ократией. А потом потеряла руку. И все это время за ней наблюдали из тени мертвые тамошние боги.
Сказать, что «Кайпи» — роскошный лайнер, ничего не сказать. Но Мулагеш не удостаивает взглядом ни резные потолки, ни ценную древесину, из которой сделаны палубы. Она марширует в свою каюту — кстати, явно не первого класса — и укладывается. Ждать ужина. Корабль отходит, а она все лежит и спит, удобно устроившись в складках плащ-палатки. Надо же, она забыла, как это удобно, как мягко в ней лежится рукам и ногам… И сразу вспоминаются долгие походные ночи, холод, дождь и грязь — обычному человеку такие воспоминания не по нраву, но для Мулагеш они окутаны розовой дымкой ностальгии…
«С ума сойти, — проскакивает в ее сонной голове, — о чем я думаю? Я плыву на роскошном круизном лайнере и с удовольствием вспоминаю о всяких гадостях солдатской жизни…»
А когда она просыпается, небо уже затянуто пурпурной дымкой. Мулагеш смотрит в иллюминатор, потом на часы — ну вот, уже 16:00. Пора идти. И она встает и направляется в отдельный кабинет «Тохмай».
Стоящий перед дверями служащий почтительно осведомляется, какая компания внесла ее в списки.
— «Тивани индастриз», — отвечает она.
Он находит ее имя, кивает и с улыбкой открывает перед ней дверь.
Мулагеш идет вперед и дальше по длинному узкому коридору и в конце концов оказывается в собственно кабинете. Как и все на этом корабле, помещение отделано с крикливой роскошью. Интересно, сколько они заплатили за ее сраный билет, а? А вот за стойкой бара, увы, никого нет. Единственный человек в комнате сидит за столом перед рядом стеклянных дверей с видом на бескрайнее темное море.
Питри Сутурашни слышит, как она входит, встает ей навстречу и улыбается. Лицо у него зеленоватое, а еще от него отчетливо пахнет рвотой.
— Добро пожаловать! Генерал… Рад вас видеть.
— Ятак понимаю, — цедит Мулагеш, — вы меня посадили на этот корабль, потому что он первый под руку подвернулся.
— Вы совершенно правы. Вы ценный сотрудник, но мы обычно не прибегаем к таким средствам передвижения.
Питри икает и залепляет ладонью рот.
— Ведро принести?
Питри задумчиво покачивает головой, словно решает, нести или не нести ведро.
— Пожалуй… настоящий сайпурский патриот всегда готов отправиться в плавание, но мне, увы… далеко до настоящего сайпурского патриота…
— Да, Шара тоже всегда слаба желудком была, — кивает Мулагеш, присаживаясь. — Бывало, покажешь ей фотографию корабля — и раз, весь завтрак уже по стенкам разблеван.
Лицо Питри зеленеет еще сильней.
— Я так вижу, корабль идет курсом на Аханастан. Это там планируется операция?
— Нет, — отвечает Питри. — Из Аханастана вам предстоит отправиться на корабле в пункт назначения. И хотя Шара снабдила меня исчерпывающими указаниями, я бы предпочел, чтобы она рассказала вам все сама.
— Сама? — переспрашивает Мулагеш. И оглядывается. — Она что… здесь?
Питри тянется к сумке, лежащей около кресла, вынимает оттуда деревянный ящичек и ставит его на стол перед собой.
— Так что, Шара здесь? — настаивает Мулагеш.
— В определенном смысле — да, — кивает Питри.
Он сдвигает стенку ящика, и там обнаруживается медная трубка, которую он направляет на Мулагеш. А под верхней стенкой находится маленький, масляно блестящий черный диск. Питри секунд двадцать крутит ручку сбоку ящика, потом нажимает на кнопку, и ящик издает змеиное шипение.
— Это что еще за гадство? — интересуется Мулагеш. — Очередная штука-дрюка?
— Это один из многообещающих новых проектов Департамента реконструкции, — слегка обиженно отзывается Питри.
— Ах, Департамента реконструкции! Тогда все ясно: они что ни реконструируют, все говно получается, — кивает Мулагеш. — Страшно подумать, что будет, когда эти ребята доберутся до туалетов.
Питри снова вздыхает, вынимает из сумки папку и протягивает ей. Обложку украшает толстая печать красного воска. Совершенно гладкая, безо всяких гербов и надписей. Значит, то, что лежит в этой папке, явно пришло не по официальным каналам.
— Сломайте печать, когда она вам скажет, — говорит Питри.
— Она?
И тут из глубин ящичка раздается шипение, а потом голос — тихий, немного грустный и явно принадлежащий женщине заметно старше той, которую Мулагеш знала:
— Здравствуй, Турин.
— Ох, — дергается Мулагеш. — Шара?
— Она вас не слышит, — поясняет Питри. — Это запись. Здесь только звук, как в телефоне.
Мулагеш опасливо косится на ящичек.
— И откуда он идет, этот звук?
— Ну… наверное, он записан на этот маленький черный диск… По крайней мере, я так думаю. Они когда мне объясняли, кучу страниц графиками изрисовали. Так или иначе, мне пора уходить.
— Питри, — снова слышится через потрескивание призрачный голос Шары, — если ты все еще здесь, можешь идти.
