Артём глядел на женщину и чувствовал лютую волну гнева, исходившую от неё. Каждый миг ожидал, что она вцепится ему ногтями в лицо. Или в волосы. Или попытается выцарапать глаза. Никто и никогда не излучал раньше настолько мощной волны ненависти в его сторону, как эта зоозащитница.
Курьер поспешно кивнул. Невольно сглотнул тягучую слюну, в полной мере ощущая, что эта престарелая женщина может с ним в данный момент сделать всё, что угодно. Взгляд невольно скользнул на внушительный золотой крестик с распятым Иисусом.
– Тебе, что, собаки не нравятся? – брызнула Любовь Григорьевна слюной в лицо пленнику.
– Нравятся! – поспешно заявил он.
Женщина и не думала его слышать.
– Не нравятся собачки на улице? Господи, а мне вот люди не нравятся! Такие, как ты, не нравятся, способные обидеть несчастное и безобидное животное! Почему ты не свалил куда-нибудь на необитаемый остров? И жил бы там, с такими же дебилами! Жил бы и не мешал жить здесь нормальным людям! Вали туда и живи там без собачек! Или заткни свою вонючую пасть и не разевай её больше на собак! Понял меня, живодёр проклятый?!
Артём невольно задержал дыхание, каждую секунду ожидая удара судьбы. Он находился в странном раздвоении сознания. С одной стороны чувствовал себя привязанным к древней тележке для перевозки больных в подземном бункере, где ему никто не поможет, с другой стороны ощущал всю нереальность происходящего. Ведь не могло всё это происходить взаправду? Не может ведь умственно здоровый человек говорить такие вещи?
Несколько долгих мгновений курьер смотрел в глаза пожилой женщине. Кожей ощущал исходившую от неё ненависть. Наконец, она вернулась на табурет, а он смог вдохнуть. Невероятно сильно хотелось вытереть её слюну с лица, но сделать этого не мог.
Через пару мгновений Любовь Григорьевна вновь поднялась. Вышла в коридор. Артём услышал её тихий вопрос, обращённый к мужу:
– Господи, ну где ты?!
Вскоре она вернулась. Опустилась на табурет. Уставшим взглядом посмотрела на пленника.
– Господи, у нас старый диск, которым мы пилили кости, затупился. Петя пошёл за новым. И пропал куда-то…
Артём бросил взгляд на стол, где лежала болгарка без диска.
– Отпустите меня! – невольно сорвалось с губ Артёма. – Я обещаю, что больше никогда-никогда не буду даже смотреть на собак! Не надо со мной ничего делать! Пожалуйста!
Любовь Григорьевна усмехнулась.
– Господи, ты дурой меня считаешь? Такие, как ты, никогда не меняются. Все маньяки вначале били животных. Боже, с этого всё и начинается! Вначале бьют животных, потом переходят на людей. Поэтому я делаю богоугодное дело, избавляя мир от таких выродков, как ты!
– Да что ты говоришь?! – неожиданно для самого себя вспылил Артём. – А как же Головин? Оноприенко? Пичушкин? Джамаргалиев? – неожиданно вспомнились ему фамилии из передачи про маньяков, которую смотрел пару месяцев назад.
Мозг, видимо из-за стресса, достал из глубин памяти фамилии серийных маньяков, про которых в той передачи утверждалось, будто они любили животных – в частности собак. Там же, кстати, говорилось, что многие маньяки и людоеды кормили своих четвероногих друзей человеческим мясом. Оставались лишь сомнения в том, что правильно вспомнил фамилии. Впрочем, курьер над этим недолго задумывался.
– Господи, это кто вообще такие? – приподняла Любовь Григорьевна левую бровь.
– Маньяки это! – Артём, не моргая, глядел на неё. – Они людей убивали! Десятками! И животных очень любили! Собак!
– Не знаю таких, – пожала плечами бывшая преподаватель колледжа. – Но раз они собак любили, значит, хорошими людьми были.
– Маньяки хорошими людьми были?! – курьер не мог поверить ушам.
Он уронил голову на стол. Глаза упёрлись в облупившийся потолок.
– Господи, да откуда я знаю, маньяки они или нет?! – хмыкнула женщина. – С нашим правосудием в маньяки могут записать кого угодно. Раз собак любили – значит, хорошими людьми были!
– Как вы, да? – поглядел курьер на Рожкову. – Собак любите. Людей убиваете, – указал взглядом на морозильную камеру.
– Господи, это другое, – женщина отмахнулась от него, точно от комара. – Я богоугодное дело совершаю, – она поцеловала висевший над фартуком мясника крестик, сунула его под одежду. – Я избавляю мир от живодёров и убийц, которые мучают несчастных животных. Боже, их и так судьба наказала, когда хозяева от них отказались и выбросили. А тут ещё такие твари, как ты, мучаете бедных животных.
– Кого выбросили?! – очередной раз не поверил собственным ушам Артём. – Тех кобелей, которые на меня напали?! Почти сто процентов уличных собак – это дикие животные, которые никогда не жили с человеком. Они родились на улице, как и все их предки! Домашние собаки вообще на улице не выживают! У них просто атрофировались качества, позволяющие выживать в дикой среде. Потерявшуюся домашнюю собаку очень быстро убивают уличные, так как она является их прямым конкурентом. Этот слезливый миф о выкинутых собачках и кошечках построен на безграмотности населения и спекулируют на нём такие как вы…
Он хотел сказать «зоошизики», но в последний момент прикусил язык. Не в том он положений, чтобы огрызаться.
