- Остается, чтобы тут не оказалось отеля. Не принять ванны, не выспаться. Только этого недостает.
Отеля не было, не было ванны. Мы стояли посреди тонущей во мраке обледенелой улицы.
Уэллбридж неожиданно рассмеялся. Ярко вспыхнул огонек его трубки.
- Как в старой сказке.
Мы зашагали по ледяной коре мостовой.
- Куда вы? - крикнул Уэллбридж.
Никто ему не ответил. Он поднял чемодан и нагнал нас.
- Куда вы, чорт побери?
Прохор неприветливо ответил:
- За ванну не ручаюсь. Но мне кажется, что мы победим и без нее. Банька - это другое дело. Баньку мы в школе организуем. По-русски - с веником...
II
Мы сидели в кабинете начальника авиашколы. Школа была молодая; еще недавно она принадлежала Осоавиахиму и неспеша подготовляла местную молодежь к овладению воздушной стихией. Теперь в ней сотни учащихся. В нее стекаются молодые люди со всех концов округа. Ее здания расширены втрое, но их не хватает для обучаемых.
- ...школа не только готовит пилотов,- говорил начальник. - Мы тут же формируем из готовых летчиков боевые части.
Уэллбридж искоса поглядел на меня. Во взгляде сквозило плохо скрываемое недоверие.
- А вы не боитесь, что резервы для пополнения рядов ваших курсантов скоро иссякнут? - спросил англичанин.
- Вы серьезно говорите об исчерпании человеческих ресурсов? - улыбнулся полковник.
- Нельзя безнаказанно оголять промышленность, - наставительно заметил Уэллбридж, - а русские крестьяне- это, согласитесь, не материал для подготовки летчиков. Вчера - колхоз, сегодня - аэроплан?! - Он примял табак и хотел еще что-то сказать, но в кабинет вошел лейтенант с немного усталым лицом и белыми, словно выгоревшими на солнце волосами.
- Вы хотели познакомиться с нашими преподавателями, - сказал начальник школы Уэллбриджу. - Прошу, вот товарищ Вотинцев. Сейчас придут другие.
- Преподаватель? - Глядя на Вотинцева, Уэллбридж удивленно поднял брови: - Вы так молоды...
- Я воспитанник этой же школы,- несколько смущаясь, словно его молодость была провинностью, ответил Вотинцев.
- А ныне автор учебников по самолетам, - как бы невзначай отметил полковник.
- Вы... - Уэллбридж замялся, но, преодолев неловкость, все же спросил:-Вы из интеллигентной семьи?
- Я крестьянин,- ответил Вотинцев и, словно вдруг поднялось в нем все его крестьянское прошлое, повторил: - Удмурты мы, крестьяне.
Прежде чем Уэллбридж успел еще о чем-либо спросить Вотинцева, дверь отворилась, и вошли двое молодых людей.
- Преподаватели Турбин и Осипов, - снова представил начальник школы.
Уэллбридж порывисто поднялся с дивана и, внимательно глядя на вошедших, быстро пошел им навстречу, будто спешил отгородить их своей широкой спиной от начальника. А вслед ему звучал спокойный голос полковника:
- Тоже из питомцев нашей школы и тоже авторы учебников.
Как бы торопясь, чтобы ему не помешали, Уэллбридж схватил руку Осипова:
- Когда кончили школу?
- Пять лет назад.
- Какого происхождения?
- Крестьянин.
Уэллбридж, не скрывая удивления, выпустил его руку и обернулся к Турбину.
- Вы хотели осмотреть школу, - сказал полковник, - машина ждет нас.
Через полчаса мы подъезжали к аэродрому... Над летным полем кружил истребитель. На старте был выложен крест, запрещающий посадку. У края аэродрома стояла небольшая группа людей, с нескрываемым волнением следивших за истребителем.
- Что случилось? - спросил полковник.
- Одна нога шасси подломилась,- доложил начальник летной части.
Я видел: полковнику хотелось отвлечь внимание Уэллбриджа от предстоящей посадки, но тот упрямо не давал увести себя к ангарам, которые неудержимо старался показать ему полковник. Кончилось тем, что поврежденный самолет на глазах всех нас вышел на посадку. Летчик выровнял машину. Одинокое колесо коснулось площадки, взметая клубы смешанного с песком снега. Поддерживая машину элеронами от сваливания вправо и левой ногой не давая ей развернуться на пробеге, летчик спокойно вырулил на свое место. Самолет мягко черкнул крылом по снегу и замер, грустно накренившись. Была только слегка помята консоль.
Глянув на Уэллбриджа, я заметил, что улыбка тронула его энергичный рот.
- Мастерская посадка,- сказал он начальнику школы, будучи не в состоянии скрыть восхищения, но тут же поспешил снизить впечатление своей похвалы: - Поверьте мне,- уверенно сказал он мне с усмешкой,- крестьянина вы никогда не научите так летать. Чувствуется рука, привыкшая к машине. Советую вам зубами держаться за таких инструкторов.
- Но...- полковник на секунду запнулся - это не инструктор, а ученик.
Уэллбридж улыбаясь сказал мне по-английски:
- Мне не хочется обижать полковника, а то я сказал бы ему, что обман хорош тогда, когда он не заметен.
Тем временем из самолета спокойно вылез летчик и направился к нам. Это был крепкий безусый парень с пылающим от зимнего загара лицом. Он уверенно подошел к полковнику и, приложив руку к шлему, отрапортовал:
- Товарищ полковник, курсант Воеводин из учебного полета прибыл.
