Кемпинг располагался за пределами деревни и выходил прямо к морю. Узкая дорога, по которой они ехали, петляла мимо его территории, спускаясь затем вниз по склону, который, в свою очередь, резко заканчивался галечным пляжем. Здесь между камнями журчал ручей, то скрываясь под ними, то появляясь рядом с соленой водой. Пейзаж, как и обещал Уильям, впечатлял.
А все благодаря огромным утесам, закрывающим пляж от ветров. Одним из них и был Голден-Кэп, самая высокая точка во всем графстве. Утес почти на шестьсот футов вздымался над бухтой Лайм-Бэй. По словам Уилла, с него открывается потрясающий вид не только на море и городок Лайм-Реджис, что лежал к западу от них, но и на весь Дорсет, что во всей своей красе простирался в сторону севера.
Голдейкер сказал, что подъем на утес поможет им согреться, но сначала они должны поставить палатку. Кроме того, рассказал он, внизу, ближе к морю есть паб «Якорь» – видишь его, Лил? Они зайдут туда основательно поужинать, после того, как спустятся вниз.
Площадка кемпинга состояла из двух частей – обе находились с восточной стороны дороги, что вела к берегу, напротив утеса Голден-Кэп.
В одной части кемпинга стояли сдававшиеся напрокат трейлеры, а чуть ниже, на террасе естественного происхождения, была устроена палаточная площадка. Несмотря на ветер и холод, на поросшем травой участке стояло с десяток ярких палаток самых разных расцветок.
– Сразу видно, англичане, – сказала Лили, покачав головой.
Уильям рассмеялся. Ничто не способно помешать англичанину, если тот вознамерился отдохнуть.
Они свернули на территорию кемпинга. Припарковав машину, Уилл быстро зашагал к маленькому домику, чтобы заплатить за право пользования крошечным лоскутком земли, на котором они поставят палатку. Минут через пять он вернулся, и они принялись устанавливать свое временное жилище. На это ушло примерно полчаса. Оставив внутри спальные мешки и одеяла, пара приготовилась совершить марш-бросок к утесу Голден-Кэп, чтобы полюбоваться морским – и не только – видом.
Они зашагали вперед, следуя указателю. Уильям шел первым. Рюкзак за спиной, уверенная походка… Время от времени туристы отдыхали – спешить было некуда. Они делали остановки, чтобы нащелкать побольше снимков. Или же покопаться в рюкзаке Уилла, в котором Лили обнаружила плитки шоколада, орешки, фрукты, воду и даже бутылку красного вина и два стакана. Сев спиной к огромному валуну, они любовались долиной Маршвуд-Вейл, что простиралась перед ними, плавно изгибаясь вверх, к древней крепости, которая, как сказал Уилл, называется Пилсдон-Пен. Еще месяц, добавил он, и зеленую мантию Голден-Кэп украсит своим буйным золотым цветением дрок.
Когда они, наконец, поднялись на вершину утеса, там все оказалось так, как и обещал Лили ее друг. Увы, ветер был таким сильным, что они не стали задерживаться слишком долго. И все же с запада, в сером полуденном свете, им подмигивал полумесяц Лайм-Реджис, а на востоке Юрское побережье[2] Дорсета так и манило полюбоваться пляжем Чезил-Бич, протянувшимся на целых восемнадцать миль. Неудивительно, что с такого расстояния самые дальние валуны казались булыжниками, а то и вообще галькой размером с горошину. Изгибаясь, эта длинная береговая линия как будто заключала в объятия огромную лагуну, которая сейчас тускло поблескивала в неярких лучах солнца.
Море в этот день было серым, однако небо – голубым. По небу, как будто убегая от солнца, неслись облака. Птиц почему-то не было, что Лили нашла странным. Она ожидала увидеть здесь чаек, но их нигде не было видно. Единственным звуком был нескончаемый вой ветра.
– Только чокнутый мог привести меня сюда, – сказала она Голдейкеру. – Здесь даже птицы – и те не выдерживают.
На что тот радостно откликнулся.
– Поплывем во Францию? – предложил он. – Мне кажется, я доплыл бы.
Уилл посмотрел на свою спутницу; его лицо было по-мальчишески задорным и лукавым. И тут же импульсивно, хотя и слегка застенчиво – что очень понравилось его подруге – спросил:
– Лили, могу я поцеловать тебя?
– Странный вопрос от парня, с которым я делила стаканчик для зубных щеток, – фыркнула женщина.
– Так это значит «да»?
– Пожалуй, так.
Он наклонился и поцеловал ее. Нежный поцелуй, не предполагавший ничего большего. Что тоже ей понравилось. И она ответила на него, чувствуя, как в глубине ее, как когда-то, проснулось желание.
По пути обратно в кемпинг Голдейкер поцеловал ее снова. На этот раз он не стал спрашивать разрешения – просто внезапно остановился, и Лили по выражению его лица поняла, что за этим последует. Она поймала себя на том, что ей этого хочется, хотя в этом же таилась и опасность.
– Я вернула мою прежнюю жизнь, Уилл, – сказала она. – Не хотелось бы снова ее потерять.
– Давай не будем говорить об этом, – произнес он. – Пока. Я не говорю, что никогда не будем, потому что для меня многое изменилось. Я тоже стал другим.
– Что ты хочешь этим сказать? У тебя кто-то появился?
