Олег ушёл, а Сашка продолжал лежать, вглядываясь в темноту. Рука всё ещё ощущала отдачу от револьвера. «Одним из главных достоинств револьвера является его постоянная готовность к стрельбе. Не нужно производить никаких дополнительных действий – достал и стреляй», – вспомнились слова тренера на первом занятии. Сашка ясно почувствовал, как деревянная рукоять тянет ладонь вниз. «Сразу ты не попадёшь, этот револьвер весит почти килограмм, да плюс отдача. При стрельбе ствол будет ощутимо дёргаться, потом привыкнешь». Ветров стоял рядом, с таким же револьвером в руке. Илья набрал самое большое количество очков на первых стрельбах. И что ему вечером сказал Краев? «Это не главное, если ты, конечно, не собрался в снайперы. Из автомата палить может и дебил. Вы же у нас скорее охранники, чем убийцы, для вас главное – голова…»
Зачем вспоминать всё это сейчас? Здесь, похоже, правила другие. Олег вон похвалил: молодец… Утешение было слабое. «Любой бы выстрелил на моём месте», – сказал Сашка сам себе. И не поверил. Было страшно. Даже сумрак в комнате пугал. Сашка вжался в холодную стену. За дверью слышался шорох, потом что-то упало. Но это было где-то там, очень далеко. А здесь, кроме него и тусклого лунного света, ничего не было.
Точно так же луна светила и в центре. Точно так же пробивался её свет через лёгкие шторы в квартире, где Сашка жил с родителями. Иногда в ранних зимних сумерках, когда отключали электричество, мама садилась проверять тетради рядом с Сашкиной кроватью. Отблески от керосинки и лунные квадратики мешались, путались на обоях. Маленький Сашка немыслимо хотел спать… И всё-таки сквозь сон ещё успевал почувствовать, как мамина рука гладит его по волосам, поправляет на нём одеяло. Это было так давно… И теперь никогда уже не повторится. Он вырос. А после того, что он сегодня сделал, маме и прикоснуться к нему будет противно. Она ведь мечтала, что сын станет медиком, станет жизни спасать, а он…
Сашка почувствовал, как устал за этот час. Лунные блики на стене колыхнулись, изменили свои очертания, превратились в мертвенно-бледные лица. Сашка зажмурился. Лица не исчезали. Они закружились в хороводе, и на каждое их движение Сашкин мозг реагировал мгновенно: расстояние, скорость и траектория пули, поражающая сила… Как будто не осталось в нём ничего, кроме чётких гвардейских инструкций. Сашка засмеялся. Сначала слабо и негромко, потом сильнее и сильнее, ударяясь головой и локтем о стену. Словно развернулась в нём таившаяся до сих пор пружина и вытолкнула этот смех наружу. Скрипнула дверь. Темнота шарахнулась в разные стороны, опасаясь за себя. Но Сашка не слышал скрипа, не видел свечного света – его колотило, и остановиться он не мог. Лицо… Траектория… Отдача в руке… Сашка закашлялся, захлебнулся смехом и слезами. В груди заболело. Кто-то поднёс свечу к самому его лицу, и Сашка увидел над собой Витьку Шиза.
– Привыкай… – произнёс командор.
6
Проснулся Сашка от холода: за ночь погода окончательно испортилась, в наспех заделанное окно дуло, влетали мелкие дождевые капли. Кеша спал, отвернувшись к стене. Он не мёрз в утеплённой куртке, к тому же под ним лежало свёрнутое вдвое армейское одеяло и рваный полосатый плед, наверняка добытый в развалинах. В квартире царила тишина.
Сашка встал, выглянул в большую комнату. Никого. Беспорядок. Он поёжился, покрепче запахнулся в форменку и втянул руки в рукава. Теплее не стало. Холодно было в комнате, холодно в душе. Даже голова была на удивление пустая и холодная. И мысли в ней перекатывались, как стылые камни. Что-то надо делать. Двигаться. Жить обычной жизнью. Тогда всё наладится.
Память подсунула воспоминание о том, с чего начинался день в Корпусе. Конечно, с толчеи в умывалке… Он прошёл к маленькому закутку, где из стены торчали водопроводные трубы, открутил вентиль. В подставленное снизу мятое ведро потекла тонкая струя буроватой воды, Сашка тронул струю пальцем – ледяная. Мыться и чистить зубы не хотелось. В бывшем санузле он обнаружил полуразвалившийся унитаз и ванну с просвечивающей кое-где из-под ржавчины и грязи голубой эмалью. Ни тем, ни другим ребята практически не пользовались – для всех целей больше подходили соседние развалины. Сашка сел на край ванны и тупо уставился перед собой. Прежней жизни не получалось. Ни в целом, ни в мелочах. Может, он просто не годится в штурмовики? И вообще в военные? А на что тогда годится?
– Что, желторотик, купаться собрался?
Сашка вздрогнул и обернулся. В дверях стоял Лёва с пустой бутылкой в руках.
– Я, когда трезвый, всегда бесшумно хожу, – похвалился он.
Лёва был некрасив: рыжие немытые космы свалялись, длинные худые руки неуклюже торчали из рукавов засаленного ватника, лицо казалось землистым и помятым. А ещё он был, несомненно, опасен – это Сашка почувствовал ещё вчера.
– Чего скривился? – Лёва смотрел на него заплывшими бледно-зелёными глазами. – Новые друзья не нравятся?
– Давай потом поговорим, – тихо сказал Сашка, – а пока я пойду.
Но рыжий вдруг заслонил дверь.
– Куда? Так не положено. Надо бы это, – он щёлкнул пальцами по горлу, – пузырь друганам поставить. За вчерашнего ханурика. Замочил – обмой.
