— Верно. Но многие забывают, что, поскольку она была морским Божеством, владения ее располагались большей частью на море. Изначальный Вуртьястан, насколько мы знаем, представлял собой громадный плавучий город, стоявший на доках и подводных цоколях. А может, он просто сам по себе по морю плавал. Так или иначе, мы изучили его руины и поняли, что, на чем бы он ни держался, его основания были совершенно точно чудесного происхождения.
— Потому что сейчас он провалился на дно бухты…
Да, этот сюжет Мулагеш более чем знаком: Континент пережил страшное мгновение смерти Божеств, которых убил кадж, — Миг, и во время Мига бо́льшая часть городов Континента и самая его реальность и твердь были разрушены. Если изначально Вуртьястан благодаря божественной помощи плавал по поверхности океана, понятно, почему сейчас он вдруг стал пристанищем рыб и прочей морской фауны Северного моря.
— Именно так.
И Сигню снова хитро улыбается. Какие у нее зубы белые, а ведь она смолит сигареты одну за одной, как ей это удается?
— То, что вы видите, все эти руины — не город, а лишь предместье прежнего Вуртьястана. А те два пика к востоку от города — не горы, генерал. Это воротные столбы, так сказать.
Мулагеш замечает, посасывая сигариллу:
— Значит, современный Вуртьястан стоит на руинах ворот прежнего города?
— Именно так. А собственно город лежит на дне Солды, перекрывая течение реки. Из-за его обломков река каждый сезон выходит из берегов, вызывая сильнейшие наводнения. Поэтому одна из самых больших рек мира никак не может использоваться как транспортная артерия. И мы не можем с ее помощью вести невероятно выгодную торговлю с Континентом.
Мулагеш насмешливо улыбается:
— То есть вы тут собираетесь всему Континенту клизму в жопу вставить, так, что ли?
Улыбка Сигню остается столь же приветливой:
— Можно и так сказать, да.
— И когда вы планируете завершить работы?
— Ну… По правде говоря, согласно моим расчетам, последний заход драг должен случиться не позднее чем через три месяца.
Мулагеш таращится на нее с открытым ртом:
— Вы… вы действительно полагаете, что уложитесь в эти сроки?
— Да, — спокойно отвечает Сигню.
— То есть вы через три месяца завершите то, над чем бились годами?
— Да.
— А вы случайно не рехнулись, нет?
— Нет, насколько я знаю.
— И как вы это собираетесь сделать?
— Я понимаю ваш скептицизм и не обижаюсь, — говорит Сигню. — Годами ЮДК искала решение — как же расчистить бухту, как ликвидировать последствия пережитых катастроф. Однако время пришло, и наши инженеры нашли выход: модульная переработка компонентов.
— Что?
Сигню снисходительно улыбается. А ведь она, Мулагеш, только что выдала совершенно предсказуемую реакцию на, так сказать, презентацию этой дрейлингской дамы! Однако…
— Мы не можем продвигаться внутрь Солдинской бухты из моря: между нами и, скажем так, городом — целое подводное кладбище зданий. Поэтому мы решили двигаться в обратном направлении — из бухты в море. Мы разобрали два основных необходимых в нашем деле устройства — кран и грузовое судно — на части. Простые, дешевые, функциональные части, на которые можно без усилий их разобрать — и так же просто и быстро собрать из них готовый к работе механизм. Тогда мы поставили складские ангары в нескольких милях от Вуртьястана, там, где мы смогли подойти к берегу и разгрузиться, — и она показывает на приближающийся маяк, — и построили железную дорогу, по которой оборудование можно перевозить в гавань. Что ж. С той минуты, как мы сумели доставить части кранов и судов в устье, когда мы сумели собрать первые два крана, — с той минуты мы выиграли у стихии.
И Сигню торжествующе затягивается сигаретой. Мулагеш смотрит изучающе, ждет, а потом все-таки спрашивает:
— А почему два крана?
— Потому что если ты можешь поставить два крана в правильном месте — все, дело в шляпе. Сначала с их помощью мы построили пристани и корабли. Потом они собрали еще четыре крана дальше в море, по одному с каждой стороны. И эти четыре крана таскали обломки, грузили их на корабли и построили еще восемь кранов дальше в море, по одному с каждой стороны от себя. Тогда восемь новых кранов таскали обломки, грузили их на новые суда и построили еще шестнадцать новых кранов… а потом тридцать два, шестьдесят четыре и так далее и так далее. Это, конечно, довольно грубое упрощение, но в целом вы можете понять, как это делалось.
Мулагеш смотрит на лес кранов из окна.
— И все это заняло…
— Чтобы довести проект до его нынешнего статуса, нам понадобилось меньше двенадцати месяцев.
— Серьезно?
— Да, — кивает Сигню, не скрывая гордости. — Нам сказали, что вниз по течению Солда уже перестала разливаться — ваше прежнее место назначения, Мирград, от этого немало выиграло. И вот однажды, да что там, очень скоро, некогда изолированные и отрезанные от цивилизации части Континента будут связаны единой транспортной артерией. Так что новый расцвет Континента не за горами.
— И чья же это была идея?
