остовой, не подавая признаков жизни. Остальные представители службы правопорядка не обращали внимания на своего соратника. "Подбитый" махал руками, как ветряная мельница в штормовую погоду, и с пеной у рта орал что-то нечленораздельное в адрес мордоворота, разбившего при падение нижнюю губу в кровь. Сержант, бывший на две головы выше "подбитого", не обращая на него внимания, деловито отряхивал свою фуражку с золотым околышем. Водрузив наконец ее на свою бритую голову, он повернулся в сторону лейтенанта и, ухмыльнувшись , пробурчал:
- Чё орал-то, получилось ведь, - завершив фразу трехэтажным матом. После такого аргумента "подбитый" замолк, отдышавшись, махнул рукой и произнес:
- Пошли, что ли. - и направился к высокому крыльцу барака. За ним последовали его подчиненные. Константин остановил их окриком: "Подождите!"- и указал на так и не подававшего признаков жизни пятого полицейского. Этот жест поверг его сопровождающих в состояние глубочайшей задумчивости. Первым из него вышел один из нижних чинов, невысокий рыжий удмурт:
- Да чё, пусть полежит, авось к вечеру проспится.
- Не-е, только к утру, - не согласился с ним другой нижний чин, высокий тощий татарин.
- Да хрен с ним, с этим Бедиславом, - изрек, потерев бритый загривок, сержант.
Последним высказал свое мнение "подбитый", на форме которого Григорьев разглядел нашивки лейтенанта:
- Не пойдет.
- Почему? - сержант удивленно воззрился на начальника.
- Толпа соберется, - объяснил "подбитый".
- Да чё собираться то, эка невидаль ... -попробовал возразить нижний чин-удмурт, но замолк под грозным взглядом командира. Все четверо снова надолго задумались. Константин тем временем оглядывал окрестности. Через дорогу возвышался трехэтажный каменный дом с громадной вывеской наверху: "Пермский банк - надежен как Великая Пермь". Здание своей тяжеловесностью вполне соответствовало содержанию вывески. Слева от полицейского барака, за высокой металлической решеткой, в окружение небольших деревьев, расположилась белая вилла, в облике которой невероятным образом встретились Древний Рим с китайской пагодой. Константин не мог решить, кто победил в этом столкновении. Справа от барака находилось сооружение, увидав которое, Константин только ахнул. "Бог мой, синагога! В такой дыре!" - пронеслось в его сознание. От этой мысли голова разболелась еще сильней. Да тут еще прямо под ухом заорал "подбитый":
- Эй ты, хрен Камский, иди сюда!
Данное замечание относилось к владельцу того самого "хорька". Улыбка исчезла с лица рыжебородого, до этого с интересом наблюдавшего сцену у барака.
- Иди сюда, мать твою! - повторил лейтенант. Рыжебородый затравленно огляделся и начал пятится прочь.
- Взять его! - завопил "подбитый". Мордоворот с двумя нижними чинами бросились исполнять приказание начальства. У рыжебородого не выдержали нервы, и он рысцой ринулся вниз по Бодалевской, следом бежали, матерясь и размахивая палками, трое полицейских. Вскоре погоня скрылась из глаз, свернув за синагогу. Лейтенант ругался по адресу "этого камского хрена" и "этих жидов". Немного успокоившись, он, бросив кавалергарду "Ну ладно, пошли уж.", направился к входу в барак. Григорьев, стараясь не отставать, вскарабкался по скрипучим ступенькам и остановился, увидев рядом с дверью болтавшуюся на одном гвозде табличку, извещавшую, что в этом здании располагается "Ижская окружная управа добровольческой полиции охраны общественного правопорядка Соединенных штатов Прикамья". Лейтенант открыл дверь пинком ноги и проскользнул внутрь здания, но когда Константин попытался последовать вслед за ним, дверь с жутким визгом понеслась ему навстречу. Экс-поручик еле успел отскочить назад, позволив ей захлопнутся прямо перед своим носом. Отступив еще на шаг, он с диким ревом кинулся на дверь. Доски жалобно затрещали под напором его тела и Константин влетел в полицейское управление, запнулся о порог и растянулся на грязном полу. Со страшным грохотом дверь за его спиной захлопнулась. Поднявшись на четвереньки,
Григорьев огляделся. Он находился в обширной полутемной комнате, посреди которой, за обшарпанным столом, кто-то сидел. Русая голова сидящего покоилась на сложенных на столе больших волосатых руках, а его богатырский храп сотрясал всю комнату, соперничая с издаваемыми стоящим на столе катушечным магнитофоном местного производства воплями на непонятном Константину языке. "Здешняя эстрада" - решил он и тут услышал пробившийся через эту какофонию вполне русский мат. Повернув голову, он увидел сидящего у противоположной стены комнаты лейтенанта, обхватившего руками свою голову. Подбиты теперь у него были оба глаза. Григорьев сразу понял, что того задело дверью и решил было, что ему не избежать новых неприятностей, но успокоился, разобрав, что мат "дважды подбитого" относился к "этой чертовой пружине" и к какому-то пока не известному Константину персонажу, именуемому "хером". Он не вполне уловил связь между этим самым "хером" и пружиной, обнаруженной им на двери. Наконец "подбитый" встал на ноги и направился к кавалергарду. Тот так же попытался подняться, опершись спиной на дверь.