— Вот видите? — говорит Питри.
Он снова улыбается и выскальзывает из комнаты на балкон. А Мулагеш остается наедине с ящичком и папкой.
— Надеюсь, у тебя все хорошо, Турин, — продолжает говорить Шара. — Надеюсь, ты хорошо провела время в Джаврате. Прости, что поручаю тебе это задание, но… все слишком хорошо складывалось, чтобы я могла устоять и не обратиться к тебе. Прошло всего десять месяцев, и ты все еще известный генерал, избегающий внимания публики. И у тебя есть веская причина для того, чтобы находиться на Континенте: ты можешь ехать с инспекцией куда угодно, и все будут думать, что тебе это нужно исключительно для того, чтобы выслужить пенсию. Что наша страна оказывает тебе услугу перед тем, как отправить старую добрую лошадку на заслуженный, так сказать, отдых.
— Конечно! — сердится Мулагеш. — Давай уж без экивоков, что ли…
— Разумеется, странно посылать с такой миссией генерала с твоей репутацией, — продолжает призрачный Шарин голос, — но, помимо всех «за» и «против», есть еще одно: я полагаю, что эта миссия подходит тебе лично как человеку, по ряду причин, которые, я надеюсь, скоро станут ясными. Сейчас я все расскажу. Запись невозможно проиграть вторично, поэтому слушай внимательно.
Мулагеш наклоняется к ящичку, почти касаясь ухом медной трубки.
— Два года назад на Континенте было сделано открытие: одно из наших отделений обнаружило месторождение странной рыхлой руды на гористом западном побережье. Открытию не придавали особого значения, пока в качестве эксперимента команда местного губернатора не попыталась пропустить через этот металл электрический ток.
И они обнаружили, что проводниковая способность металла превышает все ранее виденное. Если ты в курсе, не существует идеальных проводников — и медные, и стальные провода теряют в мощности, пока по ним идет ток. А этот металл — нет. Он работает вообще без потерь. А еще… некоторые сведения заставляют думать, что у этого металла есть и другие свойства, гораздо более странные, и их немало…
В комнате повисает молчание.
— Я не знаю, доверять или нет этим отчетам. Поэтому я хочу, чтобы ты лично приехала, увидела все своими глазами и оценила ситуацию.
Что-то в голосе Шары наполняет душу Мулагеш тревогой. Что-то странное есть в этом призрачном звуке: будто бы слова, которые она произносит, обретают плоть и кровь, и это-то и есть самое страшное.
— Если мы сможем использовать весь потенциал этого металла, произойдет настоящая научно-техническая революция — и в Сайпуре, и на Континенте, который отчаянно нуждается в электрификации и отоплении. В деле будут участвовать сильнейшие промышленные компании, им это очень выгодно. Тем не менее я пока воздерживаюсь от обнародования сведений. Прежде всего, потому, что наши ученые и инженеры пока не могут объяснить, чему этот металл обязан своей идеальной проводимостью. То есть с обычными проводниками все ясно. А с этим вообще ничего не понятно. А я не склонна доверять тому, что не могу объяснить, — тут ты меня, я думаю, понимаешь.
Мулагеш кривится — еще бы, она очень хорошо понимает Шару. Если металл обладает удивительными свойствами, которые невозможно объяснить с научной точки зрения, вполне вероятно, эти свойства — чудесного происхождения. То есть этот металл — продукт жизнедеятельности или создание одного из древних Божеств Континента. Шара и ее прапрадедушка, благословенный кадж Сайпура, немало поспособствовали тому, что практически все Божества Континента ушли из жизни, а их чудесные создания и диковины утратили божественные свойства и тоже, так сказать, умерли. А если эта штука все-таки чудесная, то, увы, вполне возможно, что еще одно континентское Божество совсем не так мертво, как нам хотелось бы верить.
— Ты, наверное, думаешь, и думаешь правильно, что я обеспокоена происхождением этого металла. Он может быть божественным по своей природе, — продолжает Шарин голос. — Тут ты, наверное, удивишься, почему я посылаю с заданием тебя, а не кого-нибудь из Министерства иностранных дел и с опытом обезвреживания божественного и чудесного.
— Точно, я удивилась, ага, — бормочет Мулагеш.
— Ответ прост. Мы послали туда человека. Восемь месяцев тому назад. А через три месяца она пропала. Исчезла. Без следа.
Мулагеш заламывает бровь:
— Хм-м-м…
— Ее зовут Сумитра Чудри, — говорит Шарин голос. — Ее досье — в папке, которую тебе передал Питри. Как я и сказала, она занималась исследованиями три месяца, сидела на местной военной сайпурской базе. Последние ее сообщения выглядели бессвязными, а затем в один прекрасный день Чудри просто исчезла. Ни с того ни с сего. Наши войска организовали поисковую операцию, но не нашли никого и ничего. Они также не обнаружили следов… необычного воздействия.
Слышится звон стекла, звук наливаемой в стакан воды. Шара шумно отпивает из стакана.
— Я говорю о необычном воздействии, потому что металл был обнаружен в Вуртьястане. Именно туда тебе и предстоит отправиться.
— Твою мать! — подскакивает Мулагеш. — Мать твою так и разэтак! Задери тебя тысяча демонов, Шара, это шутка такая, да?