорошее дело!
– Если вы опознали в них агентов, – невозмутимо ответила Вулф, – они стопроцентно опознали их в нас.
Он быстро глянул в зеркало заднего вида. Разворачиваться «олдсмобиль» вроде бы не собирался. Но агент Вулф была права. Да, опять. Черт бы ее побрал.
Охохонюшки.
– Можете уже прекратить? – кисло осведомилась она. – Как только замечаешь эти ваши постоянные вздохи, развидеть потом уже невозможно, как ни пытайся.
Агент Дернович с удовольствием испустил еще один вздох, погромче.
– А вы есть не хотите? Я вот не позавтракал.
– Я перехватила крутое яйцо в отеле.
– Примем это за «да».
С моста он заметил с левой стороны забегаловку – через улицу от небольшой аптеки. Ничем не хуже любой другой. К тому же, если Королевская конная и правда решит вернуться и задать им парочку вопросов, будет лучше, если сделать вид, что они с Вулф специально их тут поджидают.
Колокольчик над дверью звякнул. Малкольм вошел. Заведение вроде бы как раз, какое нужно. Снаружи мост. «Аптека у Бетти» – гласила вывеска.
«Прошу, направь мои слова, – взмолился он про себя. – Прошу, пусть мне не надо будет убивать эту Бетти».
– Чем могу помочь? – спросил откуда-то изнутри женский голос, не успел стихнуть перезвон.
Саму Бетти за полками видно не было.
– Бинт есть?
– Сейчас глянем, что у нас есть.
По проходу между стеллажами к нему двинулись шаги. Малкольм слегка ударился в панику; пришлось взять себя в руки и не дать тут же, на месте, стрекача к двери.
Однако появившаяся наконец из-за шкафа с суппозиториями женщина оказалась такая маленькая, такая сдобная, и очки у нее были формой как кошачий глаз…
– Ох! – воскликнула она, уставившись на его многострадальное ухо. – Да что ж с тобой такое случилось, голубчик?
Малкольм машинально прикрыл ухо рукой. Что отвечать, он придумать не успел. «Меня подстрелили» – скверное начало для легкой беседы.
И тут же ее взгляд соскользнул на запястье: рукав у него чуть откатился, открывая голую кожу. И синие знаки на ней. Лицо женщины мигом посерьезнело. Малкольм напрягся, спешно перебирая в голове варианты. Физически он легко возьмет над ней верх, но дальше наверняка придется…
– Это что, опять те клятые хулиганы в школе? – участливо спросила она.
Малкольм враз отупел. Что это еще должно значить?
– Чего? – осторожно переспросил он.
Она покачала головой, поцокала языком, взяла его за локоть и повела к полке с бинтами и пластырями.
– Я думала, оно все уже прекратилось после того, как утонул тот бедный малыш из Вейлмаунта. Понятно, что ваши здесь большой популярностью не пользуются, но насилие, оно ведь ничего не говорит о жертве, зато очень много – о том, кто его чинит.
Она взяла коробку, открыла, вынула ватный тампон.
– Я могу сам, – он попробовал перехватить ее руку.
– У тебя, стало быть, глаза сбоку головы растут? – саркастически заметила она, промокая кровь, потом взяла большой пластырь, отлепила клейкую часть и очень плотно наложила на рану и дальше, за ухо, на тыльную сторону раковины.
– Крови-то сколько, – заметила она. – Я, между прочим, Бетти.
– Я Малкольм, – ляпнул Малкольм и сам себе удивился. – Вы пахнете цветами.
– Это мои духи, – улыбнулась она. – Называются «Первозданность»[1].
Она двинулась куда-то в глубь магазина, явно ожидая, что Малкольм последует за ней. Он последовал.
– Немного экстравагантно для крестьянской Британской Колумбии, но у женщины должны быть свои забавы, ты как считаешь?
В задней части оказался прилавок с кассой. Несколько