Как-то раз, месяц спустя, мать, зайдя в комнату, заметила что девочка пристально смотрит в одну точку. Она посмотрела туда же и похолодела: бутылочка с молоком рывками двигалась к краю стола. Еще мгновение, и она, свалившись вниз, с глухим стуком раскололась. Девочка, глядя на расплывающуюся белую лужицу, тоненько и жалобно заплакала.
— Снова ты за фокусы свои взялась! Что ты наделала?! — воскликнула мать, у которой возмущение перебороло удивление.
— Я есть хочу, — всхлипывая, оправдывалась пятимесячная малютка.
— Позвать надо было, попросить.
— Я звала, но ты не услыхала.
И тут мать вспомнила, что несколько минут назад, когда она на огороде подсапывала картошку, в голове ее будто раздался шелестящий шепот:
— Мама, я хочу есть.
Так обнаружилось, что у Фени, помимо всего прочего, есть способность и к телепатии.
Родители постепенно привыкали к необычным способностям ребенка. И когда в пустой комнате невидимая рука переставляла предметы в поисках утерянной игрушки, родители хладнокровно замечали:
— Осторожно, Фенечка. Не разбей чего-нибудь, ради бога.
И знали, что Феня, где бы она ни находилась, слова родительского увещевания услышит.
К пятнадцати годам она выросла в очаровательную девушку — стройную, гибкую, живую. На первый взгляд это была самая обыкновенная девушка, добрая и приветливая. Но помилуйте, что это за обыкновенная девушка, которая платья носит со специально обработанными проймами, через которые продевает крылья? Что это за обыкновенная девушка, которая… Однако все по порядку.
Каждое утро в половине восьмого жители Киевской, окна которых выходили на улицу, могли видеть юную фею, спешащую в молочный магазин с пузатым облупленным бидоном в руках.
Ходить за молоком для младшей сестренки было постоянной обязанностью Фени. Вначале, только получив эту нагрузку, она попыталась было забирать молоко из магазина, используя свои сверхъестественные возможности, нежась в постели, потягиваясь и позевывая.
Но тут, к ее удивлению, на нее ополчились с двух сторон. С одной стороны — молочницы, которых в серые утренние часы самодвижущиеся бидоны повергали в испуг. С другой — отец, который, со значением трогая ремень, заявил:
— Не позволю бездельничать. Хорошо помню: труд из обезьяны человека сделал.
Суровый тон отца, стальной блеск в его очах вызвали у Фени бурю протеста. Тонкий, будто солнечный лучик, ударив из глаз дочери, угодил в глаза отцу. Он внезапно подобрел, заулыбался и проворковал:
— Прелесть ты моя, голубушка. Трудись, золотце. Работай, солнце мое, а не то отлуплю.
Услышав последние слова, Феня вздрогнула от неожиданности и поникла золотистой головой.
Если отец Фени был принципиальным противником телекинеза, то мать возненавидела телепатию.
— Нехорошо это, — говорила она, ни к кому не обращаясь и нарочито гремя кастрюлями. — Кто читает чужие письма, о том говорят — непорядочный. А мысли, мысли! В них тайного больше, чем в письмах. Нечаянно и гадкие выплывают. Зачем это знать другому?!
Мальчик жил во Втором Киевском переулке, девочка — по Киевской улице. Ему скоро должно было исполниться шестнадцать, ей было пятнадцать с небольшим. В этом возрасте девочки зачастую превращаются в очаровательных девушек. Вечерами, испытывая непонятное томление, они безудержно стремятся из дому, собирают открытки с ликами киноартистов и с большим пылом переписывают в свои альбомчики сентиментальные стихи.
6
Но наши герои были не такими. Дружба их продолжалась, в ней, правда, появились новые трепетные оттенки. Раньше Феня была просто симпатичной девочкой, теперь она стала красивой девушкой, и это невыразимо волновало Мальчика — теперь уже юношу. И, бывало, он смущался, умолкая на полуслове, и как воришка, пойманный на месте преступления, терялся, если случайно взор его падал на маленькую девичью грудь.
Но все же они по-прежнему понимали друг друга. Стоило Фене посмотреть на кого-то, кто показался ей забавным, и чуть-чуть прищуриться, как ее друг покатывался со смеху. А если он кивком указывал на то, что казалось ему смешным, то Феня тут же фыркала в ладошку.
Вместе они ходили в школу, вместе возвращались и всю дорогу весело болтали — общих тем у них было предостаточно. Несмотря на издевки одноклассников, он неизменно нес оба портфеля.
— Закат вчера был чудесный, правда? — говорила Феня, не сомневаясь, что он его наблюдал.
— Полнеба пылало!
— Как тысяча костров горело, — кивала она.
Вообще-то ему мечталось, чтобы Феня видела в нем настоящего мужчину, а не долговязого подростка, которым он и был на самом деле. Хотелось ему, чтобы в ее зеленоватых, с зернышками глазах не только искрились смешинки или светилось простое дружеское расположение к нему. Хотелось чего-то большего. Восхищения. А может… и любви.
И, чтобы казаться старше и сильнее, он ходил, смешно выпятив грудь и развернув худые плечи.
Чтобы сделать такую осанку привычкой, он пытался сохранять ее и дома.