Сашка встал и попытался отодвинуть Лёву с дороги. Но тот ухватил его за рукав.
– Ты что, глухой, салабон? Я говорю, возьми тару, принеси бухла. Ты ведь не особый здесь и не дома.
– Отвали, – грубо сказал Сашка.
Лёва такого ответа не ожидал, но отреагировал быстро. Левой рукой схватил Сашку за форменку, а правой, с бутылкой, замахнулся. Сашка перехватил эту его руку, дёрнул вниз и коленом сильно ударил Лёву в живот. Тот захрипел, пытаясь вдохнуть. Сашка выкрутил у него бутылку, отбил днище о край ванны и спиной, закрываясь получившейся «розочкой», попятился в большую комнату.
– Уделаю гниду! – наконец заорал ему вслед Лёва, но на осколки не полез.
На крик Лёвы выбежали Олег со своим малолетним соседом Хныком и Кеша. Сашка расслабился. Сейчас Олег во всём разберётся. Олег разобрался. В одну секунду оказался у Сашки за спиной и вывернул его руку так, что слёзы выступили на глазах, а «розочка» от бутылки упала и разлетелась на мелкие кусочки. На Лёву Олег направил пистолет.
– Тихо, – велел он. – Тихо, успокоились все.
– Да вы что! – Лёва удивлённо смотрел на парней. – Я, ё-моё, воевал, а он – он из Корпуса! Они там чуть что за нами прячутся. Только Главе задницу лизать способны! Вы что, отморозка этого пожалели?
– Ты всё сказал? – Олег немного ослабил захват. – Я не стану разбираться, кто из вас отморозок. Ещё одно нарушение правил – заявлю в спецотряд. Понятно?
Лёва скривился, но возражать не стал. Олег медленно опустил пистолет и повернулся к Кеше.
– Объясни своему нервному соседу, что такое спецотряд.
Олег ушёл, а Сашка растирал затёкшую кисть и думал, какой же тот всё-таки сильный.
– Я тебя всё равно замочу, тварь! – пробормотал Лёва и убрался в свою комнату.
Сашка посмотрел под ноги, наступил на один из бутылочных осколков. Тот противно хрустнул.
– Ну что, идём? – осторожно спросил Кеша.
Они вошли в комнату, и только тут Сашка увидел огромный синяк на Кешином лице.
– Кто это тебя?
– Да парни отпинали, – невозмутимо отозвался Кеша и как ни в чём не бывало уселся зашивать распоротый шлем. – Представляешь, я вчера так за камни прятался, что аж шапку порвал. Зато сам жив.
– Они звери, – шёпотом сказал Сашка.
– Они не звери, они правы, – Кеша улыбнулся и поморщился от боли. – Я ведь тебя в форменке повёл. А если бы падальщики разглядели? Они ведь знают, где штурмовики живут. Вычислили бы нас и шарахнули в окно из гранатомёта. Вот все бы и накрылись, а я виноват. Да и в магазин лазить не стоило, на их территорию. Всё, что здесь гниёт и валяется, их собственность. Если бы Олег знал, куда мы собрались, обоих прибил бы. Даже до спецотряда дело бы не дошло. Кстати, спецотряд – нашего патрона Тоффельта расстрельная команда. Считается, что они преступления и всякий беспредел расследуют, но это так, фигня. На кого им заявили – считай, подох.
– Кеша…
Кеша обкусил нитку и выжидательно посмотрел на Сашку.
– Я пойду погуляю, – наконец выговорил тот. – Один. Ты не ходи за мной.
– Да? – Кеша вздохнул. – Хорошо. Кстати, а куда ты вчера мой револьвер дел?
– Потерял, – соврал Сашка.
На улице накрапывал противный осенний дождик. Ветер дул с севера, принося угарные фабричные запахи. На фоне туч, напоминающих клочки застиранных серых кителей, которые разбросало по небу взрывом, дом смотрелся совсем угрюмо. Он выглядел дырявым каменным мешком. Разнокалиберные дыры были затянуты плёнкой, забиты досками, в некоторых торчали стёкла. Из одного окна шёл дымок. Такой же серый, как и всё вокруг. Каменный мешок был мёртв: ни вздоха, ни движения. Исчез даже часовой, которому надлежало находиться у выхода. Сашке вдруг захотелось уйти отсюда навсегда, забыть развалины, как гадкий сон. И никогда, ни за что не связываться больше с войной… Потому что так, как живут штурмовики, не могут жить нормальные люди. Может, человеку вообще не свойственно стрелять в себе подобного? Сашка остановился. Мысль казалась странной. «Город окружают враги. Они должны быть убиты!» – это элементарно, правильно и ясно. Иначе враг убьёт тебя. Вчерашний паренёк снова встал перед глазами, и Сашку мучительно затошнило. «Никакой я не солдат, – подумал он горько, – почему я не понял это раньше, в Корпусе?»
Он пошёл по развалинам в ту сторону, откуда привёл его Эдик Кролик. Не очень хорошо помнил дорогу, постоянно спотыкался и проваливался в кучи мусора. Дождь усилился, и вскоре под ногами вспенились мутные лужи. В такую погоду лучше всего было бы сидеть дома у зажжённой плиты или в тёплой казарме Корпуса. Сашка обернулся. Возвращаться под крышу не хотелось. Развалины вызывали только одно желание – уйти как можно скорее. Желание, которое не могло родиться в Корпусе. Никогда Сашка не хотел его покинуть. Даже во время изматывающих учений, ночных тревог и ежедневных пробежек по десять километров в жару и дождь. Даже тогда, когда в наказание лишали редких увольнений и запирали в карцере. Ничего не могло случиться в Корпусе такого, чтобы всё бросить и убежать…