Тот был тут как тут.
— Слушаю вас.
Фрида протянула ему купюру.
— Вот, возьми.
Гарсон был удивлён излишне большой сумме.
— Наверное, вы ошиблись. Здесь слишком много…
— Возьми, — настояла Фрида. — В качестве компенсации за причинённые неудобства.
Вернувшись домой, Фрида и Гитта принялись листать телефонный справочник.
— Здесь нет никакого Ганса Друлингена, — заключила Фрида. — Впрочем, это неважно. Вряд ли мы стали бы звонить ему и напрашиваться в гости.
Гитта устало вздохнула:
— Может, хватит дел на сегодня? Утро вечера мудренее.
Они разделись, погасили свет, поцеловались и отправились в постель.
Наутро поднялись рано, позавтракали круассанами и выпили чаю. Оделись в свои тренчи, туго затянули пояса. Поправили береты друг дружке так, чтобы каждый из них залихватски прикрывал один глаз. Потом взяли велосипеды и вышли на холодный утренний воздух.
Через несколько минут Фрида и Гитта оказались в одном из самых занюханных баров в квартале Марэ. Несмотря на то что день только начался, у стойки в углу сидел ранний клиент. Луи по прозвищу Хорёк, местный завсегдатай. Именно он и был сейчас нужен Фриде и Гитте.
— Привет, куколки, — сказал Луи. — Зачем пожаловали?
— Взгляни-ка на это имя, — сказала Фрида.
— Хм, профессор математики Ганс Друлинген, — скривился Луи. — Немец?
— Эльзасец.
— Ничуть не лучше.
— Вот его домашний адрес и расписание лекций в университете, — сказала Гитта.
— Нужно выяснить о нём всё, что только можно, — сказала Фрида. — Особенно всякие пикантные подробности.
— Да без проблем, — отозвался Луи. — Только не бесплатно.
— Держи. — Гитта сунула ему несколько свёрнутых в трубочку купюр. — Хватит, чтобы не просыхать неделю.
Луи пересчитал деньги, покачал головой.
— Маловато будет.
Гитта с явной неохотой доплатила.
— Хорошо, — осклабился Хорёк Луи. — Теперь оставьте меня наедине с моей рюмкой.
На другой день, уже без велосипедов, прекрасная парочка прогулялась до «Артистического кафе». Посетителей было много. Судя по интеллектуальным разговорам, складывалось впечатление, что за каждым столиком сидит по профессору, а то и не по одному.
— Не припомню, чтобы ваш дражайший Кант в своей «Критике чистого разума» счёл нужным упомянуть Юма.
— Это потому что вы не читали Канта на немецком.
— А вы, должно быть, читали Юма на английском?..
И дальнейшее в том же духе.
Фрида и Гитта заняли столик неподалёку от мужчины, который курил толстую сигару и читал солидный том по математике.
— Вы тоже преподаёте в университете? — поинтересовалась Фрида.
— Я не числюсь в штате, — ответил мужчина с едва заметным американским акцентом. — Меня пригласили прочитать курс лекций.
— О, это интересно, — оживилась Гитта. — Можете ответить на несколько наших вопросов? Мы репортёры из газеты.
— А по вам не скажешь, — заметил американец. — Впрочем, почему бы и нет. Спрашивайте.
— Как вас зовут? Откуда вы?
— Гарольд Ливайн, к вашим услугам. Профессор факультета математики, Стэнфорд.
— Что именно вы преподаёте?
— Прикладную математику.
— Профессор математики… — проговорила Фрида задумчиво. — А вы слыхали о профессоре Гансе Друлингене?
— Слыхал ли я о Друлингене? — переспросил Ливайн, нахмурившись. — Я посетил несколько его лекций.
— Правда? И каково ваше мнение?
— Первую неделю он давал вводную лекцию по математической логике. Затем я посетил ещё две его лекции: одна была посвящена теории чисел, другая — непрерывным функциям. Друлинген читал лекцию, постоянно сверяясь со своими записями, ответил лишь на несколько вопросов, прочие оставил без ответа и быстро ушёл. Я говорил с ним впоследствии, он произвёл на меня странное впечатление — такой тугодум. И вместе с тем просто блестящие работы. Я даже позвонил одному своему коллеге в Америку, чтобы расспросить его о Друлингене… Впрочем, нет, оставим эту тему, она не для газет.
— Конечно-конечно, профессор, — сказали Фрида и Гитта в унисон. — Как скажете. Тем более что мы рассчитывали найти нечто более сенсационное.
— Ну да, — кивнул Ливайн. — Только сенсации и нужны нынешним читателям…
Перед возвращением домой Фрида и Гитта решили зайти в кафе «Монтень». Там они неспешно попивали коньяк и разговаривали.
— Ну, что скажешь? — спросила Гитта.
— Даже не знаю, — ответила Фрида. — Я ведь никогда не интересовалась математикой.
— Да, верно, — согласилась Гитта, — но то, что нам рассказал профессор, явно что-то значит. Не будем забывать об этом.
Фрида и Гитта вернулись в свою квартиру поздним вечером, держась за руки. Разделись и отправились в ванную — вдвоём, чтобы потереть друг дружке спинки.
Их утехи прервал внезапный телефонный звонок.
— Ну что там еще? — Гитта — нагая, мокрая, в мыльной пене — подошла к телефону и, сняв трубку, произнесла недовольным тоном. — Алло, Гитта слушает.
