Сердце девочки спикировало вниз, как морская птица. Октавий — Тавви, ребенок, двухлетний малыш. И восьмилетняя Дрю, слишком маленькая, чтобы начать тренироваться физически. Конечно, кто-то должен был забрать их. Глаза Джулса умоляли об этом.
— Да, — сказала она. — Это именно то, что я собираюсь сделать.
Кортана был пристегнут к спине Эммы, в её руке был метательный нож. Ей казалось, будто металл пульсирует в её венах как сердцебиение, пока она скользила по коридорам Института, прижавшись спиной к стене. Периодически ей встречались огромные окна, и вид на синее морее, зеленые горы и мирно плывущие по небу облака дразнили её. Она думала о своих родителях, находящихся где-то на пляже, не имеющих представления о том, что здесь сейчас происходило. Она хотела, чтобы они сейчас были здесь, но в то же время была рада, что это не так. По крайней мере, они были в безопасности.
Сейчас девочка была в той части института, которую она знала лучше всего: семейное крыло. Она прокралась мимо пустой комнаты Хелен со сложенными и покрытыми слоем пыли вещами.
Мимо комнаты Джулиана, такой родной после миллиона ночевок, и Марка, дверь которой была плотно закрыта. Следующая комната принадлежала мистеру Блэкторну, а затем — детская. Эмма сделала глубокий вдох и толкнула дверь плечом.
Зрелище в маленькой комнатке с голубыми стенами заставило её глаза расшириться. Тавви был в кроватке, его маленькие ручки сжимали перила, щечки были ярко-красными от слез.
Друзилла стояла перед кроваткой, меч — Ангел знает, где она его откопала — который она сжимала в своей руке, был направлен прямо на Эмму.
Рука Дрю дрожала и от того острие клинка плясало в разные стороны; косички торчали по обе стороны её пухлощекого личика, но взгляд Блэкторновских глаз был полон стальной решимости и говорил что-то вроде: Только попробуй коснуться моего брата.
— Дрю, — ласково сказала Эмма. — Дрю, это я. Джулс отправил меня за вами.
Она с грохотом уронила меч и разрыдалась. Эмма пронеслась мимо неё и достала ребенка из колыбели свободной рукой, а затем переместила его на бедро. Тавви был слишком маленьким для своего возраста, но весил добрые двадцать пять фунтов; она поморщилась, когда тот дернул её за волосы.
— Мемма, — произнес мальчик.
— Тише. — она поцеловала его в макушку. Он пах детской присыпкой и слезами. — Дрю, хватайся за мой пояс, хорошо? Мы идем в кабинет. Там безопасно.
Она послушно взялась за оружейный пояс своими маленькими ручками и уже перестала плакать. Сумеречные охотники много не плакали даже в восьмилетнем возрасте.
Эмма направилась в коридор. Звуки снизу стали еще хуже. Крики продолжались, вой становился протяжнее, стекло разбивалось, дерево трещало.
Эмма медленно двигалась дальше, сжимая Тавви, она бормотала что-то о том, что всё будет в хорошо, что он будет в порядке. И здесь было еще больше окон, и солнце, прорывающееся сквозь них, светило безжалостно, почти ослепляя.
Она была ослеплена паникой и солнцем; это было единственным объяснением тому, что следующий поворот был выбран неверно. Девочка свернула и вместо того, чтобы оказаться в нужном месте, она обнаружила то, что стоит на широкой лестнице, ведущей в фойе и к большой двойной двери, служившей входом в здание.
Фойе было заполнено Сумеречными Охотниками. Некоторые — известные ей как Нефилимы Лос-Анджельского Конклава — были в черном, остальные — в красном снаряжении. Прежде расположенные здесь ряды скульптур сейчас были опрокинуты, разбиты на кусочки и растерты в порошок по земле.
Окно, выходящее на море, разгромили, а куски битого стекла и кровь были повсюду.
Эмма почувствовала то, как тошнота поднимается вверх по её желудку. Посреди фойе стояла высокая фигура в алом.
Это был светлый блондин, практически беловолосый, и лицо его выглядело как высеченный из мрамора лик Разиэля, единственное отличие было в том, что на нем отсутствовало милосердие. Его глаза были угольно-черными и в одной из рук тот держал меч с гравировкой из звезд, в другой — чашу, сделанную из мерцающего адамаса.
Взгляд на последнюю пробудил что-то в голове девчонки. Взрослые не любили говорить о политике при юных сумеречных охотниках, но она знала, что сын Валентина Моргенштерна взял другое имя и поклялся отомстить Конклаву.
Она знала, что он сделал чашу, противоположную по свойствам Чаше Ангелов, та превращала сумеречных охотников в злых, демонических существ. И также слышала, что мистер Блэкторн называл их Очерненными; он сказал, что лучше умрет, чем будет одним из них. Значит, это был он. Джонатан Моргенштерн, которого все величали Себастьяном — оживший персонаж сказки, которую рассказывают, чтобы пугать детей. Сын Валентина.
Эмма положила голову на затылок Тавви, прижимая его лицо к своему плечу. Она не могла пошевелиться и чувствовала себя так, будто к ногам ей прикрепили свинцовые грузы.
Вокруг Себастьяна были сумеречные охотники в черном и красном и какие-то фигуры в темных плащах — тоже сумеречные охотники? Она не могла сказать — их лица были скрыты, и здесь был Марк, его руки были скручены за спиной одним из сумеречных охотников в красном. Клинки лежали подле его ног, а тренировочная одежда была пропитана кровью.