Уэллбридж быстро обернулся к Воеводину. Первый раз в жизни я заметил в его взгляде растерянность.
Так же, как во время беседы в школе, Прохор стоял за спиной Уэллбриджа и сердито курил.
III
- Прошу в классы, - сказал полковник и вышел в длинный коридор.
Следом за ним широко шагал Уэллбридж. Его рыжие брови все еще были удивленно подняты.
- Встать смирно! - неслось нам навстречу по спальням, где в два яруса высились койки курсантов. Ряды коек уходили вдаль бесконечной вереницей. Койками были заполнены комнаты, залы, коридоры.
- Встать смирно-о-о! - гремело все дальше и дальше под старыми сводами дома.
Перед сложными чертежами самолетного оборудования, перед вращающейся махиной сверкающего сталью мотора, перед черной доской, заполненной формулами, стоят молодые люди. В руках преподавателя - тетрадь с конспектом вызванного к доске. На почерке печать еще не установившейся молодой руки. Но ответы курсанта уверенны и тверды. Вызывают другого. Он неверно изображает силы, действующие на крыло самолета в штопоре.
- Кто соревнуется с Абдуллиным? - спрашивает преподаватель.
- Курсант Кузьмин, - докладывает быстро поднявшийся из-за дальнего стола юноша.
- В чем ошибка Абдуллина? - спокойно спрашивает преподаватель.
Кузьмин у доски. Он исправляет чертеж соревнующегося с ним товарища.
- Я хочу спросить, - неожиданно говорит Уэллбридж и всем телом поворачивается к Кузьмину: - Ваше происхождение?
- Крестьянин села Аксубаево, Татарской республики.
- Раз крестьянин, - внушительно говорит англичанин,- значит, непартийный человек?
- Я хоть и не член компартии, но комсомолец,- отчеканил Кузьмин.
- Вам... трудно учиться? - с запинкой опрашивает Уэллбридж.
Кузьмин с секунду удивленно глядит на англичанина, на меня, на товарищей и, как бы извиняясь, что вынужден огорчить гостя, говорит:
- Почему же? Я - круглый отличник.
Начальник учебной части - пожилой майор вставляет:
- Итоговая успеваемость прошлого выпуска: отлично- шестьдесят пять процентов, хорошо - тридцать пять процентов. В этом выпуске дело идет лучше.
Молча, славно удивленные друг другом, продолжают глядеть один на другого: большой, тяжелый Уэллбридж с внушительными пучками рыжих бровей над строгими глазами и коренастый, маленький курсант Кузьмин, с лицом, носящим следы оспы, с остриженной под машинку головой.
Англичанин, выходя из задумчивости, спрашивает:
- Школа и... на фронт?
- Безусловно,- твердо отвечает Кузьмин. Полковник отворяет дверь класса, раздается команда:
- Встать смирно!
Уэллбридж выходит сосредоточенный. Его рыжие брови опустились на место.
IV
Когда на одной из станций Уэллбридж вышел из вагона, мой взгляд упал на открытую страницу его путевого блокнота:
"Быть может, и нельзя поверить всему этому, не увидев собственными глазами всего, что я видел. Но я видел и должен верить. Не смею не верить. Русский рабочий - замечательный летчик и командир. К этому мы привыкли, и в этом нет уже ничего удивительного. Но, чтобы поверить тому, что тысячи вчерашних колхозников стали отличниками авиационной школы и уходят на фронт готовыми пилотами, для этого нужно самому увидеть их склоненные над тетрадями стриженые головы, нужно своими глазами видеть в самолете мистера Кузьмина из деревни Аксубаево и его преподавателя мистера Вотинцева крестьянина удмурта. Страна может дать миллионы пилотов. Это - правда. Несмотря ни на что, она готовит их тысячами. Я этому уже верю..."
Я оторвал взгляд от записи, заслышав твердые шаги Уэллбриджа. Он поспешно вошел с пустым чайником.
- На станции нет воды? - спросил я. Он быстро глянул на свой раскрытый блокнот, сложил его и сунул в карман.
- Нет, я занял уже очередь, - сказал он, делая вид, будто вернулся вовсе не из-за своего блокнота.
Сидящий в своем углу Прохор проводил англичанина критическим взглядом и довольно мрачно пробормотал:
- Чему только их учат в этих колледжах. Не могут понять самых простых вещей. Не стерплю я, друже, и выложу ему свою точку зрения.
С тех пор прошло довольно много времени. Прохор снова уехал на фронт, а меня судьба опять занесла в один из приволжских городов. Войдя в ресторан гостиницы, я сразу узнал широкую спину Уэллбриджа. Он сидел за стаканом чая, от которого сильно пахло коньяком, и сосредоточенно дымил трубкой. Увидев меня, он радостно махнул мне:
- Идите сюда, Ник.
После нескольких приветственных фраз он полез в карман, и я увидел на столе знакомый уже мне черный дорожный блокнот. Уэллбридж быстро листал его.
- Как вам это понравится? - сказал он, останавливаясь на странице, которую я хорошо помнил: то была запись о летной школе. - Полюбуйтесь,- его трубка сердито зашипела, и моим глазам предстала размашистая приписка, сделанная по-русски в конце страницы: "Постарайтесь уверить всех англичан, что из нашего мужика выходит не плохой летчик. Вам же лучше будет". Каково? - сердито спросил англичанин. - Я бы дорого дал, чтобы узнать, кто это написал.