— Это инспектор Бертран.
— Надеюсь, у вас что-то важное?
— Убийство. Обнаружили тело иезуитского монаха. Его ударили ножом в аллее Моник, неподалёку от бара «Красный петух».
— Вам следует связаться с парижским представительством ордена иезуитов.
— Они уже в курсе. Другой иезуит опознал убитого.
— Ладно. А мы вам зачем понадобились?
— Убитого иезуита зовут Гастон Гравуа, он был профессором математики в Сорбонне.
— Вот оно что. Пусть тело пока не увозят. Мы скоро будем.
Фрида и Гитта поспешили одеться, затем вышли на улицу, остановили такси и поехали на место убийства. Там собралась целая толпа, мигали огни полицейских машин, сверкали вспышки блицев.
— Вот он, — Бертран указал на мертвеца, — лежит на спине так, как его и нашли. Кто-то ударил его ножом прямо в сердце.
— А что за книга у него в руке? — Фрида подошла, чтобы взглянуть поближе. Книга оказалась немецким учебником геометрии, написанным Давидом Гильбертом.
— Ну, что скажете? — спросил инспектор.
— Пока не знаю, — отозвалась Гитта.
— Странно, не правда ли? — отметил Бертран. — Эта книга…
— Ну, всё-таки он был профессором математики, — сказала Фрида.
— Это верно.
— Инспектор, ручку не одолжите? — спросила Гитта.
— Конечно, — сказал Бертран, не ожидая подвоха. — Вот, возьмите.
Гитта взяла ручку и деловито погрузила её в рану на груди мёртвого иезуита.
— Боже правый! — ахнул Бертран. — Что вы делаете?
— Так было надо, — самоуверенно сказала Гита, возвращая окровавленную ручку инспектору.
— Нет, благодарю, — отказался Бертран, возмущённый донельзя. — Выбросьте эту пакость.
Гитта, пожав плечами, бросила ручку в сточную канаву.
— Господин инспектор, — начала Фрида, — могу я пролистать этот учебник? Вдруг удастся найти что-нибудь.
— Да, конечно, — кивнул Бертран. — Только аккуратно.
Фрида пролистала учебник, но не нашла ни пометок на полях, ни вложенных записок, вообще ничего примечательного. Книга, похоже, была совсем новая.
Затем Фрида и Гитта обошли место преступления, постепенно расширяя круги. Полицейские наблюдали за ними с явным недовольством, но в присутствии инспектора воздерживались от замечаний. Впрочем, Фрида и Гитта так и не обнаружили ничего, заслуживающего их внимания. Тут был только мёртвый иезуит с учебником геометрии.
— Мы увидели всё, что хотели, — сказала Гитта.
Бертран вызвал им такси; подруги отправились домой. Этим вечером Фрида и Гитта не стали заходить в «Монтень», чтобы пропустить по рюмочке коньяка. Они просто вернулись в свою квартиру, разделись и в обнимку отправились в постель.
Какие же сны им снились? Возможно, они снова видели во снах мёртвого иезуита, немецкий учебник геометрии, окровавленную ручку и все остальные события минувшего вечера, которые могли причудливо смешаться в сюрреалистические видения. Но мы никогда этого не узнаем. Все, что можно было услышать, так это их лёгкое посапывание. Но настало утро, солнце поднялось над крышами, и кто-то требовательно постучал в дверь. Сон развеялся.
В дверь снова забарабанили.
— Да откройте же наконец!
— Какого чёрта в такую рань? — возмутилась Фрида. — Кто там?
— Это я, Луи. Открывайте.
— Минутку.
Фрида и Гитта накинули банные халаты и открыли дверь.
— Пока вы, пташки, нежитесь в своей тёплой постельке, я, как охотничий пёс, бегаю по городу, — недовольно сказал Луи.
— Что выяснил? — томно спросила Гитта.
— Во время войны Ганса Друлингена, как и многих других эльзасцев, призвали в немецкую армию. Кем он там служил, где именно служил — этого выяснить не удалось. После войны он учился в университете в Гёттингене, получил степень доктора физико-математических наук. Затем Друлинген приехал в Париж и сделал неплохую карьеру в качестве профессора математики в Сорбонне. И, кстати, по адресу, который вы мне дали, Друлинген не живет уже много лет.
— Узнал его нынешний адрес? — спросила Фрида.
— Конечно. — Луи достал из кармана клочок бумаги. — Вот, я записал.
Фрида и Гитта посмотрели на записку, переглянулись.
— Это в одном квартале от того места, где нашли мёртвого иезуита, — сказала Фрида.
— Одно к одному, — согласилась Гитта. — Интересная вырисовывается картина. Тут есть над чем подумать.
Луи Хорёк собрался уходить.
— Постой, — сказала Фрида. — Куда торопишься?
— У меня намечается дельце с одним армянином из Марселя, — ответил Луи.
— Подождет твой марсельский армянин, — сказала Фрида. — Выпей пока коньяку.
Луи задержался, чтобы выпить. А пока гость угощался, подруги вполголоса обменивались короткими замечаниями, касающимися текущего дела. Потом Фрида обратилась к Луи:
— Раз уж ты сумел раздобыть новый адрес Друлингена, то, может, сумеешь найти человека, который в отсутствие профессора проберётся в его квартиру и сфотографирует все его математические записи. Причём это надо сделать незаметно — так, чтобы всё осталось на своих местах и Друлинген ничего не заподозрил.