Потом приезжали, хвалили: «Ну вот, видишь, Лобов? А ты говорил!» А что он? Ядром все-таки послужило хозяйство самой «Зеленой Поляны», его особая и, пожалуй, основная статья — молочное животноводство. Он лишь додумался до того, чего не скумекал бы только дурак. Грубых кормов сколько угодно рядом. Газеты писали о каком-то особом умении хозяйствовать. Куда там, в самом деле, — тысячное стадо коров…
Степан Иванович, откладывая газеты, прятал усмешку. Нашли особое умение! Ведь и в полеводстве он вроде придерживался планов, да умело гнул свое. Взять хотя бы то же огородничество. Есть скот — есть и навоз. А легко ли все это давалось? Пришлось засесть и за книги. Вначале он разбирался в них с трудом, с недоверием заглядывая за каждую следующую страницу. Марфа, просыпаясь за полночь, видя его, насквозь прокуренного, склоненным за тетрадками, насильно волокла в постель, стаскивала сапоги и неизвестно кого кляла на чем свет стоит. Он засыпал мгновенно, прося разбудить пораньше. Марфа жалела мужа и не будила. Шутка ли, человек ворочает чуть ли не четвертью района, надо же ему и отдохнуть и поспать. Она подходила к столу, заваленному окурками и книгами. Она не раз загоралась желанием растопить печку и бросить их туда все, до последнего обрывка. Но она видела: муж все свободнее разговаривает, даже спорит с приезжим начальством. И все же она не раз, выбрав момент, подступалась к нему: «Ты бы, Степан, отдохнул, не уйдут от тебя бумаги. Хоть разводись с тобой. Что имеешь мужа, что нет…» Она была хорошей женой, и попробуй кто-нибудь обидь при ней, хотя бы и за глаза, Лобова! Она не сразу, пусть трудно, научилась уважать его за невиданное упорство, за то, что теперь он знал больше других, своим горбом дошел, без всяких там академий, и умел здорово срезать какого-нибудь зарвавшегося выскочку из района.
Степан Лобов постарел и пополнел. Приехал он на совещание с тайной уверенностью, что очередная «говориловка» ничего практически не изменит. Он ехал в город главным образом ради своих дел. Нужно достать хотя бы полмиллиона штук кирпича для закладки фундаментов под новые фермы, заключить дополнительный договор с автоконторой, договориться с банком, достать запчасти для автомашин, химикаты для обработки зерна. Нужно было сделать массу других дел. И любое из них, в отдельности взятое, для Лобова куда важнее самого совещания. Он просматривал свой блокнот, досадливо хмурился и решал, что можно поручить сделать Черноярову, агроному. «Придется вызвать главбуха Евсеича, — подумал Лобов. — Без него не обойдешься, у него здесь добрая сотня знакомых. Придется старика шевельнуть».
Лобов сидел и думал в тесной комнате, в доме одного из своих городских знакомых, на окраине города. Жеребца распрягли во дворе.
Вошел Чернояров, хлопнул по ладони шапкой, запорошенной сенной трухой.
— Мороз лютует с утра. Ты, Степан, готов? Думаю, переночуем сегодня, чтобы лошадь не гнать? Закончим-то к полночи.
— Думаю, переночуем. Я сижу тут, считаю, надо было главбуха захватить. Корма Вакуле хватит?
— Есть, — сказал Чернояров. — Овса полмешка, клевер есть. Здорово он перепал, гнали, что ли, сильно. Привык я к этой скотине, умный, черт. Что хозяин? —
Чернояров кивнул на закрытую дверь, из-за нее доносился стук посуды и негромкие голоса.
— Хозяин — мужик свой. Отвел комнату — значит, не выгонит. Диван с кроватью есть, кто-нибудь на полу ляжет.
— Может, в гостиницу удастся устроиться, — сказал Чернояров.
— Я не пойду. Здесь перебуду. Где Карасев? — В город ушел. К началу, говорит, приду.
— Приехали?
— Поедем. Завтракал?
— Не хочу. Там перехватим. Интересно, что там сегодня говорить будут?
Чернояров нахлобучил шапку волчьим мехом вверх, на Степана насмешливо сверкнули из-под нее черные глаза.
Совещание открылось большим докладом Дербачева о положении сельского хозяйства области. Народу много. Балкон, вестибюль, зал — все набито до отказа. В фойе — диаграммы, плакаты, фотовыставка, графики планов порайонно, по отдельным передовым колхозам, совхозам и МТС. Поздно вечером, накануне совещания, Дербачев сам все осмотрел и дал последние указания. За ночь все доделали и исправили. Юлия Сергеевна была в президиуме, вторая слева в первом ряду. На ней теплый серо-голубой свитер с глухим высоким воротником. Дмитрий видел: время от времени она что-то записывала. Он сидел на балконе, во втором ряду, и внимательно слушал. От завода «Сельхозмаш» на совещании были еще Селиванов и Малюгин. На имя Полякова прислали пригласительный билет из обкома. Владислав Казимирович время от времени начинал беспокойно думать, ерзая в кресле: что бы это значило? И решил на всякий случай присмотреться к Полякову и сойтись с ним поближе.
