— Спасибо. Не надо беспокоиться, я к Георгию Юрьевичу по делу.
— Дело не уйдет. Живем рядом, а друг друга в год раз видим, проходите, — сказала хозяйка ласково, отмечая и дорогое и ладное платье Юлии Сергеевны, и ее высокую стройную фигуру, и свежее красивое лицо. «Небось родила бы троих, так не выглядела б», — подумала она про себя с обидой. — Я уж так рада… Не стой, Георгий, возьми пальто, повесь.
Клепанов засмеялся.
— Ладно, ладно, мать. Свои люди. Что ты, право…
Он в полосатой пижаме, в шлепанцах, очень мужиковат, неловок и весь домашний. «Настоящий добропорядочный отец семейства», — подумала Юлия Сергеевна и почему-то развеселилась. Клепанов сейчас похож на кого угодно, только не на второго секретаря обкома. Он приглушил радио настолько, чтобы все-таки слышать.
— Садитесь, Юлия Сергеевна.
Из соседней комнаты выглянула дочь Клепанова — косички в стороны. Стрельнула в Юлию Сергеевну черным отцовским глазом и скрылась. Клепанов погрозил пальцем на закрытую дверь.
— Проворная, меньшая, — не без гордости сказал Клепанов, прислушиваясь одновременно к голосу Дербачева, приобретшего в записи красивый металлический оттенок.
«Мы — коммунисты, — говорил в это время Дербачев, — должны стать самыми разумными хозяевами. Учитесь разумно и выгодно хозяйствовать, товарищи председатели, учитесь беречь силы народа и постигайте науку экономической выгоды. Каждый колхоз может и должен найти средства для оплаты по трудодням, в разумных размерах, конечно, и тут не может быть двух мнений. Мы много сделали, должны сделать больше — в нашем социалистическом хозяйстве ресурсы для творческой инициативы масс неисчерпаемы, нужно искать, искать и еще раз искать».
— Хорошо говорит, — Клепанов нагнулся за кошкой, поднял ее на колени, и она сразу замурлыкала.
Юлия Сергеевна поморщилась — она не любила кошек.
Хозяйка незаметно и бесшумно накрыла на стол, принесла дымящийся кофе. Клепанов говорил о самых будничных вещах. Юлия Сергеевна поняла, что он озадачен ее неожиданным звонком и приходом и попросту прощупывает. Она не ошиблась, разговор предстоит трудный и, возможно, безрезультатный, от таких людей заранее не приходится ожидать чего-то определенного — Юлия Сергеевна готова. Она спокойно пила кофе, слушала выступление Дербачева по радио и разговаривала с хозяйкой. Когда из репродуктора понеслась бравурная музыка, Клепанов пригласил ее в кабинет, они закурили.
— Ну так что, Юлия Сергеевна? Мне кажется, вы обеспокоены.
— Немножко, — сказала Юлия Сергеевна. — Поэтому и пришла. Нужно посоветоваться. Знаете, если рубят голову, о волосах не плачут.
Клепанов вопросительно вздернул узкие плечи, и Юлия Сергеевна добавила:
— Мы давно знаем друг друга, Георгий Юрьевич, естественно, должны делиться своими сомнениями.
— Конечно, а как же иначе?
— Верите ли, Георгий Юрьевич, я сейчас словно на перепутье. Скажу прямо: не могу понять Дербачева. К чему он зовет?
Быстрый живой взгляд в сторону Борисовой, точно вспышка мелькнула в глазах Клепанова, мелькнула и пропала.
— Вы имеете в виду заключительное слово?
— Не верю я Дербачеву, — сказала Юлия Сергеевна. Клепанов ждал конкретного разговора.
— Весь шум, поднятый вокруг совещания, само оно… Не кажется вам, Георгий Юрьевич, это «реформаторство» всего-навсего попыткой реабилитировать в глазах ЦК какое-то свое прошлое? Не может он сам не видеть, что все его планы нереальны, не имеют под собой почвы.
И опять глаза Клепанова вспыхнули и погасли.
— В чем нереальны? — спросил он.
— Экономической базы совершенно никакой. И самое главное — Дербачев впадает в грубую политическую ошибку, ведет к открытой ревизии некоторых важных мероприятий партии. Зачем развязывать частнособственнические мужицкие инстинкты? Если не вмешаться, вовремя не остановить, партия нас по голове не погладит.
«Смело», — подумал Клепанов, понявший цель прихода Юлии Сергеевны. Доводы и опасения Борисовой были созвучны в чем-то его собственным, он имел случай не раз убедиться, что Дербачев хитрый мужик, так просто пальца в рот не положит. В свое время, когда Дербачев появился в Осторецке, Клепанов встретил его со скрытым раздражением, все прочили на место хромого Володина его, Клепанова. (Кстати, это обстоятельство играло немаловажную роль в решении Юлии Сергеевны опереться сейчас на второго секретаря.) Клепанов был дельным, исполнительным работником, с большим опытом, партийная дисциплина взяла в нем тогда верх. Он даже почувствовал облегчение до некоторой степени — все-таки не тебе первый обух. Клепанов оценил выгоду своего положения — быть вторым, особенно в последние месяцы, когда развернулась подготовка к совещанию. Он много и дельно помог Дербачеву, и опять все с той же мыслью, что палка о двух концах: если по лбу, то в первую очередь — не по собственному. Случись противоположное, тоже неплохо: всякий успех в области — хороший авторитет для всех работников обкома. Поэтому он относился к происходящему спокойно. Своими тревогами и сомнениями ни с кем не делился, он осторожен в таких делах. Приход Борисовой его озадачил и расстроил. Почему она решила обратиться к нему? Несмотря на всю справедливость и демократичность, Дербачев не потерпит противодействия. И с другой стороны, на такое с бухты-барахты не решишься. Борисова зря рисковать не станет. Не знает ли она больше, чем говорит?