Тетка, однажды заметив это, с немалым удивлением высказалась:
— Петух!
Мальчик побагровел, но позы не сменил.
— Лопух, — добавила она, начиная что-то понимать. Щеки его запылали. Тетка, поразмыслив еще немного, жалостливо заключила:
— Бедный.
На глазах у него появились слезы, и он убежал на свой холм. Тетка неопределенно покачала головой и вернулась к своей прополке, к своей побелке, к своим цыплятам и кролям.
7
Валериан Семенович преподавал физику в старших классах. Был он худ, мал, вспыльчив и резок в движениях. Огромные, на поллица, очки в роговой оправе едва удерживались на крохотном остром носике и делали педагога похожим на несовершеннолетнего мотоциклиста. Необходимость отрабатывать три года после окончания института «в этой дыре» сделала его желчным.
— Черт возьми! — раздраженно восклицал он, просыпаясь утром в своей холостяцкой кровати и с укоризной смотря на желтые пятна на потолке, образовавшиеся после вчерашнего дождя.
— Так называемое доброе утро. Слава богу, дождался. Какое счастье, что можно снова идти на работу! Город называется! Городишко! Населенный пункт… Жизнеобиталище!
Валериан Семенович вспоминал странности, замеченные им у местных жителей, и это еще больше усиливало его раздражение.
Вот в лесу на днях был, грибы собирал. И вдруг кто-то из-за коряги:
— Не дери грибы с корнями, физик. Доиграешься!
На секунду он оторопел, потом вскипел и прыгнул к пню. А за ним никого.
Вчера вечером тоже случай был. Дорога от школы мимо пруда идет. Уже стемнело, зажглись фонари. Бросил Валериан Семенович случайный взгляд на иву, что над прудом нависла, и остановился, как вкопанный. Сидит на ней что-то большое, на человека похожее, зеленые волосы расчесывает.
Долго, долго будут помнить местные жители, случайно встретившие в тот дождливый вечер Валериана Семеновича, его дикий нелепый галоп и лицо, обезображенное ужасом.
Мысли проснувшегося физика снова и снова возвращались к вчерашнему событию. Он пытался проанализировать его, дать всему разумное объяснение. Но только все пережитое представало полностью перед его мысленным взором, как рассыпались в прах логические конструкции и прежний ужас овладевал педагогом, холодя нутро и покрывая тело гусиной кожей.
Шипя от раздражения и нарочно громко двигая стульями, Валериан Семенович принялся одеваться.
Школьники в городке тоже странные какие-то. Чего стоит одна только Феня Моргана из 8-А класса! Снова будет забрасывать странными вопросами и возражать против очевидного. Нет, здесь не соскучишься!
Предчувствия не обманули Валериана Семеновича, столкновение с Феней Морганой произошло. И вроде бы и причин-то не было. Тема урока была ясной и простой: о строении материи, об элементарных частицах.
И вдруг вскочила эта Моргана. Глаза горят, рука вытянута. Дерзить стала: «Вы механически понимаете природу, а она живая!»
Валериан Семенович не опустился до диспута и как мог кротко призвал ее к порядку. Но Феня не унималась. Она приплела зачем-то Эйнштейна и Уилера, сказала о каком-то сверхполе, частичным состоянием которого являются элементарные частицы, упомянула о вакуумной пене и кваркглюонной жидкости.
Кровь бросилась в голову физику. Сдерживаясь из последних сил, он судорожно мял листок поурочного плана. Он уже не мог следить за нитью рассуждений вздорной ученицы, слух его выхватывал лишь отдельные слова.
— Я помню, говорил мне как-то сэр Исаак Ньютон… — донеслась до него фраза.
Багрянец на щеках физика сменился смертельной бледностью, и он прохрипел, с ненавистью глядя на Феню:
— Надеюсь, что вы осчастливите своим присутствием директора школы. Жду вас у него через пять минут. Там вы сможете поделиться своими впечатлениями от встречи с Ньютоном, умершим около двухсот лет назад.
Вне себя от ярости и возмущения, он подошел к директорскому кабинету с табличкой «Директор М. Р. Лин» и постучал.
Кровь шумела в ушах, и Валериан Семенович не понял, ответили ему или нет. Он открыл дверь и с порога закричал:
— Максим Родионович! Ну никаких сил нету! Снова эта Моргана!
И осекся. Кабинет был пуст. Пылился на подоконнике глобус, висела на стене какая-то диаграмма, муха билась о стекло. Тихо было в кабинете и спокойно. И это как-то даже ошарашило обидчивого преподавателя. Ну что же теперь делать? Не возвращаться же в класс! Он, чтобы обдумать ситуацию, сел у стола и забарабанил пальцами по крышке.
Решившись все-таки вернуться, физике нарочитым пафосом сыграл на губах марш и направился к двери. Он взялся за ручку и тут услыхал бархатный баритон директора:
— Валериан Семенович, с чем пожаловали?
Физик, повернувшись, очумело смотрел на директора.
Тот озабоченно склонился над невесть откуда взявшимся журналом и, надувая толстые щеки, делал в нем пометки красным карандашом. Вид у директора был будничный и слегка заспанный. На щеке его виднелось красное пятно, а в волосах застряло перышко.