Степан Лобов, сидевший в первом ярусе и привыкший скучать на таких совещаниях, отыскивал знакомых и дружков и кивал в ответ на многочисленные приветствия. Пожалуй, каждый четвертый здесь ему знаком. В пределах области у него установились свои связи: одни выручали его, другим помог он сам. А доставать шифер ему пришлось даже в соседней области. Сам того не подозревая, он здоровался со своими знакомыми по-разному. Тем, кто ему обязан, он просто поднимал руку, а тех, от кого сам зависел, он приветствовал еще и легким наклоном головы. Он видел и Борисову, и Дмитрия, и Селиванова, у директора «Сельхозмаша» выпрашивал в прошлом году подшипники и другие запчасти. Темная бархатная обивка кресел и лож, многоламповые тяжелые люстры (театр отстраивали после войны пленные немцы), раздвинутый тяжелый бархатный занавес — все это не шло к разномастной публике в сапогах, в кожаных безрукавках, в пиджаках, в платках и видавших виды гимнастерках с темными проколами от орденов и медалей. Одни одеты победней и попроще, другие — напоказ, жилистые темные шеи неловко перетянуты белыми воротничками, захлестнуты неумело повязанными галстуками. Степан Лобов добродушно усмехается, поглядывая искоса на своего соседа — председателя «Красных Зорь» Потапова. Они уже несколько лет соревнуются и соперничают. Сейчас у соседа до порезов выскоблено бритвой лицо, от него пахнет одеколоном. Зато ему неудобно, неловко, новый костюм сидит на нем коробом. Высвобождая шею, он то и дело дергает головой. Степан Лобов посмеивается, злорадствует. Постепенно его захватывает доклад, он перестает интересоваться знакомыми. Дербачев говорит горячо, старается сдерживаться. Степану Лобову видны из-за трибуны плечи Дербачева и его голова. Усилитель рядом, на стене, за спиной, и слышно дыхание оратора. Дербачев выдвигает десятки предложений. Фермы водоплавающих на севере области, увеличение площадей зерновых в центре и на юге, говорит о культурной работе на селе, о помощи МТС в животноводстве, о десятках других, не менее важных дел. И Степан Лобов горячо аплодирует этому крупноголовому человеку, забывая о всех своих неотложных делах, и думает теперь о тех общих неполадках и непорядках, которые перечисляет докладчик. «Правильно, — шепчет он, — молодец!»
Степан Лобов удивлен, взбудоражен — такой хватки ни у кого еще не было. Это хозяин, мужик. Ай, сукин сын, ай, молодец! И президиум разморозило. Ишь замотали головами, шепчутся.
— Мы должны по-хозяйски перетряхнуть все свои старые нормы и обычаи, — гремит под конец у Лобова за спиной. — Мы должны научиться хозяйничать по-новому. Предъявляемых нам задач, народом предъявляемых, не решить, цепляясь за дедовские уклады, цепляясь за старое отношение к земле и технике, к людям. Прислушайтесь к этим цифрам. За прошлый год средняя урожайность в области составила: озимых семь центнеров с га, яровых и того меньше — четыре с небольшим. Ни зерна, ни соломы. Без зерна мы не поднимем животноводства. В чем дело? Отовсюду жалобы: люди не хотят работать, люди уходят из колхозов. Получается заколдованный круг. Люди не хотят работать — получать нечего. А можно получать, не работая? Нельзя! Где выход? Мое мнение таково: колхозам нужно разрешить изыскать средства для первого шага. Заинтересовать людей. Нужно разрешить им внести в свои планы необходимые изменения. Мы много думали и советовались. Земли порядком истощены. Война тяжело сказалась, по поголовью скота, особенно коров, мы никак не перешагнем довоенный, уровень, но и тот навоз, который есть, плохо используется: не вывозится, пропадает у конюшен и скотных дворов. С этим надо решительно и навсегда покончить. Недостаток органических удобрений необходимо возместить. Чем и как? На севере области богатейшие торфяные болота. Есть торф и в пойме Острицы. Колхозы в этих местах должны организовать добычу торфа на удобрение сами. Для остальных колхозов области нужно организовать добычу и завоз торфа. Здесь много сложностей. А когда коммунисты отступали? Только в исключительных случаях. Сейчас нет такой необходимости, товарищи. Я упоминал о пойме Острицы. Колхозы здесь, за редким исключением, мало обращают внимание на животноводство, а возможности у них богатейшие. Грубых кормов масса, пастбищ масса. И каких пастбищ! Колхозам в пойме Острицы лучше всего взять курс на усиленное развитие животноводства — можно выкупать в молоке всю страну, товарищи. Хотелось бы поставить в пример «Зеленую Поляну», где председателем товарищ Лобов.
В ответ на одобрительный шумок Дербачев кивнул головой.
— Купать — сильно сказано, хотя для свежести кожи некоторые красотки, говорят, умываются молоком. Ладно, мы не пострадаем. Дела, дела-то сколько, настоящего, нужного дела! Трудно, очень трудно. А начинать надо. Опять же в первую очередь встает вопрос с оплатой. Почему, например, не сократить земли под пары и не засеять энное количество их пшеницей, специально предназначенной для раздачи по трудодням? Пусть это не примут за обязательный рецепт. В районах на местах нужно внимательно подойти к нуждам каждого хозяйства и вскрыть другие подобные резервы. Их много, нужно нащупать. Советская власть — это не нечто застывшее, неизменное: советская власть — это вечное развитие, вечное движение вперед, и то, что вчера было полезным, сегодня, наоборот, может стать вредным. Не пойми этого вовремя, сам для себя неожиданно можешь превратиться из друга во врага. Таков закон, основной закон диалектики, основной закон жизни.