Блондин поднял руку и поманил кого-то длинным бледным пальцем.
— Приведите её, — приказал он; толпа зашевелилась, из неё выступил мистер Блэкторн, волоча Катерину за собой. Она дралась, отбивалась своими руками, но он был слишком силен. Эмма с неверием наблюдала за ужасом, который творил мистер Бэкторн, опуская женщину на колени.
— А сейчас пей, — голос Себастьяна был как шелк. — Пей из Дьявольской Чаши, — он поднес край чаши к зубам Катерины.
В этот момент Эмма поняла, что это был за жуткий вой, который она слышала ранее. Катерина попыталась освободиться, однако Себастьян также был слишком силен; он прижал чашу к её губам, и Эмма увидела как женщина, задыхаясь, глотает. Она вырвалась, и на этот раз мистер Блэкторн позволил ей это сделать; он смеялся, и Себастьян тоже.
Катерина упала на пол, по её телу прокатился спазм и из горла вырвался крик — нет, хуже, вой, полный боли, будто её душу вырывали из тела.
Вновь смех прокатился по помещению; Себастьян улыбался, и было в нем что-то ужасающее, но одновременно прекрасное, такое же, как в ядовитых змеях или больших белых акулах.
Как Эмма поняла, он был в сопровождении двух соратников: женщина с седеющими темными волосами, держащая топор в руках, и высокая фигура, полностью закутанная в черный плащ. Ни одна его часть, за исключением черных ботинок, выглядывающих из-под его мантии, не была видна. Лишь рост и ширина незнакомца заставляли девочку думать о том, что это мужчина.
— Здесь это последние сумеречные охотники? — спросил Себастьян.
— Мальчик, Марк Блэкторн, — ответила женщина, стоящая рядом с ним, подняв палец она указала на Марка. — Он должен быть достаточно взрослым.
Себастьян посмотрел вниз на Катерину, которая уже перестала дергаться и лежала спокойно, её темные волосы спутались на лице.
— Встань, сестра Катерина, — сказал он. — Иди и приведи Марка Блэкторна ко мне.
Эмма, стоя как вкопанная, наблюдала за тем, как Катерина поднималась.
Она была наставником в институте столько, сколько Эмма себя помнила; она была их учителем, когда Тавви появился на свет, когда мать Джулса умерла, когда Эмма начала свои первые физические тренировки.
Она учила их языкам, перевязывала порезы и царапины, она же дала им первое оружие; она была для них семьёй, а теперь шла с пустыми глазами через бардак на полу, чтобы схватить Марка.
Дрю вздохнула, заставляя Эмму придти в себя. Та повернулась и передала Тавви в руки первой; Дрю сначала немного пошатнулась, но затем восстановила равновесие, крепко сжимая младшего брата.
— Беги, — сказала Эмма. — Беги к кабинету. Скажи Джулиану, что я приду туда.
Что — то настойчивое было в голосе Эммы; Друзилла не спорила, просто схватила Тавви покрепче и побежала, босые ноги бесшумно зашлепали по полу коридора.
Эмма повернулась обратно, смотря вниз на разворачивающийся ужас. Катерина была позади Марка, толкая его вперед кинжалом, направленным между лопаток.
Он пошатнулся и чуть не споткнулся перед Себастьяном; сейчас Марк был ближе к ступеням, и Эмма видела, что он сопротивлялся.
На запястьях и руках были раны, лицо в порезах — результат попытки самозащиты, и, конечно, совершенно не было времени на исцеляющую руну. Его правая щека была перемазана кровью; Себастьян смотрел на него, раздраженно скривив губы.
— Это не Нефилим. — сказал он. — В нем течет кровь фейри, я прав? Почему меня никто не осведомил?
Поднялись шепотки. Брюнетка спросила:
— Значит ли это, что Чаша не будет работать на нем, Лорд Себастьян?
— Это означает, что он мне не нужен, — сказал Себастьян.
— Мы бы могли взять его в Соляную Долину, — предположили брюнетка, — или на высотах Эдэма принести его в жертву для Асмодея и Лилит.
— Нет, — медленно сказал Себастьян. — Нет, это было бы неразумно, я думаю, что он единственный Нефилим с кровью Фейского Народца.
— С кровью Фейского Народца, — Марк плюнул в него. Себастьян пораженно посмотрел и развернулся к отцу Джулинна.
— Подойдите и обуздайте его, — сказал он. — Можете ранить его, если пожелаете. Вы должны заставить своего сына полукровку терпеть. Мистер Блэкторн сделал шаг вперед, сжимая в руках палаш. Лезвие уже было запачкано кровью. Глаза Марка расширились от ужаса. Меч был занесен вверх… Эмма запустила нож левой рукой. Тот пролетел по воздуху и погрузился в грудь Себастьяна Моргенштерна.
Себастьян отшатнулся, и меч в руках Мистера Блэкторна упал на пол. Остальные закричали; Марк вскочил на ноги, Себастьян посмотрел на лезвие в груди и ручку выступающую от его сердца. Он нахмурился.
— Ах-, сказал он, и без труда высвободил нож из груди. Лезвие было скользким от крови, но Себастьяна это не беспокоило. Он отбросил кинжал в сторону и взглянул вверх.