— Перед совещанием, мне помнится, решение бюро принято единогласно, — осторожно начал он.
— Я не предполагала такого оборота, — резко оборвала Юлия Сергеевна. — На бюро шел разговор о разумных мероприятиях, на совещании Дербачев все повернул на сто восемьдесят градусов, я никогда не соглашусь, вы, вероятно, тоже. Я довела до сведения Николая Гавриловича, что имею отдельное мнение на этот счет, — добавила Юлия Сергеевна, подчеркивая каждое слово. — Мы должны правдиво информировать ЦК, Георгий Юрьевич.
«Ага! — чуть не вырвалось у Клепанова, он вовремя удержался. — Вот ты куда метишь!»
— Не слишком ли опрометчиво, Юлия Сергеевна? Не люблю проверки да комиссии, вы представляете, сколько сюда наедет? Не лучше ли еще разок поговорить на бюро? Посоветоваться, подойти критичнее. Да и не вижу я, чтобы Николай Гаврилович, как вы говорите, «повернул». Подумайте, Юлия Сергеевна, к чему торопиться? И ваши предложения еще более детально обсудим. Очень интересно у вас тогда на бюро вышло. Хотя предлагаемый вами способ доставать средства — несерьезен. Наши колхозы не потянут. Вопрос, конечно, другой, хотя первостепенный.
— Не захотят или не потянут?
— Думается, и то, и другое, Юлия Сергеевна, поверьте мне. Сейчас положение в колхозах далеко не блестящее. Нужных средств вам не собрать за сто лет.
— Не знаю. Как повернуть дело, как разъяснить людям.
— Не спорю. Все можно. Мы-то с вами знаем, потенции в нашем народе огромны. Знаете, я инженер, машиностроитель. Есть одно любопытное свойство металлов…
Юлия Сергеевна встала, высокая и стройная.
— Хорошо, Георгий Юрьевич, не надо дальше, я подумаю.
В ее голосе Клепанову почудилось отчуждение и легкий холодок. «Ладно, ладно, — сказал Клепанов. — Тебе хорошо, а мое дело — золотая серединка. А то придется, как школяру, на старости лет…»
— Будьте здоровы, Георгий Юрьевич, — она подала ему руку. — Я подумаю.
— Спокойной ночи, Юлия Сергеевна.
Ночью Клепанов встал, осторожно, стараясь не потревожить жену, оделся и вышел на улицу. «Вот и поднесла нелегкая! — честил он Борисову. — Разбередила! А чего тут гадать? Под дербачевским докладом десять своих подписей могу поставить, в самом деле — дальше некуда. Будить надо мысль, искать, искать надо — душно. Всего только и есть несколько приличных мало-мальски колхозов в области, та же «Зеленая Поляна» со своим одноруким председателем. На село приехать срамно: самый богатый трудодень — килограмм. А сколько килограмм стоит? Копейки! Заладила свое: электростанция, электростанция! На какие шиши?»
Было холодно, снег под ногами поскрипывал, мороз хватал за щеки. Клепанов ожесточенно тер лицо ладонью. Каждому мало-мальски умному человеку ясно: так дальше нельзя, думал он. Нужно что-то менять. Сельское хозяйство сейчас — карточный домик, шевельни пальцем — развалится. Из села словно насосом выкачивают все, что можно выкачать. Да еще навалить на них строительство! Гениальная голова! Черт знает что! И это бюрократическое планирование никуда не годится, Дербачев сто тысяч раз прав: так нельзя. Сам он, Клепанов, по всей совести целиком на стороне Дербачева, Дербачев ему куда симпатичнее и ближе Борисовой. Откуда только могла получиться такая железная лошадь? — с раздражением подумал он. Ходит как в шорах, ни одного шага в сторону, все по линейке. В войну ведь смелой была, подвиги совершала, через комсомол прошла и прочее и вон куда метнула. «Правдиво информировать… Долг коммуниста. Особое мнение». Нет, Клепанов не дурак, в вашу растутырицу не полезет, лучше всего золотая середина.
Он поднял голову. Во всем доме светилось только окно на четвертом этаже, бросавшее тусклое пятно света на пустынную площадь Революции. Он знал: окно в квартире Борисовой. «Не спит. Вот ведь лошадь». И тут он понял, что боится ее. Как от настывшей на морозе мраморной глыбы, от нее веяло холодом. Ум, логика и ни капли сердца. Что-то головоногое. «Интересно, — подумал он неожиданно, — был у нее хоть один мужик в жизни?»
Время за полночь, странно видеть шумную днем площадь совершенно пустой, с тусклыми фонарями в морозном сиянии. Ему захотелось тепла — лежать на горячем песке у моря, размышлять о приятном, об охоте или грибах. Он с тоской подумал о промелькнувшем отпуске. «Черт возьми, почему жизнь становится все безжалостнее и оглянуться некогда, времени меньше и меньше. Одни дела — скачи на четырех ногах, все плетешься где-то в хвосте».
Втянув голову в воротник, он перешел на другую сторону тротуара, освещенную луной. Несмотря на мрачные мысли, он уверен: совещание не пройдет бесследно. Дурак не поймет, а умный задумается. Уже хорошо. Очень хорошо. Так должно быть. В глаза ему бросилась собственная сгорбленная тень. Он выпрямился, отвернул воротник, вытащил руки из карманов. Перчатки он забыл дома, и кожу на пальцах сразу схватило морозом. Черт знает, когда-то ведь по две смены на высоте выдерживал. Вспомнить хотя бы высоковольтную на Урале, тянули к новым разработкам… Правда, давно, все же… Сразу застыл, как старая баба.