По мере того, как Артём говорил, брови Рожковой ползли наверх.
– Ты откуда такой умный взялся? – хмыкнула она.
– Книжки читаю! – честно ответил курьер.
– Умный – это был сарказм, – мерзко улыбнулась Любовь Григорьевна. – Мы же оба понимаем, что ты тупая сволочь, которая любым способом пытается избежать справедливого наказания за содеянное. Собаки у него родились на улице! – усмехнулась она. – Какой же ты тупой! Всех собак выбросили! – наставительным тоном сообщила пожилая женщина.
Она вновь поднялась и прошла в коридор. Несколько мгновений там постояла.
– Боже, все собачки, кого ты видел на улице – это несчастные животные, выброшенные такими моральными уродами, как ты, и тебе подобные! – неприятный, каркающий голос Рожковой резал слух. – Потом ты, и тебе подобные, ещё имеют наглость заявлять, что собачки, эти святые создания, на вас бросаются, – Любовь Григорьевна вернулась на табурет, в свете лампы блеснули золотые кольца. – Господи, а собачки не виноваты! Это святые создания! Господи, запомни – собаки хороших людей не кусают! Они же умнее людей! Они чувствуют, какая энергетика исходит от человека. И если человек гад, как ты, да ещё и провоцирует, то тогда им ничего и не остаётся, кроме как защищаться!
– Да что за бред! – Артёма услышанное настолько сильно взбесило, что он задёргался изо всех сил, пытаясь вырваться из пут. – Отпустите меня! Отпустите! Э-э-эй! Лю-ю-юди-и-и! Помоги-ите-е! – во всю глотку закричал он.
Его голос заметался по пустующим помещениям подземного сооружения.
– Лю-ю-юди-и-и! Помоги-ите-е! Э-э-эй! Помоги-ите-е-е! – во всю силу лёгких кричал Артём.
Он дёргался и рвался всеми членами. Тележка подпрыгивала, истошно скрипела.
– Я тебе сейчас ещё твоей любимой дряни вколю, если не успокоишься, – сказала Любовь Григорьевна.
Она уже стояла возле пленника, держа в руках пятикубовый шприц, наполненный мутной желтовато-зеленоватой гадостью, напоминавшей сопли. Игла смотрела вертикально вверх. На ней и сосредоточился взгляд курьера. Он замер, не в силах отвести глаза от шприца.
– Господи, ещё раз тебе повторяю – тебя здесь никто не услышит, – сквозь зубы произнесла бывшая преподаватель колледжа. – Ты только мне на нервы действуешь своими криками. Видит Бог, я не люблю, когда мне действуют на нервы. Я тебя быстро угомоню. Понял?
В этот момент из коридора донёсся шорох.
– Господи, ну, наконец-то! – облегчённо выдохнула Рожкова.
Она надела колпачок на иглу. Положила шприц на стол к медицинским инструментам, вышла в коридор.
– Господи, чего ты так долго?! Я уже замучилась с этим уродом! Вообще невменяемый! Утверждает, что собачки на него бросились, представляешь? Выродок моральный, ей богу! Давай уже быстрее обезвредим его, да уйдём. Господи, ты даже не представляешь, как мне тяжело с этой тварью находиться в одной комнате!
Вскоре в помещение вошёл медведеподобный старик. Замер на пороге, равнодушно глядя на пленника. Артём тоже разглядывал мужчину. Он раньше никогда не видел настолько крупных престарелых людей. В молодости этот Петя, наверное, вообще мог скалы двигать. Поношенные бело-оранжевые сетчатые кроссовки плохо сочетались со светло-зелёными штанами с оттянутыми коленями, да красной футболкой. На гладковыбритом обвисшем лице, казалось, неспособна появиться ни одна эмоция. В руках старик держал новый отрезной диск с алмазным напылением, предназначенный для болгарки.
Рожкова рядом с мужем смотрелась игрушкой – низкорослая, нескладная, увешанная золотыми украшениями, как новогодняя ёлка игрушками.
– Господи, давай уже! – толкнула она мужа в спину.
С таким же успехом она могла пихнуть и стену подземного строения. Пётр даже не заметил этого толчка. Он ещё несколько мгновений постоял, глядя на пленника, затем прошёл к столу. Принялся устанавливать новый диск.
– Пётр, простите, не знаю, как вас по отчеству. Отпустите меня! – попросил Артём его, особо ни на что не рассчитывая. – Я ж ничего вам не сделал!
Пётр обернулся, поглядел на пленника. В следующий миг продолжил работать.
– Отпустите меня. Я ж ничего вам не сделал, – противным, каркающим голосом передразнила Любовь Григорьевна. – Я только брызнул перцовкой в личико Егорушке, а так я ничего не делал.
– Вы в своём уме?! – курьер дёрнулся. – Это огроменная бродячая псина, которая кинулась на меня! Что мне оставалось?! Ждать, когда она меня загрызёт?! Да её вообще надо усыпить!
Артём увидел, как резко и сильно поменялось лицо Рожковой. От него отхлынула кровь, уголки губ опустились, глаза превратились в щелочки.
– Твоих детей надо кастрировать и убить! С ними надо сделать то, что ты сделал с несчастным Егорушкой! – выплюнула она. – Раз ты боишься собак, говоришь о том, что они могут нападать – значит, ты живодёр и убийца! Всё, Петя, давай уже! Он абсолютно тупое и безнадёжное быдло, надо с ним заканчивать!