— Ну как вам сказать. Над проектом работали несколько команд, каждый этап, каждый шаг требовал самого строгого контроля и тщательного планирования, и…
— Это были вы, не правда ли?
Сигню молчит ровно столько, сколько требует скромность.
— Это была моя идея, но самого общего характера… Да, я сформулировала принципы модульного процесса и контролировала поставки оборудования и прочие важные детали. И крановые стрелы — частью моя работа. Однако свой вклад в общее дело внесло очень много команд.
— Полагаю, должность главного инженера не дают за красивые глаза, ее заслужить нужно.
— Кто знает? Компания только что учредила эту должность. До меня у нас не было главных инженеров.
— Вот оно как… однако… как именно получилось, что член королевской семьи Дрейлинга занята в строительной компании?
Сигню растерянно смигивает:
— Королевской семьи Дрейлинга?
— Ваш папа, если я не ошибаюсь, наследный принц, нет?
Сигню медленно выдыхает дым через ноздри и стряхивает сигарету в пепельницу в ручке кресла.
— Соединенные Дрейлингские Штаты теперь свободное демократическое государство. Нам нет никакого дела до монархии. И мы также не имеем ничего общего с пиратскими корольками времен Республики.
— Даже если трон изначально принадлежал вам?
Ее глаза вспыхивают:
— Не мне, генерал. Я не имею к этому отношения. И моя работа в гавани — тоже.
— Вы хотите сказать, что ваш отец не имеет никакого отношения к тому, какую должность вы здесь занимаете?
Сигню тушит сигарету, прихватив горящий кончик большим и указательным пальцами. Кожа ее шипит от прикосновения раскаленного пепла, однако на лице женщины не отражается боли. Серьезные у нее, однако, на пальчиках мозоли.
— Боюсь, мой отец, генерал, — медленно говорит Сигню, — имеет очень, очень мало отношения к тому, что нынче происходит. Во всяком случае, к важным событиям. И если вы хотите узнать его мнение по этому вопросу, вам разумнее обратиться к тому, кто знает его лучше, чем я. Точнее, к тому, кому это почему-то интересно.
Сигню поднимает взгляд, поезд замедляет ход и останавливается. Над ними высится белая башня маяка. Лицо Сигню постепенно принимает прежнее, чуть лукавое и улыбчивое выражение.
— А вот мы и приехали! Позвольте мне пригласить вас на ужин. Я знаю, что час уже поздний, однако я более чем уверена, что вы умираете от голода.
И, не проронив более ни слова, Сигню выходит из вагона, оставив Мулагеш наедине с ее багажом.
Мулагеш и Сигню ужинают в отдельной гостиной, которая находится прямо под комнатами смотрителя маяка. Похоже, эта часть здания зарезервирована за высшими эшелонами власти компании: Сигню долго звенела ключами, открывая дверь за дверью, пока они дошли до нужной комнаты. Их официант — дрейлингский юноша с клочковатой бородкой — входит и выходит через потайную дверь рядом со шкафом в углу. В комнате все говорит о тайных переговорах и не менее важной работе, которая начинается по их завершении. Хотя, по правде говоря, больше всего эта парадная гостиная походит на китобойную таверну, только очень-очень разбогатевшую: кругом темное резное дерево, а на стенах развешаны кости морских тварей крайне неприятного вида. В некоторых скелетах до сих пор торчат острия гарпунов.
— Если хочешь, чтобы на тебя работали лучшие из лучших, — объясняет Сигню, когда они сюда входят, — предоставь им идеальные условия для отдыха. Люди приехали на другой край света и ежедневно рискуют жизнью в неприветливом море — и пусть они испытанные моряки и работяги, у них лучшие повара, их развлекают самым замечательным образом, и мы обеспечиваем им наилучшее размещение, которое только можно купить за деньги.
Однако Мулагеш про себя подмечает, что размещение — оно интересное такое, на века. Постоянное такое размещение. Никто не станет отгрохивать эдакую махину, если не собирается поселиться здесь надолго. А она говорит — через три месяца работы в гавани завершатся. И что дальше?
Из окон открывается прекрасный вид на форт Тинадеши: темное приземистое, массивное здание в скалах к северу от маяка. Самые крупнокалиберные пушки развернуты к городу, угрожая излить смерть и картечь в любую секунду. Интересно, как себя местные ощущают под этим постоянным прицелом?..
— Вас ввели в курс дела? — тихо спрашивает Мулагеш.
Сигню берет салфетку и аккуратно промакивает уголок рта.
— Сумитра Чудри. Да.
— Итак, — говорит Мулагеш. — Что вы можете о ней сказать?
— Она приехала сюда полгода назад. Исследовала что-то связанное с чем-то, что нашли неподалеку от форта.
— Вы знаете, о чем идет речь?
— Нет. Когда я вызвалась быть вашим контактом, мне очень ясно дали понять, что если мне понадобится что-то узнать, значит, мне это знать не нужно.
Она презрительно фыркает.
— Но ладно. Сначала Чудри жила в крепости, но потом она стала все чаще приезжать сюда и задавать вопросы моим людям. Я посчитала нужным отрегулировать этот процесс в интересах компании. Она выглядела… встревоженной.