– Я не стал бы просить тебя приехать сюда, если б у меня кто-то был. Надеюсь, что и ты бы не приехала, будь у тебя кто-то.
– Я же сказала, что у меня никого нет.
– Но ведь был же? За последние месяцы? А вот у меня не было, и…
– Уильям! – В интонации, с которой Лили произнесла его имя, прозвучало предостережение.
– Ладно, проехали, – быстро произнес молодой человек. – Меня это не касается.
Они зашагали дальше.
В ту ночь они занимались любовью. Фостер не могла сказать, что стояло за желанием Уильяма – помимо физиологии и некой животной похоти, которая обычно возникает, когда мужчина и женщина оказываются в тесном пространстве после приятного совместного дня. С ее стороны это было что-то вроде пятьдесят на пятьдесят. Наполовину похоть, если быть честной с самой собой. И наполовину любопытство, если быть еще более честной.
Потому что раньше их совокупления были столь яростными, что завершались, едва успев начаться, вслед за чем следовало жалкое извинение и обещание, что «в следующий раз все будет по-другому». И хотя каждый раз все оставалось по-прежнему, Лили все равно надеялась, что что-то изменится. Так что теперь ей было просто любопытно.
Поэтому она позволила Голдейкеру соблазнить себя, как только заметила признаки того, что ему этого хочется. Серьезный взгляд, прикосновение его теплой руки к ее затылку, когда они возвращались из паба, в котором поели, то, как нежно он убрал ей за ухо прядь волос. Когда же он, без всяких предисловий, сказал ей то, к чему она давно привыкла: «Хочешь заняться со мной любовью, Лили?», женщина по достоинству оценила его новое мужество. Уилл честно признался в том, чего ему хочется, вместо того, чтобы делать вид, будто все получилось само собой. Что, в свою очередь, заставило ее задуматься о том, не была ли ее собственная похоть источником его бед.
На этот раз она позволила ему взять инициативу в свои руки, разрешила быть ведущим в их дуэте. И затем они некоторое время лежали рядом на боку, держась за руки и положив переплетенные пальцы ей на бедро.
– Я люблю тебя, – произнес Уилл. – Сейчас и всегда.
Лили улыбнулась, но не сказала тех слов, которые он ожидал услышать. Она подумала, что услышит его протест, что он начнет просить большего, как это бывало в прошлом, но ошиблась. Вместо этого Уилл улыбнулся и проговорил:
– Итак… Как тебе было?
– Ты отлично знаешь, как мне было. Но, Уильям… – Фостер ожидала, что он насторожится, но этого не произошло, о чем свидетельствовало открытое выражение его лица. – Это ничего не меняет, – добавила она. – Согласна, здесь красиво. Но я все равно не хочу уезжать из Лондона.
– Пока, – сказал ее друг. – Добавь слово «пока». Ты же знаешь, оно ждет, когда его произнесут.
– Ну, я не знаю…
– Пока, – подсказал молодой человек.
Лили поняла, что он предлагает ей компромисс, и согласилась:
– Пока не знаю.
Уильям протянул руку и прикоснулся к ее соску. Она мгновенно ощутила то, что ей и полагалось ощутить: ей стало жарко между ног – верный признак того, что она готова принять его.
– А ты развратник, – сказала она ему.
– Ты еще не знаешь, каким я могу быть, – ответил он.
Апрель, 15-е
Лили выспалась гораздо лучше, чем ожидала выспаться в палатке, на земле и в жутком холоде. Она спала без сновидений, крепко, и когда проснулась, то увидела на парусине палатки солнечный ореол. Тогда женщина откатилась на свою сторону, чтобы посмотреть на спящего Уильяма, но его на месте не оказалось.
На какой-то миг она ощутила себя Джульеттой в склепе, однако классическая строчка «а мне ни капли не оставил» относилась к сильной жажде, а не к желанию вечного покоя. Ее мучили и жажда, и чувство голода; правда, последнее было непривычно, потому что обычно, проснувшись, она не хотела есть.
Фостер потянулась, зевнула и пошарила рукой в поисках разбросанной одежды. Было видно, как из ноздрей у нее вырывается пар – как у фыркающего быка. Она не испытывала ни малейшего желания вылезать голой из-под стеганого одеяла и из спального мешка.
Как оказалось, сделать это было нелегко, однако, с кряхтениями и стонами, ей это все же удалось. Женщина несколько раз окликнула Уильяма, но он так и не откликнулся. Она расстегнула на палатке молнию и высунула голову наружу, навстречу прекрасному утру. На небе не видно было ни облачка, но по-прежнему нигде не было птиц. Наверное, улетели в Испанию, решила Лили. Разве можно винить их за это?
Она позвала Голдейкера еще раз, моргая от яркого утреннего света. Его нигде не было, как не было никого и возле соседних палаток. Либо было слишком холодно, либо слишком рано, либо и то, и другое. Взгляд на часы подсказал, что сейчас семь тридцать. Недовольно проворчав, Лили юркнула обратно в палатку.
Черт, такое ощущение, будто рот и глотка покрыты тонким слоем песка! Здесь где-то должна оставаться вода, надо срочно ее найти… Кроме того, женщине хотелось в туалет, но с этим можно было и обождать. В рюкзаке у Уилла наверняка есть вода, сообразила Лили и на четвереньках подобралась к нему.