Внезапно с улицы послышались крики и в следующий момент дверь распахнулась под ударом могучего кулака, отшвырнув не успевшего выпрямиться экс-поручика прочь. В полете он врезался головой в живот лейтенанта и вместе с ним покатался по полу. А в комнату ввалились трое полицейских, тащивших упирающегося и плачущего рыжебородого. Его черный плащ отсутствовал, бывшая когда-то белой рубаха порвана, но серые мешковатые брюки и черные калоши остались на своем месте.
Полицейские, оглядевшись, увидели своего начальника, корчащегося у ног задержанного и что-то заподозрили, ибо отпустили свою жертву и взялись за палки. Чувствовал себя Константин отвратительно, голова гудела, желудок и прочие потроха словно пытались вырваться из раскаленного нутра, в такой ситуации драка могла только еще ухудшить его состояние. К счастью для него, лейтенант пришел в себя и, заметив, что оставленный без присмотра рыжебородый пытается улизнуть на четвереньках, закричал: "Дурачье, держите Камского!". Полицейские немедленно развернулись и ухватили рыжебородого за штаны. А лейтенант, стоная и проклиная все тех же пружину и "хера", с помощью Григорьева поднялся на ноги, сопровождаемый криками рыжебородого, из которых кавалергард узнал, что тот является известным местным композитором и другом верховного комиссара Его Императорского Величества в зауральских землях. Упоминание имени грозного графа Несвияжского впечатлило экс-поручика, но не полицейских. Мордоворот ухмыльнулся во весь рот и заметил: "Дальше Ижа не пошлют!". Эта проклятая фраза выбила из Константина весь хмель. Он стоял у обшарпанной стены тускло освещенной сквозь грязное стекло окна комнаты полицейского участка на самом краю света. Всего месяц и 5 дней прошло, как он гарцевал на своем Вороне на параде в честь дня взятия Владивостока и ему пожимал руку сам Государь-император. Проклятый Мавродаки! Он за все ответит! Константин стиснул зубы и сжал кулаки, готовый сокрушить любую стену. Но эти стены не стоили даже того, чтобы их ломать. Ярость исчезла так же быстро, как появилась, остались горечь и абсолютная безнадега. Ему захотелось выть, как последняя дворняга. Кто он теперь? Бывший поручик кавалергардов, бывший дворянин, бывший ...
Между тем, лейтенант, махая перед заплаканным лицом рыжебородого палкой, горячо говорил ему о том, что господин Камский несомненно является патриотом своего края и, как оный, будет рад оказать его доблестным силам правопорядка неоценимую услугу. Рыжебородый заискивающе улыбался и часто-часто кивал головой, видимо в знак согласия. "У него что, нервный тик", - подумал экс-поручик. Лейтенант объяснял рыжебородому, что господин Камский просто обязан просто обязан помочь доставить их боевого соратника, раненного при исполнение служебного долга, в земскую больницу. Рыжебородый улыбнулся еще шире и вскорости скрылся за дверью в сопровождение двух нижних чинов.
Успешно разрешив эту проблему, лейтенант перенёс свое внимание на другого подчиненного, сидевшего за столом и так и не пробудившегося ото сна в ходе всей этой суматохи. Лейтенант набрал побольше воздуха в легкие и рявкнул нечеловеческим голосом: "Родя!", сопроводив свои крик ударом кулак по столу. Результат данных действий оказался равен нулю. "Опять нажрался, скотина," - сочувственно заметил сержант. Его командир, покачав головой, выключил магнитофон. И спящий проснулся! Некоторое время он тупо смотрел на лейтенанта, потом в его голове, видимо, сработал какой-то переключатель и он немедленно вскочил по стойке "смирно", неуловимым движением забросив себе на голову черную фуражку, до того валявшуюся на столе. Вертикальное положение русоволосый богатырь сохранял долю секунды, а в следующий момент стал заваливаться на спину. Лейтенант успел скомандовать: "Сесть, младший сержант", и русоволосый грохнулся на стул. К удивлению Константина, все его обмундирование состояло из синих трусов и кожаного пояса, на котором болтались палка и наручники. Лейтенант оперся руками на стол и, буравя русоволосого взглядом, грозно спросил:
- Родя, где хер?
- Господин лейтенант, он же раньше двенадцати в управлении не появляется!
Услышав эти слова, Григорьев посмотрел на свои часы. Они были на месте. Черный кожаный ремешок, зеленый светящийся циферблат с эмблемой корпуса кавалергардов, блестящий золотой корпус. Последний осколок его военной карьеры. Для этих часов ничего не изменилось с того самого дня, как их вручил юному поручику Государь-император на выпускной церемонии в училище кавалергардов. Снова захотелось плакать. Но его отвлек резкий голос лейтенанта: "Сержант, отведите задержанного в камеру N 4".Константин послушно направился вслед за мордоворотом по скрипящим половицам вглубь здания. Через десяток шагов по темному коридору сержант втолкнул экс-поручика в крохотную клетушку с еле-еле светившей под потолком лампочкой и захлопнул за ним тяжелую дубовую дверь с зарешеченным оконцем. Скрип закрываемого засова и удаляющиеся шаги. Константин рухнул на скрипящий деревянный топчан и мгновенно уснул.